Я в молодости был довольно смышленным, а в армии еще поумнел. Смешно? Согласен, вру, конечно. Хотя, как сказать. Многим вчерашним школьникам простая мудрость «поближе к кухне, подальше от начальства», «бьют беги, дают бери», «солдат спит, служба идет» и т. п. ложится в голову впервые и остается на всю жизнь. Я многое уже постиг в процессе работы, а работал я, начиная класса с седьмого школы, были тогда такие трудовые отряды старшеклассников, с которыми летом мучились шефствующие над школами предприятия. Но в армии тоже удалось поднакопить полезный опыт и не забыть многое с «гражданки» — например, я, вернувшись из армии, помнил, что меня зовут Олег, у меня умные карие глаза, прямой нос и вообще все довольно прямое, от речи до темных волос на голове, а вот шерсть на груди, спине и так далее вьющаяся.

Как и многие, после проводов в армию я в полубессознательном состоянии попал в учебку. На что ориентировался «покупатель» (так называли представителей войсковых частей, выбиравших призывников в военкомате), когда отбирал меня в войска ПВО лазить внутри техники, я не знаю. Я всегда думал, что танкисты и прочий механизированный люд должны быть маленькие, компактные, легко пролезающие в люки и узкие ходы внутри боевых машин. Может быть, «покупатель» считал, что приятно было смотреть в строю на молодцеватых крупных парней, может быть процесс перезарядки установки требовал силы и роста. Вобщем меня высокого, здорового парня выбрали быть оператором-наводчиком машины на базе МТЛБ, в простонародье называемой мотолыга. А для приобретения таких дефицитных навыков нужно учиться, и для учебы меня послали в учебную дивизию в одном небольшом городке.

Учебка и непосредственно войска это, как красная и черная зоны. В учебке все по Уставу, в частях обычно все по армейским понятиям. В учебке новобранца сразу так берут в оборот, что через месяц он на сержанта молится, как на маму, потому что только сержант может помочь и подсказать, где взять нитки и иголку, где взять мыло, как подшиваться, где и как постираться, как вырезать и подписать деревянную бирку на подсумок с противогазом и тысячи других мелочей, которые в совершенно бешенном темпе со сроком исполнения «вчера» заставляли делать пополнение, чтобы оно не затосковало и не повесилось сразу после переваривания домашних пирожков. Соответственно сержант в учебке это величина, а офицер это небожитель, изредка заглядывающий в свои владения. Комбат это практически бог, а на комполка и смотреть нельзя, чтобы не обжечься. Такого запала и установившегося авторитета сержанта обычно хватало на несколько месяцев, которые и длилась учебка.

И вот сразу по приходу в учебку я узнал, что командир моего отделения мой земляк Влад. Сейчас придумаю ему фамилию, потому что в армейке все по фамилиями, они звучат очень часто. Поскольку он уже по гражданке в Питере занял у меня денег и исчез, я назову его Вороватов. Влад Вороватов был старшим сержантом в дружном коллективе сержантов нашей батареи и был весьма авторитетным парнем. Сержанты, сами практически все среднего и ниже среднего роста, откровенно поржали над новым пополнением, среди которого было много крупных парней — они смотрелись на фоне новобранцев забавно. Я кстати удивился, как много было толстяков в строю, а через месяц удивился, что толстяки куда-то подевались. С Владом меня познакомил, опрашивавший нас сержант Сергеев. Влад, пришедший на радостную весть, меня не узнал, хотя жили мы рядом, но был рад воспоминаниям про общих знакомых и общие события на районе. А уж я как был рад… , я понял, что у меня здесь блат, и бить меня ночью в туалете сапогами по лицу, если и будут, то нежно и дружески. Оказалось кстати еще смешнее — в учебке никого не бьют страшные деды или черпаки, или бесчеловечные офицеры, нет там таких вообще, ну разве что заядлые охотники захотят «лося» пробить. В учебке только прокачивают, то есть, на любой косяк звучит команда «упор лежа принять», и ты отжимаешься до предела человеческих возможностей. Причем отжимаешься не один, а с товарищами своего призыва, которые прокачиваются за твой косяк, а потом журят тебя в туалете, если ты слабоват или слишком часто заставляешь их заниматься спортом — коллективная ответственность называется.

