Также легко, как я провалился в сон, я от него и отделался. В окне в предрассветных сумерках уже забрезжил свет и уличные фонари больше стали не так важны, чтобы разглядеть обстановку перевернутой вверх дном комнаты. Ощущение от нежных прикосновений обнаженных тел окончательно вернуло меня в реальный мир. Юля, демонстрируя завидную верность избранной позе, так и спит лежа на животе, спрятавшись в подушке от несправедливого мира. Теплое женское тело едва колышется при каждом вдохе, но к утру его жара уже не достаточно, чтобы побороть мой озноб.

Никто бы не имел повода заподозрить меня в грязных помыслах, если бы я сумел с легкостью убрать свою руку со спины, а колено с мягкой теплой Юлиной попы. Видимо, даже в бессознательном состоянии я счел лучшим для себя положением лечь сбоку и обхватить ее руками и ногами. К счастью, чувство вины в моем возрасте существенно сильнее прочих несформировавшихся потребностей, поэтому я относительно легко променял свое теплое ложе на голом матраце подле красотки, на вертикальное положение. Сколько бы не положил я усилий на то, чтобы как можно тише покинуть комнату, а все ж таки их оказалось недостаточно, ввиду чего опекаемая мной соседка проявила признаки пробуждения.

— Во-о-овчик, не уходи, — жалобно протянула Юля, — мне так больно.

Болезненное лицо соседки выражало столько страдания, что казалось, только во мне она и видит единственную на свете родную душу.

— Пить хочу.

Я, собравшийся было ретироваться и оставить умирающую в одиночестве, приложил еще немного усилия и выбрал со стола пустой бокал, чтобы налить в него остатки компота.

— Как ты? — с трудом я подобрал слова, не способные лишний раз ранить Юлю.

— Хреново… болит все… Да Верка еще…

Какие претензии были у соседки к моей матери мне так и не удалось понять, пока она не продолжила.

— Обычно, когда они не по одному приходят, мы с Веркой…

Я вопросительно посмотрел на Юлю в упор, до последнего отказываясь верить в собравшуюся у меня в голове версию.

— Да, да, чего ты смотришь? Не знал?

Только и оставалось мне, что, разинув рот, замотать головой.

— Она — баба одинокая, а мужчины они видные и очень выгодные… А вчера я не доглядела, как ей подливают, пришлось одной с тремя справляться…

Юля села на кровати, поджав коленки к груди, и тоскливо посмотрела в окно. От ошеломляющих откровений голова шла кругом, а отсутствие какой-либо одежды совершенно не позволило скрыть так не своевременно образовавшийся стояк пока соседка жалобно поверила меня в тайну вчерашнего кавардака. С мученическим видом, но похотливым придыханием она в мелких подробностях рассказала как фронтовики напоили и облапали их, еще одетых, как мама перебрала и ретировалась, как оставшуюся в меньшинстве Юлю сначала по очереди, а потом и все сразу затрахали гости, как члены сменялись в ее рту и промежности, не уделяя должного внимания простейшим правилам гигиены.

— Оооо, это, дружок, не ко мне, — злорадно, с видом отдавшей с лихвой все долги родине, сказала Юля, указывая на мой затвердевший орган.

Вот на такой печальной ноте я и покинул комнату Юли. Ранним утро, любой из великовозрастных соседей мог бесцельно бродить по коридору, а что еще хуже, сидеть на кухне прямиком напротив нашей двери. Но это простейшее умозаключение застало меня, когда я длинными, как римский марафонец, шагами на носках скакал вдоль коридора. Так никого и не встретив, скача галопом с торчащим членом, я благополучно вернулся в свою комнату, где меня могла поджидать еще одна опасность. Но и здесь удача сопутствовала смельчаку. Адреналин тряс мое тело сильнее, чем утренняя прохлада в объятиях Юли, сон совершенно утратил свои чары. Я выглянул из-под одеяла и в утреннем свете обнаружил, что мама преодолела ту стадию жеманности, когда она прячет под одеялом свое пьяненькое личико, а если привычка и сохранилась, то касалась исключительно лица, но отнюдь не всего остального тела. После шокирующей новости сегодняшнего утра любоваться ее оттопыренной в мою сторону попой больше желания не возникло.

