Пялясь на мягкую и округлую задницу Варечки, Степан предпочитал забыть о том, что перед ним ягодицы дочери. Варя, то и дело нагибалась по кухонным делам, засвечивая Степану поросшую мохнатой шерстью промежность.

Не просыхала она, щель так и текла до сих пор, чуя взгляд голодного мужика.

Делала Варечка всё торопливо, поспешно. Виновато улыбалась, когда, что-то роняла на дощатый пол старого, родительского дома.

А роняла часто.

Всё валилось у Варечки из рук, от волнения и желания угодить диковинному гостю.

«Только бы не ушел! Только бы не ушел!» — как бабкин заговор шептала она, торопливо чистя картошку, и затапливая печь для готовки.

Тем временем, Степан продолжал валяться на кровати, и в размышлениях пялиться на неё. Тут и говорить не стоит, что по людским соображениям, по нормам и порядкам, был Степан совершенной свиньей.

Городская жена, Светлана, полюбила его только по одной причине – крыл Степан хорошо.

Влезал на неё всегда горячим, без глупостей в виде «минетов» и прочей ерунды. Влезал, вставлял, и долбил от всей души, выбивая из супруги стоны. Долбил до тех пор, пока не захлюпает водица и жена ногтями спину не пропашет.

Потом выдергивал прибор свой, и доделывал сам. Правда сбрасывал с руки на пол, чем питерскую даму злил.

— Ну можешь ведь платочком обтереть! – ругалась жена на Степана.

— Я че педик?! – ухмылялся он в ответ, и довольный уходил, чувствуя себя настоящим мужиком.

Жена провожала его хмурым взглядом, а как выходил из комнаты, так падала щечкой на горячую подушку и счастливо усмехалась.

— Дурачок мой сельский. Любимый мой… — сладко шептала она, закрывая глаза.

И покрывал её Степан как охочую кобылу целых пять годков. До той поры, пока Светлану эту не переклинило. Устала видать от однообразия, и почуяла себя главной.

Начались наезды и унижения.

— А ну, пол помой! – командовала жена Степану. Или к примеру: – Завтра мама приезжает, веди себя строго! Никаких твоих шуточек, а то пива в субботу не получишь!

Потом у нее начала «болеть голова».

А потом и вовсе к любовнику стала уходить, и хоть не напрямую, но все-таки вытирая о Степана ноги.

Один раз до того дошло, что явилась она в три часа ночи. Молча зашла, и молча легла на кровать к мужу.

И проводили видать Светлану до самого подъезда, потому как Степан ещё полчаса слушал, как у неё щель бесстыдно ворчит и булькает в ночной тиши. Как вытекает из неё благодарность за «провожание».

Словом, возненавидел Степан и жену свою, и весь женский род.

Домой сбежал в одночасье, на малую родину, в опустевшую деревушку Лукьяновку. По домам прошелся, постучал, никто не отозвался.

Не врали слухи, деревушку и вправду пятнадцать лет назад последние жильцы оставили. Забыли забрать только пару старожилов, да Варюшу-умницу и красавицу. Такую же невинную, и светлую душой, как всё это зауральское захолустье.

Лежал Степан теперь на кровати, пялясь на обнаженную дочь, готовившую для него ужин. Человеком он был неглупым, и прекрасно понимал, что Варя его не узнала. И ведет себя хлеще преданной собаки только из-за многолетней женской тоски.

Степан точно знал, что она вытерпит всё, что угодно, лишь бы не оставаться больше одной.

И душа его была решительно настроена оторваться.

Хоть и не осознанно, но он уже во всю мечтал об этом.

Грезил унижениями этой наивной, деревенской дурочки, в отместку бывшей жене-стерве и всем другим бабам.

Варя стояла голой у растопленной печи, и мешала деревянной лопаткой шкворчащую картошку с грибами и луком. Торопливо поворачивала сковороду, чтобы вышло вкуснее. Щедро добавляла для гостя сливочного масла, и качала сковородку по кругу, разливая его.

Аромат в уютном, старом доме, стоял задушевный.

Варечка оборачивалась, мотая волной светлых волос, влюбленно улыбалась Степану. А тот лежал развалившись, и свои муди лениво почесывал через трико.

От жара распаленной печи, её сочное, спелое тело покрылось испариной.

Увесистые булочки под спиной блестели как румяная сдоба яйцами помазанная. Тяжелые груди переливались влагой под бликами огоньков из топки. Щеки Варечки застенчиво алели.

А в глазках, под шелком длинных ресниц, гулял живой, осоловевший от влюбленности и сильной охоты взгляд.

Перед чванливо мнущим свое хозяйство Степаном, стояла неописуемая природная красота телес и нежной девичьей души.

— Варя, а тебя это… — он усмехнулся, но договорил — Драли тебя хером-то настоящим, хоть разок? – наглядевшись вдоволь, окликнул её отец.

— Чего?! – быстро обернулась Варечка, опять испугавшись своего непонимания и необразованности.

— Я говорю, поди только моркошкой, да огурчиками мохнатку-то балуешь?! – Степан, с развязной насмешкой на лице, указал взглядом на заросшую промежность Вари – Пихали тебе уже хером, туда-то? – снова спросил он.

Варечка стыдливо опустила взгляд, так и не поняв, о чем речь. Опять быстро отвернулась, усердно мешая картошку лопаткой.

