Следующим утром Маришке было приказано сменить форму горничной на приличное платье и явиться к своему ученику. Девушка не просто была рада повышению своего статуса в доме, душа пела! Смущало только одно, этот ученик недавно ее высек, а в следующий раз гладил голую попу будущей учительницы, а потом ее отшлепал. Учительница Мария Петровна готовилась поблагодарить барчука, обсудить план занятий, выяснить характер писем, которые будет составлять. Не успела она поздороваться, как ученик запустил руки к ней под юбку и стащил трусики.

«Неужели сейчас отшлепает?» – подумала учительница, но ужасный мальчишка стал раздевать Марию Петровну со скоростью белки, расправляющейся с кедровой шишкой. Когда Володя поднял ее на руки, страшная мысль пришла в голову «он говорил: когда будет настроение: сейчас он меня: значит, вот как ЭТО будет». Затрепыхалась в его руках:

– Не надо, скверный мальчик – попросила она почему – то по – французски.

Лежит Мария Петровна на шикарной кровати, прикрывая ладонями волосики лобка, а ученик уже выскочил из одежды и нависает над ней. Впервые в жизни она видела напряженный мужской член.

Нет силы терпеть – без поцелуев, без предварительных ласк раздвинул Володя стройные ножки и ткнул членом туда: Получилось грубо, Мария Петровна кричала в полный голос. А он двигался, толчки передавались телу девушки. В упругий матрас вминалась попка, качались широко разведенные ляжки, поскрипывала широкая кровать.

– Мне больно, хватит, мне больно, – лепетала учительница.

Через минуту Володя взорвался, и вся накопленная за прошедшие дни юношеская страсть хлынула потоком спермы, никакая сила не смогла бы остановить бешеные конвульсии. Он задыхался, дрожал, куда – то проваливался. А душа кричала от радости: Но постепенно он всё – таки начал соображать. Почувствовал, что Мария Петровна пытается встать, высвободиться из – под него. Всё ещё шумно дыша, Володя лёг на бок, освободив женщину от своего веса.

Учительница села на кровати, и Володя увидел большое пятно крови. Процесс лишения девственности понравился ему необычайно: голое покорное тело: трепещущая, испуганная плоть: кровь на белой простыне: Мария Петровна заплакала. Володя сел и обнял порванную им девушку – целку. Первую в его жизни.

– Не надо плакать, чего ты? Оставь ты эту простынь. – Учительница подавленно замолчала. – Перестань, всё будет хорошо, скоро мы с тобой поедем в Европу, на целых пять лет. Будешь вечерами пить кофе в маленьких бисто и смотреть на вечерний город. Мария Петровна через силу улыбнулась.

– А где в это время будет моя дочка?

Нахмуривший брови Володя походил на ученика, который не может понять объяснение учительницы. Потом улыбнулся, принимая игру.

– Наш сын уже большой, учится в парижском университете. – Положил руку на низ ее плоского животика, где, по его разумению, должен помещаться ребенок.

Мария Петровна всплеснула руками.

– В Париже? Там женщины такие развратные!

– Для него ты (он хотел сказать «купишь», но вспомнил, что она сама прошла через аукцион) : ты подберешь для нашего сына русскую девушку. Приведешь девушек на осмотр к Эдику, и будешь волноваться:

Она перебила:

– Не слишком ли маленькая у нее попа, вдруг наш сын захочет ее отшлепать. А на каникулы он приедет сюда?

– Конечно, будет жить в этой комнате. На стене мы повесим картину: ты голенькая, с большим животом стоишь у стола. На второй картине ты, лежишь у меня на коленях, принимаешь шлепку.

Мария Петровна вздохнула:

– Красиво, но твоя жена не позволит такое повесить на стены.

Володя снова повалил ее на кровать, начал гладить бедра, перешел на живот, потом накрыл ладонью грудь.

– Зачем мне официальная жена? Детей, наследников народят такие девушки как ты. Их будет много в этой постели, только не устраивай мне сцены ревности.

Разговаривая, он неспешно теребил соски, и внутри учительницы растекалось совершенно незнакомое до того удовольствие. Неожиданно для самой себя Мария Петровна прижала руки мальчика к своим грудочкам, напрягла и плотно сжала ягодицы.

– Пожалуйста, ласкай мои соски еще, не останавливайся.

Он и не останавливался, ласкал, вызывая целую бурю восторга у девушки, которая только что стала женщиной.

– Ты и другие наложницы не станут вмешиваться в мои дела, будут благодарны за внимание. А капризных, устраивающих скандалы ревности я накажу.

Вдруг перевернул Марию Петровну на живот и звонко шлепнул по попе.

– Вот так!