Так, на моих глазах трудовое советское утро вступило в свои права: по коридору зашаркали тапки, на кухне задребезжал старый чайник и механический будильник разбудил маму на работу. Не стоило особых усилий, чтобы разобрать разговоры харчующихся о событиях прошедшей ночи, но следует отдать должное, соседи выражали скорее сочувствие, чем презрение к любимице влиятельных товарищей. День, такой же насыщенный и захватывающий, какой он обычно бывает у советских школьников, пролетел быстро, но утренние откровения не выходили из головы. При первой же возможности, после наскоро подготовленного домашнего задания я воспользовался случаем зайти к Юле. В комнате было прибрано, а сама она сидела, бездвижно уставившись в окно на серые ряды одинаковых домов с арками вдоль Василеостровской.

— Это я, — сказал я, стараясь не напугать постоялицу комнаты, — как ты себя чувствуешь?

— Плохо… Да еще погода такая… Люблю солнышко…

— Может тебе чем-нибудь помочь?

— Да нет, спасибо конечно, я уже сама справилась, — грустно улыбнулась Юля.

Разговор явно не клеился и я готов было уйти, когда она смягчилась и попросила меня сесть на кровать.

— Вовчик, ты такой хороший… Не становись таким животным… никогда… Хорошо?

Стоило дать клятву не становится животным, мне пришлось выслушать еще не одну поучительную историю. Невдомёк мне было, что тетя Юля, вся такая популярная и завораживающая, тоже нуждается в человеческом тепле и дружеской задушевности.

— Слушай, вот ты мне и поможешь, а то ж весь день сегодня как попало, не видно ж ни хрена, — переменилась ни с того, ни с сего в тоне Юля, — а Верку звать не хочу, обиделась я на нее.

Я, по привычке пионерской, с легкостью согласился помочь и если бы знал, что мне потребуется делать, так досрочно бы вступил и в комсомольцы! Соседка оставила свой пост угрюмого глядельщика на серый Питер и дошла до трельяжа, благо в ее комнатушке далеко для этого идти не требуется, и вернулась на кровать с зеркальцем и горстью тюбиков и баночек. Зачерствевший от изумлений за последнюю неделю, я все ж таки нашел в себе достаточно сил обомлеть еще раз, когда Юля села на свою подушку спиной к окну и широко разведя ноги, откинула полы халата. Конечно, прошедшей ночью я не раз имел возможность видеть ее прелести, но так бессовестно выставлять мне свою промежность!

— Чего уставился? Зеркало держи! — не обладая деликатностью, способной смягчить тон, приказала женщина.

Вот теперь я понял, что вместо представления мне уготована роль другого плана. Тем не менее, из-за зеркальца мне удавалось увидеть, как Юля сосредоточенно наносит мази из тюбиков на раскрасневшуюся кожу возле самого, заготовленного природой, разреза, а потом пальцами старается протолкнуть лекарство поглубже внутрь.

— Что, нравится? — подмигнула Юля, сменив тон, — это еще не все.

Юля опустилась в полулежачее положение и самым бесцеремонным образом задрала ноги, вот теперь точно без зеркальца было не обойтись. Женские пальчики набрали мази из другого тюбика и с помощью зеркального отражения безошибочно нашли красную припухшую звездочку. Я, вероятно, пустил слюну из приоткрытого рта, что было самым естественным при данных обстоятельствах поступком, когда Юля на моих глазах нежно водила пальцами по своему анусу и морщась от боли вводила их внутрь чтобы оставить лечебные сгустки поглубже.

— Готово, дня три и заживет, где наша не пропадала! Да, Вовчик?

— Да…- ошеломленно я кивнул заправляющей халат соседке.

— Встал небось? Да не ври, точно встал… Ладно, помогу тебе… Но не сейчас, вот пройдет, тогда и помогу.

Ждать несколько дней, когда Юля будет способна мне помочь, я уже не мог, но и попросить эту израненную женщину достать сиськи, чтобы я мог глядя на них подрочить мне не позволило советское воспитание, тем более, что я уже обнаружил в себе желание стать комсомольцем.

— Хотя, — Юля хитро заулыбалась, — я знаю, как тебе сделать приятно.

Плутовской огонек загорелся в глазах соседки и снова обретя подвижность, она соскочила с кровати, плотно зашторила окна, завела патефон и выходя из комнаты выключила свет.

— Жди меня, я скоро… — полушепотом заверила меня бестия с подкупающей искренностью, пока громкое танго не заполнило комнату бархатными нотами.

Сидеть в абсолютной темноте мне пришлось не долго, я не успел даже выстроить четких предположений, каким образом Юля собирается меня отблагодарить, но знал точно, что мой зудящий член здесь точно замешан не в последнюю очередь.