Просыпаюсь утром с теми же ощущениями, что никак не дают мне покоя. Сколько это будет длиться! Проклиная всё на свете, съёживаюсь под одеялом, руками обнимаю себя, и мне так хочется заплакать, но слёзы не лезут, словно их нет вовсе. Однако я чувствую, что они есть, прямо в глазу, вот-вот готовы выйти, но не выходят. Равнодушно остаются стоять на самой границе. Забавно, даже собственные слёзы не хотят мне помочь.

Резким движением откинув одеяло в сторону, сажусь на край кровати. Пальцы ног касаются стонущего от утреннего холода пола. Немного непривычно. Всегда непривычно. Каждое утро раньше начиналось с прикосновения ног к холодному полу, но сейчас всё немного изменилось. Теперь холод сменило это ощущение, от которого мне хочется бежать куда-нибудь далеко.

Стоя перед зеркалом, рассматриваю моё голое тело. Ноги уже привыкли к полу. Поворачиваюсь боком, чтобы в отражении рассмотреть ягодицы. Они мне всегда казались маленькими. Ровно как и сиськи, аккуратно помещающиеся у меня на ладонях. А ещё у меня есть вагина… Стоп, что я делаю? Почему я стою и смотрю на себя, хотя уже как минут пять назад должна была одеться и спуститься вниз, позавтракать? Мои привычные утренние ритуалы менялись, и я с трудом могла с этим мириться.

— Рейко, завтрак на столе, — говорит мне мама, когда я спускаюсь вниз.

— Я опаздываю.

— Хотя бы съешь один бутерброд.

— Мам, я опаздываю.

— Тогда возьми с собой.

В школе всё как обычно, за исключением того, что я иногда рассеяно слушаю учителей. Порой я не способна улавливать произнесённые ими слова, будто они по какой-то неведомой причине не долетают до моих ушей, хотя звучат на всю аудиторию, и их можно расслышать даже стоя по ту сторону закрытых дверей.

Первые дни, когда это началось, я думала, что заболела. Но потом поняла, что ничем не болею. Странные ощущения у меня внутри были вызваны чем-то другим, чем-то непонятным мне. Раньше это было всего лишь лёгкий дискомфорт, словно кто-то поместил в меня довольно маленьких размеров мячик, упругий такой мячик, который ютился во тьме моих жизненных органов. Но потом оно изменилось. Нет, не разрослось. А, скорее, начало двигаться, будто наконец очнулось ото сна или просто ожило. И даже сейчас, сидя за партой, я чувствую, как оно донимает меня. Мне банально сложно усидеть на месте, хочется встать и уйти. Но я продолжаю это терпеть, надеясь, что оно в скором времени всё же пройдёт. И я не хочу даже слышать свой внутренний голос, который каждый раз говорит мне: нет, это чувство уже не пройдёт. Почему это должно происходить? Почему это происходить именно со мной?

Спустя пару дней моё состояние усугубляется. Поджав бёдра, я сижу на уроке и думаю, как бы унять эти чувства. Что-то начинает откровенно зудить во мне. И этот зуд полностью концентрирует моё внимание на себе. Когда учитель обращается ко мне, я не слышу его, и сижу, словно ничего не было.

— Рейко, — повторяет учитель, — я задал вопрос.

— Да?

В классе поднимается смех и по мановению руки учителя тут же угасает.

— В каком году произошла японско-русская война?

Я не знаю ответа.

— Очень плохо. Садись. В следующий раз слушай, что я рассказываю, а не витай в облаках.

Если бы я только витала в облаках! Если бы… Но нельзя взлететь на небо с тем, что я испытываю. Этот зуд — якорь, брошенный на мель, не дающий мне двигаться, отнимающий свободу. Я это чувствую всем своим нутром, ощущаю каждой моей измученной клеточкой кожи тела. И сейчас это явственно как никогда.

Вечером, вернувшись домой, я сижу на полу своей комнаты, опираясь спиной о кровать. Я уже сняла с себя школьную форму и повесила на вешалку, где она безвольно простоит до утра. Теперь мне нужно одеться в домашнюю одежду, помыться и помочь маме с ужином. Но вместо этого я почему-то сижу в нижнем белье, раздвинув ноги и изливаясь потом, готовая вот-вот провалиться под землю. Терпеть это уже больше нет сил. Я что-то должна сделать, иначе рискую совсем охереть. Будь моя воля, я бы сейчас читала любимую книгу. Однако за эти последние дни я поняла, что чистая воля — роскошь, которая не всем дозволена. У меня уже давно отняли волю. И я готова сделать всё, чтобы вернуть её.