Теперь к более приземленному телесному. В армии всегда гораздо лучше осознаешь свою связь с телом, больше чувствуешь себя телом, тебя иногда и называют «телом». В мои годы в армии было очень голодно. Солдат это существо, которое в силу возраста, нагрузок и гормонального фона очень хочет еды и женщин. Совершенно не хотелось, например, читать или играть на пианино, но невероятно хотелось ебать кого-нибудь на пианино, абсолютно неважно какой внешности, или найти огромную гору конфет, сладкого в армии хотелось ужасно. С конфетами мне не везло, мне их не посылали почти, я из очень небогатой семьи. Хотя, как сказать. Ребята получали посылки и поначалу наивно несли в часть делить с сослуживцами. Ох и зрелище было, когда в течение нескольких секунд толпа из 20—30 человек бушевала вокруг наивного солдатика, а потом он растерянно, еще не успев опустить руки, на которых была посылка, смотрел вокруг на щепки от его посылки, обрывки полиэтиленовых пакетов, растоптанные фантики, пока не приходил сержант и не делал ему замечание, что мол «Посылка чья была? Убирай». Пираньи, однажды увидев процесс дележа передачки в армии, устыдились бы и уехали куда-нибудь на край света, в Южную Америку, например. Я не представляю что было бы, если бы какой-нибудь солдатик внес в казарму обнаженную девушку и предложил поделиться…

Так вот в армии секс мне был очень нужен, никакого брома нам, видимо, не давали, может быть разворовывали, как и всё в те времена, а может его действия не хватало. Несмотря на солидные нагрузки и стресс, жутко хотелось женщину. А женщин в учебке было совсем немного и большинство из них были женами офицеров и прапорщиков. Читал рассказы, как солдаты резво овладевали какими-нибудь библиотекаршами или секретаршами, но из моего опыта, солдата в армии за человека не считают, и в сравнении с офицерами (которые страсть как охочи до библиотекарш, секретарш и прочих сержанточек и прапорщиц), унылое бесправное затравленное голодное и не распоряжающееся собой животное под названием «рядовой» очень проигрывает бравым подтянутым и властным офицерам и прапорщикам. Здесь нужны очень специфический склад характера женщины и огромное развитое чувство жалости. Сержанты наши находили девчонок на воле, в увольнении. А мы :). Все сколь-нибудь красивые и хоть чем-то привлекательные девчонки, встретившиеся на моем жизненном пути, а также замечательные актрисы и девушки с обложек журналов вечером после отбоя прокрадывались вместе со мной в туалет и занимались со мной сексом самым животным образом. Но только мысленно.

Первая женщина, которая появилась в нашей казарме, была прапорщица, швея лет тридцати пяти. Она была на лицо ужасная, но бодрая внутри. Она была женщиной! От нее шел запах женщины. Фигура у нее была стройная, даже худоватая, она была почти с меня ростом, попка, угадывавшаяся под юбкой, когда она аккуратно закрывала за собой дверь, манила и звала, а грудь позвать не смогла по причине своей неприметности. Я стоял дневальным, зачем то заорал «Батарея, смирно», и она посмотрела на меня внимательно. Я был тогда еще довольно бравым не засушенным солдатом, уже потом из учебки я ушел в часть с большим недобором веса, весил чуть за семьдесят килограмм. Стоял я прямо, как и полагается стоять дневальному. А вместе со мной стоял и мой орган, он начал свои движения сразу, как она посмотрела мне в глаза. Она зачем то задержала взгляд, потом опустила его на мой член, торчавший почти горизонтально и пошла к сержантам по какой-то нужде. У нее был черные волосы, черные брови, карие глаза и некрасивое вытянутое лицо с длинным носом. Но мне лицо ее с длинным носом показалось в тысячу раз сексуальнее самой сексуальной женщины в моей жизни, которую я когда-то вожделел, работая грузчиком в магазине. Дальнейшее дежурство мы стояли вдвоем на тумбочке — я и мой орган. Из сержантской слышался смех, голос Влада, а затем они вышли вместе с ней в коридор на взлетку и пошли к выходу. Он, провожая ее, хохотал, обещал прислать кого-то, а потом взглянул на меня и с хохотом сказал:

— Только вы осторожнее, Марина. Не подпускайте его близко, а то он до женщин охоч ужасно, потом с живой не слезет. Он же меньше пяти палок за раз не бросает, я его знаю, мы с ним с одной улицы.

