Была суббота. Май. Жарко. Все добровольно-принудительно вышли на субботник. Её подружка отличилась. Пришла в белой майке без бюстгальтера, шортах, больше похожих на трусики и открывавших полукружья ягодиц, и (будто этого мало) в чёрных колготках в сетку. Естественно, её успех среди мужской части коллектива позволил ей не работать. Она лишь дебильно хихикала, жеманно улыбалась и тыкала пальчиком в то, что нужно сделать. Он прекрасно представлял себе, что ожидает девочку этим вечером. Его даже немного покоробило. Нет, он не был ханжой, более того, он сам пару раз участвовал в вечеринках подружки, чего уж греха таить. Но его просто поражало, как неудачно она выбирает одежду, половых партнёров и стиль поведения. Ему было непонятно, почему ей сходит это с рук и он искренне надеялся, что ангел-хранитель не поскупится, и будет продолжать оберегать её от идиотов, маньяков и венерических заболеваний, а также нелепой смерти в какой-нибудь придорожной канаве.

Он красил забор вдоль железнодорожной ветки и всё не мог понять, почему она, такая ответственная, не пришла трудиться на благо организации. Это было совершенно на неё не похоже. С той памятной ночи прошло уже три недели. Он держал язык за зубами и даже мельком никому не говорил, что видел её в слезах. Она продолжала делать вид, что сильная и неприступная, но однажды, проходя мимо него, произнесла одними губами «спасибо» настолько чувственно, проникновенно и нежно, что у него на затылке волосы встали дыбом, а по рукам пробежали мурашки. Это было похоже на обещание, если, конечно, он ничего себе не надумал. Позднее он сделал несколько попыток сблизиться, но она не шла на контакт. Была вежливой, деловитой, не более того. Продолжала шутить, приходить в курилку. На дружеских пьянках не появлялась. В общем, была абсолютно недоступной, закрытой и таинственной. Он красил забор, а следом за ним невысокий мальчишка в большой кепке (должно быть, курьер) проходил тот же забор вторым слоем краски. Похотливая подружка подошла к мальчишке-курьеру и стала о чём-то с ним шептаться, хихикая в своей раздражающей манере. Он просто взбесился. Бросил кисть и стремительно приблизился к парочке, схватил подружку за голое плечо.

— Да что ж ты за женщина такая! Пацан совсем зелёный, усы ещё не растут, а ты его клеишь! Что тебе, других мужиков мало? — и припечатал нецензурное слово.

— Положим, тому, что усы не растут, я только рада, — послышался знакомый голос из-под кепки. Он опешил. Это была она. Без капли макияжа, в потёртых джинсах, широкой клетчатой рубашке, с волосами, упрятанными под эту дурацкую кепку, но это была она! Подружка стала смеяться, громко подхрюкивая и повизгивая (как перед оргазмом — ему было жаль, что он знал эту подробность). Она смотрела на него прямо. В её глубоких глазах неясного цвета (сейчас ближе к зелёному) чёртики устроили вечеринку и запускали фейерверки один за другим.
Он почувствовал себя сконфуженным, но был очень рад видеть её, рад знать, что она здесь, рядом. Издалека донёсся металлический звук. Перерыв на обед.

Хорошенько подкрепившись, он вышел постоять на крыльце. Чья-то лёгкая рука коснулась его спины.

— Спасибо, что вступились за меня, — с изящным смешком проговорила она, — хоть я и оказалась не того пола. Он стоял окаменевший. Боясь спугнуть её словом, жестом, интонацией. Там, где её рука касалась его, возникло ощущение жжения, волоски по всему телу снова встали дыбом. У неё была над ним какая-то незримая почти мистическая власть. Она завораживала, манила. Как и её тело. Он огромным усилием воли поборол желание (в который раз!) подхватить её на руки, целовать, раздевать… или требовательно взять её за плечи, нежно прижать спиной к стене и пройти язычком по всему телу, сначала сверху вниз, потом снизу вверх — каждый сантиметр её вожделенного восхитительного тела.

— Всегда пожалуйста, — пересохший язык едва ворочался, слова прозвучали гулко, хрипотца в голосе выдавала возбуждение. Она плавно убрала руку. Он даже мысленно выдохнул.

— Мы хорошая команда, — впервые она была столь словоохотливой рядом с ним, — посмотрите, насколько красивым получается у нас забор.

«Ага, это потому, что принимал тебя за мальчика-курьера. Теперь я не смогу нормально работать. Кое-что пониже живота не даст мне сгибаться и приседать», — подумалось ему.

— Это точно, — произнёс он.

— А Вы, оказывается, не болтун, — она заливисто засмеялась и сбежала с крыльца. — Пора работать! Раньше закончим дело, раньше пойдём гулять смело!
«Гулять? С кем гулять? Куда гулять?», — с тихим шелестом мозг отключился, как перегревшийся кинескоп телевизора. До конца работы он чувствовал себя автоматом. Автоматом с неслабым таким стояком.

*****

Эта бабища привязалась к нему на обеде. Просто подсела за его столик, жеманно поджав нижнюю губку. Он не сразу проявил расположенность, но чуть позже они разговорились. Ей было всего лишь 19 лет, но выглядела она, пожалуй, старше его лет на десять. Огромная, монументальная, но не рыхлая, она приехала из какой-то дальней деревни в поисках работы. Семи пядей во лбу не была, а вот силищей Бог не обидел. Потому и устроилась в столовую тягать котлы, чистить печи, выволакивать мусор. Ростом она была не выше него, но мясистые руки и ноги делали её настоящим великаном. Круглое, простое лицо было не лишено дружелюбия. Оно располагало. Не было красивым, но и долго смотреть на него было приятно. Волосы — вот её основное достоинство. Не стриженные с самого раннего детства, они были ниже колен. Она собирала всё это великолепие в росу толщиной в руку (в руку обычного человека, ибо её руки по толщине превосходили все, которые он когда-либо видел). На ней всегда были простые платья, сарафанчики. Ничего изящного (на такое тело сложно найти что-то изящное), но довольно женственно. Однажды она похвалилась, что шьёт одежду сама.