Когда я, обессилев, словно человек, пробежавший большое расстояние, прикасаюсь сквозь бельё к промежности, по телу пробегает короткая дрожь, и на долю секунды мне чудится, что эта дрожь облегчила мои страдания. Может это мне показалось. Прикусив нижнюю губу, кончиками пальцев начинаю ощупывать себя, словно пытаюсь найти невидимую рану, которую необходимо в скорейшем порядке обработать антисептиками и перевязать бинтами. Каждое движение пальцев отдаётся слабой дрожью, равномерно распределяющейся по всем конечностям. Что я делаю? Моя голова затуманена, глаза едва приоткрыты. Уши слышат лишь моё учащённое дыхание и биение сердца в груди. Я пытаюсь спасти себя. Мне нужно спасти себя. И когда мои пальцы сильнее вдавливаются в бугорок вагины, из моих губ чуть не срывается истома, обозначающая моё выздоровление.

По лбу стекают капли пота.

Не силах больше терпеть, мои пальцы сами без необходимого ведомства проскальзывают под нижнее бельё и быстро нащупывают ровные взмокшие складочки, и тысячи мелких иголок в одночасье пронзают меня; таившееся в груди стенание без труда находит выход наружу, чтобы наполнить собой всю комнату.

Я зажмуриваюсь, непрекращая ласкать себя.

Мышцы ног непроизвольно напрягаются от медленных, коротких движений, которыми я касаюсь клитора. И я даже не замечаю, что вторая рука сумела каким-то образом миновать лифчик, чтобы сжать соски.

Несколько минут я непрерывно занимаюсь этим, пока внезапно не испытываю яркий всплеск свободы, который заставляет меня суетливо прикрыть рот ладонью, дабы не издать пронзительный крик на весь дом.

Вот и всё, думаю я, тяжело дыша и давая рукам отдых.

Это было не сложно.

Это было приятно.

И это избавило меня от зуда.

