Я не запомнила тогда или не расслышала током сколько, до сих пор жалею.

Мне стало так весело, что я безудержно расхохоталась, Вениамин густо покраснел, а Анна самостоятельно налила себе в рюмку и, зажмурившись, выпила.

– Ну, спорим, – снова растерялся Вениамин, – а на что?

– Да хоть на бутылку хорошего коньячелло!

За окном стремительно пролетела какая – то маленькая станция с неимоверно толстой смотрительницей в платке, стоящей у полотна.

– А мерять, как будем, у нас же нет линейки? – это Веня.

– У меня есть спички. В коробке ровно пять сантиметров, – это уже Степаныч.

– А как он у вас встанет?

Старик на миг задумался.

– А вот она мне поможет, – кивнул он на меня, – Оксанка, бой – девка, оголишься перед дедушкой? Дедушка не страшный.

Я кивнула. Меня охватил азарт:

– Только, чур, ненадолго, – погрозила я пальчиком.

– Покажи мне пизду, и все. Только разденься совсем.

Кочегар кинул на стол спички. Деловито запер дверь. Стоя к ней лицом, начал раздеваться. Остался лишь в носках и тапках и повернулся к нам. Его обрезанный член, густо увитый вязью желто – зеленых вен, свисал чуть не до колена, ядреная залупа была как – то словно вывернута, как рыбья голова с распертыми жабрами.

Старик развалился на полке, опершись на стенку спиной, широко раздвинул ноги, потеснив Веню.

Не сводя глаз с его приапа, я быстренько выскочила из одежд, сложила очки и села напротив него, тоже широко разведя ноги, мы почти соприкасались коленями.

– Ну, давай, порази девчонку – хулиганку!

Дед вперил в меня какой – то очень серьезный взгляд. Его член ожил, приподнялся, потом в него пошли толчки, и за три толчка он встал полностью, загнувшись где – то над пупком. Степаныч в блаженстве прикрыл глазки. Но к члену не прикоснулся. Присутствие двух породистых, ухоженных самок с полифоническими голосами возбуждало старого самца, сладкой радостью переполняло его сердце, щекотало раздувшиеся ноздри. Казалось он не вытерпет и тихонько заржет и – го – го!

В купе было душно и жарко, пахло коньяком, голыми телами и я тоже начала возбуждаться. Соски налились и окаменели почти до боли. Во влагалище пошла смазка, я невольно прикрыла ее рукой.

– Не смей! – очнулся Степаныч, – иди, я тебя поцелую.

Не помня себя, я слилась с ним в страстном поцелуе. Он запустил свой скользкий горячий язык мне глубоко в рот и жадно ласкал им мой, властно лапая при этом мои ягодицы. Целовались мы долго и бесстыдно. Мои возбужденные соски терлись о жесткие волосы на его груди. От этого по всему моему телу распространялся какой – то невыносимый, но приятный зуд. Мурашки бегали даже по ступням и макушке. Нестерпимо хотелось чесать, чесать себя всю, расчесть до крови. Наконец он оттолкнул меня от себя. Я отлетела на свою полку.

– Ну, давай, меряй, – выпятил старик свое хозяйство.

Трясущимися руками Вениамин взял спички.

– Да не ты, жена твоя.

– Нет, нет, я не буду, – очнулась Анна, она прямо таки испугалась.

– Будешь, кошелечек – то мой у проводницы! Аль забыла?

Все еще сохраняя остатки гордости, девушка приняла мерило, села рядом с дедом и, стараясь прикасаться к члену как можно меньше, стала прикладывать коробок. Один, второй, третий… наконец последний.

– Да, «столько – то»! – назвала раскрасневшаяся Анна то самое число, которое я теперь забыла.

– Ну что, Венька, беги за коньяком в вагон – ресторан, пока мы тут с твоей женой поворкуем.

– Знаете что?! – взвилась Анна, – мало того, что я меряю хрен этому деду, так он еще тут ворковать собрался, сволочь. Да пошел ты в жопу, свинья похабная! И плевать мне на кошелек и на все на свете. Беги, заявляй! Я сама на тебя, куда хочешь, заявлю. Собрали тут целый вагон извращенцев. А ты куда смотришь, ничтожество?! – ополчилась она против мужа и, развернувшись, от души залепила ему звонкую пощечину. Потом вдруг расплакалась, ревя, неумело отперла защелку и выбежала из купе.

Дед, видимо, понял, что передавил. Виновато кхекнул и стал одеваться. Я тоже вспомнила, что я голая.

Лишь минут через двадцать в купе вернулась Анна, как ни странно с виду совершенно спокойная с сухими, но злыми глазами. Вениамин был настолько подавлен случившимся, что даже не бегал искать супругу.

Спустя еще минут семь пришел и Степаныч, его поштармливало. Видимо, был в ресторане. Он демонстративно выложил на стол кошелек. Поставил бутылку коньяка.

– Вы это, ребята, простите старика. Я ведь там, на Крайнем, отвык от путного общества, одичал. Забудем старое.