— Так и дешевше, и красивше, — сказала она.

Ни разу он не видел её в брюках или джинсах. Только платья и юбки пристойной длины. Было забавно наблюдать, как она помогает мужикам толкать сломавшуюся дрезину, (сама вызвалась), в лёгком сиреневом сарафанчике, с этой своей косищей. Так и хотелось затянуть что-то вроде «эй, дубинушка, ухнем!» Впервые в постели они оказались по её инициативе. Нисколькечко не смущаясь, она однажды за обедом прямо сказала ему, прохлопав несколько раз пушистыми ресницами из-под густых бровей:

— Томно мне, с самой деревни своей не яблась. А тело просит…

Он же не мог отказать, раз тело просит. Так время от времени они занимались сексом? Любовью? «Яблисъ?» В общем, по её словам, «у них бывало». Секс с ней был скучен, как скучен бывает деревенский пейзаж в межсезонье. Пылишь себе по грунтовой дороге, а вокруг степь, покрытая бурьяном, ни кустика тебе, ни цветочка. Она лежала на спине тихонечко, иногда немножечко вздыхая и ворочаясь, если затекало тело. Они не разговаривали. Он бодро и стремительно трахал её, но без выраженного удовольствия. Она разрешала мять её гигантскую грудь, но о том, чтобы удовлетворить друг друга орально, побрить свои дикие лесные заросли или сменить положение тел речи быть не могло.

— Я же не шлюха городская, а приличная девушка, — отсекала она его попытки познакомить её с разнообразием в сексе.

Он подозревал, что оргазмов она не испытывала. В этом они были на равных. Он наблюдал, как и что она ест. Каждый день одно и то же. Сводить её в ресторан было невозможно («очень дорого! «), предложить попробовать новую еду — нереально («а ну как отравлюся? «). Даже просто поесть мороженое на улице он ни разу не смог её уговорить («руки не помыты, проберёт»). Казалось бы, что ему с ней такой делать? О культуре не поговоришь — уставится в «Дом-2» или какой слезливый сериал и вяжет; никуда не сходишь, даже в гости; секс не представляет никакой ценности. Но он понимал. Ему нужно было спокойствие, надёжность, простота. Он устал, а она была его бухтой, безмятежность которой даже мелкая рябь не нарушала. И она его боготворила. Просто потому, что он мужчина. Так уж у них в деревне было заведено. К своему удивлению, через три месяца регулярного «общения» он всё же смог уговорить её попробовать что-то, кроме уже обрыдлой миссионерской позиции.

Она согласилась разрешить ему подправить ей «причёску» ниже ватерлинии и в последствии «поцеловать её туда». Готовились оба обстоятельно. Она всё больше морально. Ойкала, вздыхала и краснела весь день накануне. Несколько раз плакала, просила отменить, ничего не делать («всё же у нас и так хорошо! «). Он был непреклонен. Кажется, спокойствие ему наскучило. Все полчаса, пока он колдовал с её промежностью, она вздрагивала, прихихикивала, закрывала лицо руками и наблюдала за ним сквозь пальцы. Потом жаловалась, что щекотно и холодно. В общем, задачка у него была не из простых. Зато, закончив, он залюбовался своим шедевром. У неё оказалась (совершенно ожидаемо) огроменная пизда, лобок нависал как гранитная плита, а клитор торчал, словно орудие из дота. Губы были похожи на створки гротескных ворот средневекового замка. Не хватало только охраны и рва вокруг. Картина его заворожила, возбудила (наконец-то!).

Он подумал о том, что все эти месяцы таранил это великолепие вслепую, а теперь сможет ощутить её кожу, не рискуя увязнуть в зарослях дикорастущих кустарников. Он искреннее надеялся, что она получит с ним свой первый оргазм, когда коснулся клитора кончиком языка. Она коротко вскрикнула, как ночная сова, закусила губы и схватила своими ручищами одеяло так, будто от этого одеяла зависела её жизнь. Клитор был солёный, большой, твёрдый, словно оливка с косточкой. И неожиданно для себя он вспомнил другую девушку, другой клитор — маленький, не больше вишнёвой косточки, но задорно торчащий, манящий и такой сладостно-нежный на вкус, что хотелось приникать к нему снова и снова.

Тот, маленький клитор безумного вкуса стал для него эталоном эротичности и женственности. От воспоминаний у него пошла дрожь по телу. Он даже на миг оторвался от оливки, которая перед ним была. Его своеобразная деревенская любовница неожиданно бурно выразила протест против его дистанцирования. Она схватила его за голову и требовательно притянула к себе («туда», как бы она сама сказала). Он не возражал, хотя с большим трудом делал привычную для себя и горячо любимую вещь — орально ласкал женщину. Никогда ещё у него не было никого ТАКИХ размеров ТАМ. Он думал, что подавится и это будет бесславная смерть во цвете лет. Ему приходилось обхватывать её клитор губами так, словно это был не клитор, а маленький член. Неприятное ощущение, что он сосёт у другого мужика, вызвало рвотный позыв, который он быстро подавил. Ведь он сам настаивал на разнообразии, нельзя теперь идти на попятный. Только вперёд…

Продолжение следует.