И я наконец-то вздыхаю с облегчением.

~~~

Что посеешь, то и пожнёшь. Уместно ли это выражение? На следующее утро мой зуд снова возвращается, словно никуда вовсе и не уходил. Вчера я думала, что избавилась от него навсегда, впервые за долгое время улыбаясь за ужином и всецело погрузившись потом в школьные уроки. Однако мои надежды оказались преждевременными, и лёжа под одеялом, я вновь нащупываю пальцами изученный клитор. Она радостно отзывается на каждые мои движения и готова избавить от надоедливого зуда. И мне ничего не остаётся, как довериться моей вагине.

Так проходит день за днём.

Школа, дом, мастурбация. Три прекрасно описывающих мой образ жизни слова. Если первые два не несут в себе ничего нового, то вот третье становится для меня средством, бальзамом, которым я вновь и вновь покрываю съёжившуюся от нестерпимого зуда душу. И до поры до времени найденная мантра работает безотказно, словно дорогостоящие часы. Но потом мне становится всё тяжелее испытать оргазм, используя только пальцы.

Бывает такое, что проснувшись утром, я засовываю пальцы во влагалище и, постанывая, хочу ощутить желанную встряску, которая свежим дуновением взбодрит меня до конца дня, однако заветного всплеска не происходит, как бы я ни пыталась. И вместо того, чтобы одеться, позавтракать и пойти на учёбу, я лежу под одеялом и мучаю вагину, клитор, грудь… пока в комнату не заходит мама.

Мой враг вернулся с новой силой, а мои способы достижения победы больше не столь эффективны.

Осознание сей истины удручает, и я опять возвращаюсь к тем дням, когда не знала что мне делать. Обычная мастурбация отныне не приносит вожделенного результата, она лишь может обострить накопившееся возбуждение. Часто приходится ходить без настроения, словно из меня выкачали все краски, отчего мир начинает казаться серым и унылым.

— Рейко, ты какая-то рассеянная, — говорит моя лучшая подруга.

Я мотаю головой:

— Просто день какой-то не такой. Погода давит. Ничего особенного, не переживай. Скоро всё пройдёт.

Но зуд не проходит.

Однажды, вернувшись со школы раньше обычного и обнаружив, что родителей нет дома, я запираюсь в ванной комнате, раздеваюсь с нестерпимым зудом и беру электрическую зубную щётку отца. Гладкая рукоятка этого девайса будто специально предназначена для иных целей.

Сидя на корточках, я аккуратно ввожу его внутрь вагины, гладкой стенкой ощущая каждый пройденный дюйм. На секунду я замираю, всхлипываю, и когда рукоятка достигает конца, вздрагиваю, издавая протяжённый стон облегчения. Мой мир снова наполняется красками. Мне так хорошо. Я готова открыться всей вселенной, почувствовать каждую живую душу, наполняющую наш город, прикоснуться к чему-то столь сокровенному, что навсегда изменит моё сознание. В эту минуту меня ни что не страшит. Я ввожу туда-сюда отцовской зубной щёткой по влагалищу и постанываю, не в силах сдержать в себе эмоции. Рукоятка прибора быстро покрывается моей влагой и легко скользит, доставляя не сравнимое с пальцами удовольствие. О вездесущем зуде я даже не думаю. Его нет. Есть лишь я в ванной комнате, звуки, вырывающиеся у меня из груди, и влажное похлюпывание, когда продолговатый предмет гигиены входит глубоко в нутро, прогоняя из тела накопленные сомнения, страхи и тревоги.

Я трахаю себя отцовской зубной щёткой.

На кафельный пол один за другим капает естественная смазка, возникающая с ростом моего возбуждения.

Потом я вскрикиваю, ноги подкашиваются, по телу пробегает череда наслаждения и я застываю с приоткрытым ртом, не в силах ничего произнести, словно на меня свалилось божественное откровение, глядя куда-то в направлении потолка, где ничего нет. Электрический прибор сам вываливается из довольной вагины, с коротким шумом ударяется об испачканный прозрачной слизью пол; шум удара доходит до моего опьянённого оргазмом сознания откуда-то из глубины, словно я сейчас нахожусь где-то очень глубоко под водой.

Затем внезапно звуки нормализуются, я осознаю, что нахожусь в ванной.

Придя в себя, начинаю убираться, как вдруг слышу приближающиеся шаги — родители вернулись.

— Рейко, это ты в ванной? — говорит мама, когда пробует повернуть ручку запертой двери.

— Да, мам. Сейчас выйду, — отвечаю я, суетливо приводя всё в порядок.

~~~

Находясь на уроке, мыслями я возвращаюсь к своему последнему оргазму, когда мою вагину ласкала папина зубная щётка, и пока другие ученики разбирают математические формулы, нацарапанные на доске, ко мне приходит печальная правда — я не смогу часто использовать отцовский прибор. Но с тем же осознанием в противовес откуда-то возникает простая, но гениальная идея — приобрести личную игрушку.

Моих средств, отложенных от карманных денег, хватит лишь на что-то одно. Понимая это, в выходные я наведываюсь в секс-шоп. Чтобы меня не узнали и, по большей части, сгорая от стыда и волнения, я, напялив очки и медицинскую маску, захожу в прохладное помещение, погружённое в таинственный полумрак. На витринах и полках аккуратно расставлены всё то, чего я никогда не могла вообразить. Подавляющее большинство представленных товаров никак не ассоциируются у меня с похотью. Поэтому я, игнорируя прочее, принимаюсь рассматривать знакомую, привычную, в какой-то степени обыденную вещь — силиконовые дилдо. Их ассортимент огромен. Разного цвета и разных размеров. Стоят друг за другом, ожидая наконец-то попасть в чьи-то руки. Некоторые на присосках, некоторые двухсторонние… Я легко могу здесь пробыть битый час и в итоге ничего не выбрать, поэтому, особо не заморачиваясь, найдя подходящую по цене, я беру его в руки и дрожащим сердцем в груди иду на кассу, где сидит средних лет мужчина в рубашке со цветочками. Когда я подхожу к нему, от странно смотрит на меня. Я сглатываю ком в горле и кладу перед ним выбранный товар.

