Как Лев Толстой перед сношеньем

Хуй вытирает бородой,

Вот этим маленьким вступленьем

Начну рассказ нескромный свой.

I

Зима была ебать какая…

Кричали царские гонцы,

Что, мол, дворяне из Валдая

Пообморозили концы.

Конечно, о таком морозе

Пиздеть сподручней в блядской прозе,

Но я хочу в стихах сказать –

Как выйдешь во поле поссать,

Так примерзает хуй к одёже,

Не оторвать, ебёна мать,

А брызги, падая, звенять…

Нет, летом ссать куда надёже.

В ту зиму только тот тащился,

Кто по утрам в постель мочился.

II

В один из дней мороз крепчал…

Мороз… А ну его к хуям!

В тот день в Москву гусар въезжал –

Поручик Ржевский – зверский хам.

Гусак высокого полёта

Не мог он суток без залёта,

И постоянно на Кавказ

Его ссылал царь – пидорас.

Но Ржевский – падла – болт могучий

На царску службу забивал.

Что делал? Да хуи валял!

И водку пил, верблюд ебучий.

Да, посильней, видать, царизма

Талант большого похуизма.

III

И вот, съебавшися с Кавказа,

Припиздил Ржевский в стольный град.

И хоть бы хуй ему, зараза!

И до пизды ему всё, гад!

Навстречу, бля, кузен Болконский

С женой своей – пиздою конской.

«Здорово, чмо! Хуй тебе в рот!»

«Мон шер ами, привет, майн готт!

Пойдём со мною друг бесценный

К Ростовым. Граф Ростов – амбал

На всю Москву устроил бал.

А ты, бля, хуй с горы – военный,

Ну, а военные всегда

Там, где есть бабы – господа.

IV

Хуяк! И принято решенье –

Друзья отправились на бал.

И Ржевский скорого сношенья

Уже симптомы ощущал.

А на балу народа – тьмища.

Какие мерзкие еблища:

Графини – сучки, проститутки;

Князья – ебучие ублюдки –

Все собралися на халяву,

И все, как свиньи, обожрались,

Все обрыгались, обосрались.

Кормил Ростов гостей на славу.

Мазурку заиграли в ложе

И заплясали эти рожи.

V

Лакеи пьяные в перчатках

Мадамов тискают в углах,

Поэт народный – Пушкин Сашка

Расплылся в собственных соплях.

А вон и Дельвиг – хуй с очками

И гувернантами – качками,

И охуевший от поносов –

Михал Василич Ломоносов.

Пердели, суки, прямо в ухо,

Когда плясали, ну и бал!

Ужимками всех заебал

Заезжий пидор – Пьер Безухов.

А Ржевский захотел в парашу,

И тут увидел он Наташу…

VI

Наташа – божие творенье,

Чтобы ебать уже готова.

Прошу пардон и извиненья,

Пока о ебле ни пол – слова.

Семнадцать лет! Глаза большие –

Пиздец, огромные какие!

Какие губки, зубки, щёчки

И ушек розовые мочки.

А талия у ней какая,

А жопа – это не сказать!

Это, брат, надо осязать,

Рукой по ней передвигая.

На что не глянешь – всё не мелко,

Но главное, что девка – целка.

VII

«Ну, заебись, – подумал Ржевский,

Забыв, что сильно срать хотел.

Пиздык! К Наташе оробевшей

Хуярит он сквозь тучу тел.

В вопросах блядства Ржевский – сноб!

Кого уже только не ёб –

Графинь, княгинь, простых крестьянок

И извращенок – лисбиянок.

А, если с жару, если с пылу,

От удовольствия сопя,

Он выеб сельского попа

И генеральскую кобылу.

А хуем целку поломать –

Да как два пальца обоссать!

VIII

Мужской напор пол любит слабый –

Так Ржевский издавна считал.

«Мадам! А я бы вам… А я бы!» –

И из рейтузов хуй достал.

Наташа член как увидала –

В глубокий обморок упала.

И у поручика – регресс,

Какая ебля, если стресс.

Урок вам – будущие хамы:

Чтоб в затрудненье не попасть,

Не смей при людях хуем трясть!

На Ржевского косились дамы –

Раз с голым членом среди залы

Всё ясно – озабочен малый!

IX

На Ржевского все, как на рыжего:

«Вы, сударь, – хам! Вы – распиздяй!»

Ростов, за дочь свою обиженный,

Сказал: «Мудило, уезжай!»

Заправив болт в рейтузы снова,

Взял Ржевский на прощанье слово:

«Я всех вас видел на хую!

Я всё сказал! Пардон, адью!»

Сей миг оставим сцену эту,

Надев тулуп свой из овечки,

Поручик, стоя на крылечке,

Кричит: «Карету мне, карету!»