Монотонно, но почему – то так приятно и многообещающе стучали колеса на стыках. В окне висело закатное солнце, скупо освещающее безлюдные снежные равнины и холмистые леса, где рыскали злые и страшно голодные волки…

Не смотря на усталость и выпитый коньяк, я никак не могла уснуть. Внизу посапывал хвативший лиха Венька, на полке – напротив него – ворочалась Анна. Степаныч храпел над нею на своей «лежанке».

В купе все еще было жарко. Мне почему – то страшно хотелось раздеться догола, но я боялась, что сон сморит меня, а кто – то из попутчиков проснется и увидит мой «блуд». А потом подумала, да гори оно все огнем, если хочется, почему бы и нет?

Тихонько, но решительно сняла с себя абсолютно все.

А Анна все ворочалась и ворочалась. Я поняла, что она тоже не спит. И тут она вдруг встала, осмотрелась, убедившись что все дрыхнут, как суслики (я тоже делала вид), тихонько потормошила мужа. Пьяный Венька лишь сильнее засопел и повернулся на другой бок. Тогда она втихаря стала толкать Степаныча:

– Эй, проснитесь.

– А? Кто тут? – сразу же очнулся он.

– Это я, Анна. У вас нет таблетки от головы? Голова раскалывается.

– Нету у меня ничего. Коньяка вон хлебни, похмелись.

– Тогда сходите к проводнице, вы, кажется, ее знаете.

– Сама иди.

– Ну, пожалуйста. Вы ж мужчина, в конце – концов. И потом, ведь это из – за вас я маюсь.

– Я что тебе в глотку заливал? Сама хлебала, как кобыла.

– Ну, спасибо. А я, дура, думала, вы поможете.

– Ладно, – смягчился кочегар и нехотя начал спускаться с полки, – могла бы, между прочим, уступить свое место старичку, корячусь на верхотуре, – недовольно ворчал он. Потом натянул штаны и вышел.

Анна горячо дышала прямо мне в голое колено. Будучи уверенной, что я сплю, она тихонько коснулась моего бедра и лобка и одернула руку. Она поняла, что я коротаю ночь голая. Сама Анна была в футболке и спортивных просторных штанах. Подумав немного, она сняла их, аккуратно свернула. Девушка осталась в трусиках, которые не до конца скрыла расправившаяся футболка. Ее крутые белые бедра были просто великолепны. Конспиративно прищурившись, я видела все.

Купе подсвечивалось плафоном над Аниной полкой.

Старик вернулся, протянул Анне пилюлю и стакан с водой:

– О, да ты горишь вся. У тебя что, температура?

Он пощупал ее лоб, облапал бедро:

– Жарища тут, как в кочегарке, – он выпрыгнул из штанов. Его трусы распирал член, загибающийся по бедру куда – то под резинку.

– Спасибо, мне сразу полегчало, – шептала Анна, отпив из стакана.

– Да? Это у тебя, значит, авитаминоз был.

– Почему?

– А ты простую витаминку сьела.

Я едва не разоржалась, но сдержала себя.

– Послушайте, а вы всегда такой хам, или это у вас лишь по четвергам? – разозлилсь девушка.

– Да не нервничай, Аннушка, ну разыграл тебя старик, похохмили немного. Ну, дай я тебя за это обниму.

Он приобнял ее за талию.

Она отвела его руки присела на полку. Он развалился рядом, его головка торчала над резинкой. Все было прекрасно видно.

– Фу ты, совсем духота одолела, испарился весь, я и трусняк сброшу.

Он стянул трусы.

– Воды бы хлебнуть, жажда замучила.

– Попейте из моей бутылки. Девушка передала ему пластик. Забулькала влага.

Искоса Анна кинула на него взгляд:

– А это вы обрезанный да? Как мусульманин?

– Ага, – с удовольствием крякнул он и вытер губы.

– Больно было?

– Не. Когда дизинфицировали, спиртягой чистым, пощипало немного и все.

– А у вас сколько детей?

– Да ты думаешь, я знаю.

– А самому младшему сколько лет?

Член вобрал в себя мощный толчок и приподнял головку сильнее.

– Младший у меня еще в залупе сидит. Давай, погладь его.

– Я не могу. Да и муж рядом, вдруг проснется.

– Не проснется, я его вусмерть упоил. А проснется, порадуется за нас.

– Все равно не могу.

– Ну не можешь, так и не надо.

– А если поглажу, вы от меня отвяжетесь?

– Да конешно, я и не привязываюсь.

Анна робко коснулась члена.

– Гав! – заржал блудодей. Девка испуганно отдернула длань.

– Да не бойся ты, он не кусается.

– Какой он у вас толстый и горячий и мягковатый еще, что, не встает на меня?

– На тебя и у мертвого встанет.

– А чего ж он?

– А тебе прям надо, чтоб он встал?

– Ага.

– Тогда скинь трусы, задери футболку, раскорячься и подмахни ему пиздой, все увидишь.

По трусикам Анны расплылось темное пятно.

Словно сомнамбула девушка встала, спустила трусики и раскорячилась над членом, руками как бы разводя свои бедра. Она уже не принадлежала себе.

Почуяв возбужденное влагалище, член встал в три толчка. Кривая головка уперлась в живот высоко над пупком.