— Хорошая вещь, — говорит он, пробивая моё дилдо, — качественный силикон, реалистичная текстура. Большинство для ознакомления выбирают именно такое.

Я смущённо отвожу взгляд, достаю бумажник и отчитываю нужную сумму. Только благодаря усилием силы воли не показываю своё волнение дрожащими руками.

— До скорой встречи, — произносит он, когда я, быстро спрятав купленный товар в сумке, широкими шагами направляюсь к выходу.

Домой я возвращаюсь по оживлённым улицам, и никто из прохожих даже не догадывается, что лежит у меня в сумке и что я буду с ним делать.

Весь остаток дня только и делаю, что жду наступления ночи, чтобы запереться у себя в комнате и опробовать новое приобретение, которое, уверена, оправдает потраченные на него средства. И когда приходит время ужина, а за ним и режим сна, я, поднявшись к себе, тихо закрываю дверь и с замиранием сердца достаю из сумки дилдо.

Он очень красивый, твёрдый, но в то же время мягкий. Сразу видно — это не грубая рукоятка электрической зубной щётки; и у этого предмета сугубо лишь одно предназначение.

Сгорая от нетерпения, я раздеваюсь, удобно устраиваюсь на кровати и приступаю к делу: предварительно смазав его смазкой, сначала ласкаю резиновой головкой возбудившийся клитор, и только потом пихаю его в вагину.

Ощущение, которое я испытываю от проникновения силиконового члена, не подаются описанию. Это гораздо лучше пальцев и зубных щёток. Он почти настоящий, говорю я себе, покусывая губы. С реалистичным рельефом. Со вздувшимися изгибами, имитирующими вены, с внушительным уретральным каналом, с грибовидной головкой; не хватает только мошонки. Но это едва ли меня беспокоит. Каждый раз скользя между моих внутренних стенок, он задевает все мои нервные окончания, каждую чувствительную зону, и я готова стонать, как помешанная, но не делаю этого, потому что тогда родители услышат меня. Моя рука снова и снова отправляет его внутрь. Вынимает до середины и засовывает обратно. Чувствую, как тело постепенно превращается в подобие ваты. Так приятно ласкать себя, так приятно ублажать собственное тело, и так приятно унять назойливый зуд. Теперь, думаю я, этот зуд не будет сильно донимать меня; с появлением интимной игрушки я потеряла страх остаться с ним лицом к лицу. Теперь со мной всегда будет верный помощник.

С подобными мыслями, я кончаю, изогнув спину и сжимая второй рукой набухшие соски.

~~~

Прошло несколько месяцев.

Постепенно я научилась жить бок о бок с зудом, который раньше не давал мне ни минуты покоя. Он всё равно появляется, и ныне я прекрасно понимаю, что он никуда не денется. Он будет со мной ещё очень долго. Если раньше я молилась, чтобы он не появлялся, чтобы он безвозвратно исчез, то теперь я жду его с превеликим удовольствием. Каждый раз, когда он даёт о себе знать, я понимаю, что в скором времени мне будет очень приятно.

Труднее всего сделать первый шаг.

Вскоре, накопив достаточно денег, я снова посетила тот секс-шоп и купила второе дилдо, более толстое, более мужественное, если можно так выражаться. Теперь моя мастурбация сопровождается сразу двумя силиконовыми спутниками. Иногда я использую их поочерёдно, а иногда одновременно. Бывает дни, когда в блаженстве прыгая на толстом члене, во мне возникает острое желание пососать свою первую игрушку или запихнуть его себе в задницу, и я не вижу никаких причин останавливать себя. Мне нравится то, что я делаю с собой. Нравится заполнять себя членами. Ощущать их форму и принимать каждую капельку подаренного ими удовольствия. И я знаю, что в будущем, мне определённо захочется познать настоящий член, ведь мой зуд рано или поздно, как бы я ни пыталась избежать этого, подтолкнёт меня на очередной шаг. На очередную ступень наслаждения. И я не смогу ему отказать. Даже сейчас, трахая себя сразу двумя дилдо, я воображаю, как я отдаюсь некоторым парням из моего окружения. Представляю, как они делают со мной то, что вытворяют мои игрушки.

Это неизбежно.