Сама того не ожидая, учительница приподняла попу и попросила:

– Шлепни еще, мой мальчик.

***

Студию оборудовали, пора было возвращаться на постоянное место к Володе, Нина шла по коридору подвального этажа и твердила «сопляк, мальчишка: не хочу, не хочу:» Угнетала неизбежность: сегодня она перестанет быть девушкой и сделает это подросток, мальчик, который моложе ее почти на четыре года.

Неожиданно ее окликнули:

– Нинка, здорово, давно не виделись. Ты откуда? Тоже пришла драную попу получать? – Душевная подруга Танька, изгнанная из команды вместе с Ниной, была рада встрече.

Чернявая плоскогрудая Танька (доска – два соска, как дразнили парни) никогда не унывала. Главной ее страстью было собирание новостей и передача их возможно большему числу слушателей. Сейчас одетая в синий халат Танька стояла у неприметной двери и, кажется, никуда не торопилась.

– Значит, тебя тоже в особняке оставили, ты горничная?

– Представляешь – вздохнула Нина – меня отдали любовницей молодому барчуку.

– Так он же еще мальчик! – удивлению Таньки не было предела, – И он тебя: – Танька споткнулась, не зная, как спросить: поимел, трахнул или распечатал – он тебя уже оприходовал? Расскажи!

– Ничего еще не было. Четыре дня помогала оборудовать студию его сестре, теперь возвращаюсь на место.

– Значит, несешь свое тело на алтарь разврата? Потом расскажи, как было. А мне опять под розги ложиться. Попробовал тут один лакей меня щупать, я ему коленом так врезала! Меня и перевели в прачки. Каждый день за поротой попой сюда отправляют. Ты счастливая, Нинка, если бы и мне попасть в любовницы. – Танька – доска слегка присела и развела коленки. – Ой, моя очередь, Живодерка не любит ждать!

Из двери вышел, морщась и держась за ягодицы, лакей и заковылял по коридору. Танька рванулась в комнату так, будто ее там ждали не розги, а блюдо пирожных.

«У каждого своя дорога, – думала Нина, поднимаясь в апартаменты барчука, Таньке ложиться под розги, мне – под мальчишку. Так неохота идти к нему: Еще и угодить надо, иначе высечет от души, розги заранее приготовил. Как надо угождать?» – Годы физиологического созревания прошли в замкнутом коллективе девушек – ровесниц, общения с опытными в любви женщинами не было, а физические нагрузки гасили все эротические побуждения. Знания и опыта не было никакого.

Когда Ниночка появилась в комнате барчука, она просто сказала:

– Я пришла. – Чтобы погасить смущение подошла к трюмо поправить прическу.

Вспомнилось, из детства: свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи: Неподкупное зеркало равнодушно доложило: «Сейчас тобой будут пользоваться. И не кто – нибудь, а вот этот смазливый парнишка. Будь готова раздвинуть ножки». «Всегда готова» с горечью вздохнула она в ответ зеркалу.

Разглядывая себя в зеркале, очаровашка Нина пребывала в трепетном состоянии души, ощущала, как заостряются и набухают сосочки грудок, чувствовала себя такой беспомощной и: доступной.

Барчук подошел сзади и по хозяйски обнял Нину. Володя прижался к ней, руки скользнули по талии и замкнулись на животе, потом он передвинул левую ладонь вверх, ещё вверх и под рукой оказалась чашечка лифчика, а в ней – грудочка, титичка, сисичка.

– А ты красивая, Ниночка. – Прошептал он.

В зеркале над своим плечом Нина вила только лоб и макушку этого коротышки. Правая ладонь мальчика скользнула вниз по шортикам. Девичий живот округло уходил вниз, ТУДА. «Как она встретит мою первую ласку» – подумал Володя. Гормоны заставили двинуть ладонь дальше, ощутить упругие бёдра. Пальцы легли на небольшой холмик. Несмотря на одежду, он явственно ощутил его выпуклость. Стал нежно оглаживать это чудо, а левая рука всё ещё гладил ее грудь. Нина наклонила голову и прижалась щекой к макушке Володи.

Рук нашарила застежку на шортиках. Барчук по – хозяйски расстегнул молнию и попытался стянуть шортики, но они не подавались – Нина, с сопротивлением обреченной крепко держалась за их пояс.

– Отпусти. – В голосе мальчика послышались истерические нотки избалованного ребенка.

«Вот и все» – подумала Нина и отпустила пояс шортиков, таких удобных, таких привычных.

Особую остроту ощущениям придавало чувство стыда и неловкости, которые добавляли румянца на щеках. «Как это, оказывается, стыдно… наблюдать, будто со стороны, как шортики сползают с твоих бедер… как будто это я и, в то же время, не я:» – Подумала Ниночка.