Домой приехал, ох, невесел

И деньщику пизды отвесил!»

X

Всю ночь ему Наташа снилась…

А когда утром пробудился

Одна лишь мысль в мозгах носилась:

«Блядь буду, кажется, влюбился!

Ведь не ебал ещё ни разу,

А как уже люблю заразу!» –

Подумал Ржевский, яйца тря.

«Эх, пропадать, так не зазря!

Уж, раз такое положение,

Любовь такая, хоть усраться,

Придётся, видно, извиняться

И делать, на хуй, предложение.

А как женюсь, я вам скажу,

Вот тут я ей и засажу!»

XI

«Лука, деньщик! Давай – ка шубу

И запрягай коней скорей!

Да шевелись, а то, блядь, в зубы

Получишь, ёбаный еврей!»

За то Лука был часто бит,

Что Ржевский был – антисемит.

Он не любил жидов, цыган,

Хохлов, китайцев и армян –

От них бывает только вред.

Ещё он негров не любил

И Пушкину ебло набил.

Что делать, Ржевский был – скин – хэд.

И вечно с битым был еблищем

Деньщик его – Лука Мудищев.

XII

Лука Мудищев – жид до гроба.

О нём сказать не примену

И подчеркнуть хочу особо

Интимной жизни сторону:

Природой одарён был щедро –

Имел он хуй длиной пол – метра.

И ни одна, простите, блядь,

Луке не рисковала дать,

Предпочитая удаляться.

А он был чист и непорочен,

Но сексуально озабочен.

Ну, хватит над Лукой смеяться,

Он – генетический урод.

Здесь непричём его народ.

XIII

К Болконскому примчал поручик,

В дороге прикупив цветы.

«Эй, князь, пора вставать, голубчик,

Поехали со мной в сваты!»

«К кому?» – «К Ростову графу.

Я дочь его – Натаху

Решил сосватать за себя,

Чтоб охуеть потом, ебя!

А ты сейчас в большом почёте,

Был сватом у государя.

Тебя ж там не прогонят зря»

«Ростов же нынче на охоте», –

Князь вспомнил, натянув штаны.

И в лес рванули дружбаны.

XIV

А граф Ростов, вьебенив чарку,

С утра всегда он был таков,

На кухне выебав кухарку,

Затеял травлю на волков.

Волков травить – не хуй сосать!

Тут надо что – то понимать.

Собак граф не кормил три дня –

Охота – это не хуйня!

Собрались быстро домочадцы:

Сынок, Наташа и супруга,

А вместе с ней её подруга.

И вот уже по лесу мчатся…

За ними лай стоит и гам,

Видать, пиздец пришёл волкам.

XV

Зимой в лесу совсем хуёво.

Мороз ебучий – это раз,

Грибов и ягод нету, к слову,

И снег по яйца, пидорас.

Собаки сгинули в снегу…

Гав – гав и больше ни гу – гу.

Волков не видно ни хера –

Заёб прошёл – домой пора.

Зимой в лесу темнеет сразу,

Быстрей, чем болт у вас встаёт.

Вдруг солнце на хуй уебёт

И, блядь, ищи его, заразу.

И для сравненья: в этом мраке

Темнее, чем у негра в сраке.

XVI

Наташа плачет – страшно стало,

А граф и сам, блядь, перессал,

Закутал в шарф своё ебало,

Ну, думает, пиздец настал.

Тут Петя – сын его – корнет

Заметил вдруг какой – то свет.

Среди деревьев что – то светит.

Наверно, волк, – подумал Петя.

Сынок по папе был – мудак,

В штаны от страха наложил,

А там в лесной избушке жил

Старик – сувровец – чудак.

Уже седой, но полон сил,

Лесничий день и ночь дрочил.

XVII

В тот вечер, запалив лучину,

Отпиздив колом свою лайку,

Решивши разогнать кручину

Достал хрыч старый балалайку.

И начал что – то петь про клитор,

Он был народный композитор.

Вдруг – страшный стук, ломают двери.

Неужто охуели звери?

Мелькнула мысль у патриота.

А то охотники мои,

Замёрзли, падлы, как хуи,

Погреться была им охота.

Все влезли в избу к старичку,

Чтоб наебениться чайку.

XVIII

Согрелись быстро эти гости,

Тут граф заметил балалайку.

«А не размять ли нынче кости,

А ну, хрен старый, поиграй – ка».

Какая музыка была –

Графиня кипятком ссала.

Наташа тут пошла плясать,

Да ловко как, ёб её мать.

Вот, блядь, талант, так уж талант.

А юбка как взлетает

На ножки взгляд бросает

Наш охуевший музыкант.

Вдруг двери с треском растворились –

Болконский с Ржевским объявились.

продожение следует….