Я был поражен такими скабрезностями, а она просто и открыто посмеялась вместе с ним и, уходя, кинула на меня долгий взгляд, от которого и так стоявший член зашевелился, пробиваясь к дневному свету. Как можно было в таком тоне общаться с прапорщицей, которая и старше его возрастом и старше его по званию. Да и меня он не так уже хорошо знал, а как животное какое-то расписывал, ничего на самом деле не зная. Когда я сменился, Влад вызвал меня к себе и сказал, что на завтра я отдаюсь в распоряжение швеи, ей нужен был высокий парень моих размеров, что-то на меня нужно будет мерить и подшивать прямо на мне. Займет, максимум, пару часов. Пристыдил меня и напутствовал по-свойски (не по фамилии, а по имени):

— Олег, ну ты блядь под кальсоны что-нибудь надень, а то проткнешь там ее. — потом хохотнул, — ты не теряйся там, если что.

Потом вспомнил и нахмурился:

— Я шучу конечно, не вздумай, ты смотри осторожен будь, у нее муж здесь же работает в гараже, старший прапор, маленький такой чернявый. Он маленький, но злобный, блядь… Не думай вобщем даже, продрочись перед боевым заданием. Она то нормальная баба, с юмором, а он, блядь, злобный гном. Часто к ней заходит, живут они рядом в военном городке. У них кстати дочка школьница.

— Вобщем, в увольнение скоро уже ходить начнете, там найдешь себе кого захочешь… , — с пониманием закончил Влад.

Совет продрочиться был лишним. Этот день был очень интенсивным в плане развития кистевых мыщц. Пришлось сказать, что у меня понос, поскольку одному в учебке даже в туалете поссать не удается. Все фантазии во мне повернулись в сторону самой желанной на земле женщины по имени Марина. Что я вытворял с ней, сначала в фантазиях, а потом и в коротком сне. У меня в армии были даже поллюции, это когда просыпаешься кончивший во сне, я вобщем то и онанировал, чтобы их предотвратить. Вобщем я был в предвкушении наступившего сегодняшнего дня.

С утра я с наслаждением проорался, маршируя до столовки — песня была про нашу боевую машину с ракетой быстрой и точной. А потом меня Влад повел к швее в ее владения в соседней казарме. Она показалась мне еще красивее, на лице ее было больше косметики. Длинный нос украшал ее лицо, и вообще все недостатки казались замечательными. Передо мной была женщина, живая, теплая и, как мне показалось добрая. После сотворенного с ней в моих фантазиях, она казалось мне уже родной какой-то. Но тем не менее:

— Рядовой Ковалев в Ваше распоряжение прибыл.

Влад поморщился, Марина улыбнулась и осадила меня:

— Формальности отставить, здесь мои владения, меня зови Марина. А я тебя буду звать Олег. — потом добавила зачем то, — мы здесь одни, никто нас не контролирует.

И снова посмотрела мне в глаза. «Что ж такое, зачем так провоцирует меня» — мелькнуло у меня в голове. Влад быстро ушел, надо было пару человек, получивших деньги, отвести в чипок (ларек с продуктами на территории учебки), а это миссия почетная по причине откатываемой сержанту доли продуктов. И мы действительно остались одни.

— Мне нужно форму подогнать на майора Володина. Он у нас высокий, широкоплечий красавец. Прям, как ты, — она оглядела мою фигуру, — самого его сюда не загонишь, вот я и подобрала подходящего солдатика. Быстро закончим, попьем чай с конфетами.

Она улыбнулась мне и пошла к столу с принадлежностями.

— Ты в кальсонах?

— Ну да, а брюки тоже подгонять будем? — я с ужасом подумал, что плавки не надел, блядь чем я думал, когда шел.