Не знала она, что ответить.

Боялась, сказать, что нибудь не то.

«Вдруг скажу, и неправильно?» — тряслась от волнения Варя – «Может промолчу и не спросит снова-то?».

— Варь, че молчишь? – приподнялся на локте Степан, продолжая пялиться на идеальный как лезвие литовки для покоса, изгиб её спины, и нежные полушария задницы.

Он прекрасно видел, как половины её зада сжались от переживаний и напряжения.

«Вот тупа-а-а-ая…» — подумал про себя Степан – «Да такое чудо-юдо только в зоопарке показывать!» — усмехнулся про себя он, уже прикидывая, не стоит ли ему податься в сутенеры – «Может рвануть с ней обратно в город, и продавать эту дуру часто и недорого. Так, чтобы хватало денег и без жены стервы».

«Эту-то ещё и трахать можно даром, как угодно и во все щели. И приготовит и постирает и помоет, и вылижет всё, что хочешь».

«Подарок судьбы, словом. Че я-раньше-то не вернулся? И она бы посвежее была. Сколько её сейчас? Двадцать пять – двадцать семь?» – удивлялся своему везению, и размышлял про себя Степан.

— Варь, миленькая, а встань-ка на коленки, ко мне задом, к топке передом! – усмехаясь, продолжил свой свинский опыт Степан.

Он всё ещё до конца не верил, в то, что такое возможно. Искренность, наивность и покорность Вари были просто за пределами понимания Степана, после шести лет жизни с проклятой стервой.

«Миленькая…» — вот это слово ударило Варю будто током. Сердце девицы опять забилось горячо и быстро. Бледные пальчики задрожали на деревянной рукоятке.

Забыв мешать картошку лопаткой, она закрыла глаза, пытаясь вспомнить как звучал его голос в этот момент

«Миленькая…» — подсказала ей память.

Медленно опустив лопатку в сковородку, Варя послушно встала на колени, чувствуя, как соски и груди обдает жаром из топки. Коленкам было больно на голых досках, но Варечке было уже все равно.

«Так надо. Если он говорит, значит так надо».

Закрыв глаза, Варечка покорно стояла на коленях, задом к Степану.

«Миленькая…» — опять прошептала ей память, и Варечка ощутила, как от чувств и волнения, слегка закружилась голова.

— Наклонись-ка! – вставая, заскрипев пружинами и усаживаясь на край кровати, попросил Степан. Теперь его взгляд пылал неподдельным интересом.

Варечка покорно наклонилась, расплывшись грудями по доскам пола, и выставив перед Степаном обнаженный зад.

В печи трещали дрова и угли, хорошо освещая обе округлые ягодицы и верхнюю дырочку. Тени плясали только меж ляжек Вари, гуляя среди густого, хлюпающего от влажной охоты меха.

— Во дает, а… — потрясенно усмехнулся Степан, глядя на разрез её задницы – А ну, разведи половиночки-то ж…пы в стороны. Пальцами возьми их покрепче, и растяни насколько сможешь. Погляжу товар хоть…

Варечка безропотно послушалась снова, упершись щекой в крашеные доски пола, и растянув задницу надвое.

— Картошечка ведь у нас пригорит, миленький… – виновато и обеспокоено пробубнила она из неудобного положения – Помешать бы, или снять с печки надобно. Коли пригорит, так решишь, что я неумелая, и бросишь меня. Боязно ведь мне от этого, шибко боязно — со страхом и осторожностью произнесла она, решив, что может называть его «миленьким».

Он ведь тоже назвал её так. Значит мила она гостю, миленькая, стало быть.

И он ей мил был, ещё как мил.

Степан с удивленной ухмылкой рассматривал блестящую от обильной влаги, мохнатую щель дочери.

«Точно не ёба…ная» — решил он, теперь уже глядя на Варечку как на вещь.

— Я ведь… – снова пробубнила Варя, путаясь губами в плену своих скатившихся к лицу грудей – Я ведь люблю тебя Степочка – договорила она, гнусавя от прилившей к голове крови.

Пальцы её устали, вдавленный в пол висок болел.

Но она стойко терпела, держа влажную задницу растянутой перед насмешливым взглядом миленького.

— Ты права, давай-ка я пожру сначала! – с трудом оторвав взгляд от её намокшей промежности, пересел к столу Степан – Потом покажу тебе кое чего. Тебе понравится! – договорил он, снова поправив в штанах полу-вставший прибор.

Отпустив ягодицы, Варечка торопливо встала с пола.

Она суетливо бросила на стол полотенчико, подставила доску, и опустила на неё сковороду с ароматной картошкой. Дала вилку, ломоть самодельного хлеба, и соль.

С улыбкой и смущением, Варя присела голым задом на табурет.

— Кушай, хороший мой – нежно улыбнулась она, облокотившись на стол, и подперев ладошками свои румяные, девичьи щеки.

*******

Оценивайте звездочками, я ведь только для вас пишу. Если вам понравится, — то следующая глава будет большой. А если нет, то брошу и напишу, что нибудь другое.

И не оставляйте пожалуйста грубых комментариев, я из-за них расстраиваюсь.

Оставляйте лучше заказы на тексты с ЛЮБЫМИ вашими фантазиями мне в личные сообщения. Напишу недешево, но качественно.

❤️❤️❤️Спасибо!❤️❤️❤️