— Сегодня китель нужно подогнать, но если все пойдет хорошо, то и брюками займемся. — мне в ее словах и интонации чудился какой-то намек.

— Ты откуда вообще? Кем работал, учился? — она легко повела разговор, а я перестал зажиматься, успокоился и стал довольно гладко вести беседу про родной Ленинград, про институт, про романтику, белые ночи, разводные мосты. Язык у меня подвешен хорошо и я разговорился, пока она ходила вокруг меня, обмеряла меня и скрепляла какие-то складки на кителе иголками. Она была одета в защитного цвета рубашку и штаны военного образца — видимо, так ей было удобно работать, в юбке не наприседаешься. Когда она отходила я жадно ощупывал взглядом ее фигуру. Высокая, стройная, со сладкой попкой. Член снова зажил своей жизнь, мое лицо слегда покраснело, но я владел собой хорошо и продолжал развлекать ее разговором. написано для bеstwеаpоn.ru Она подходила ко мне близко, прикасалась без стеснения, я видел какая у нее чистая кожа, нежная шея под волосами, которые она собрала на голову и подоткнула для удобства работы. Неожиданно она придвинулась, положила мне руку на грудь и посмотрела в глаза:

— А девушка у тебя есть?

Я был совсем не готов к такому повороту, в горле встал комок, а в штанах встал член. Встал и уперся ей в бедро. Я чувствовал тепло женского тела впервые за последние два месяца! Я смотрел в ее карие глаза, не отрываясь. Я пожирал глазами ее, а она пожирала меня.

— Вижу, что есть, у такого молодца не может не быть девушки. — Она отошла и старалась говорить, как ни в чем не бывало, но голос ее немного сбивался от волнения. Я говорить спокойно еще не мог, сердце стучало, кровь расходилась по жилам, организм был возбужден и готов к слиянию с женщиной. Я жалел, что не схватил ее, когда она была рядом. Она сама повела разговор, чтобы тишина не зависла надолго:

— А мы вот сюда переехали три года назад с Забайкалья. Там страшная дыра, но лес, тишина, хорошо, я привыкла. Серега воевал, у него проблемы со здоровьем и нам важно быть в городе, где есть больница под боком. Я не сильно тебя гружу?

Она снова подошла ко мне близко и испытующе заглянула в мои глаза. Ее зрачки расширились и, как будто пульсировали. «Она сильно возбуждена, надо действовать» — подстегивал я себя, а член вообще не понимал, почему он еще не вторгается в ее влажную плоть.

— А ты здорово смотришь в глаза, — почти прошептала она.

— Я оторвать свой взгляд от тебя не могу — я тоже перешел на шепот. И приподнял руки, положив их ей на спину и притянув ее к себе. Она подалась на меня, и неожиданно опустив правую руку, погладила мой член через штаны:

— Какой большой, — с придыханием прошептала она.

Тут что-то стукнуло в соседней комнате, мы отпрянули друг от друга, и из комнаты вышел, видимо, ее муж. Черноволосый маленького роста старший прапорщик. На лбу у него начинался шрам, прятавшийся в волосах, а глаза были красноватые, как у быка. «Блядь, хули он там делал» пронеслось в голове, — «сейчас он меня убивать будет на хуй». Прапорщик, не оправдав слухи о своей злобности, просто внимательно рассмотрел меня, поздоровался и ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

— Сережа, ты поел? — спросила его Марина, пока он шел, он кивнул в ответ.

Я стоял огорошенный. Похоже все обломилось. Она повернулась ко мне:

— На сегодня все, я тебя отведу в батаре…

Я не дал ей договорить, обнял и впился губами в ее губы. Это было очень отчаянно и опасно. Но уйти вот так я не мог. Я жадно шарил по ее телу руками, она отвечала на поцелуй, пускала мой язык к себе в рот, дрожала, но тихонько отстранялась. Оторвав свои губы, она быстро проговорила дрожавшим от возбуждения голосом:

— Завтра примерка, я тебя заберу, на сегодня все, обед скоро, идем, собирайся.

Я долго поправлял в штанах свое взмокшее хозяйство (интересно, а промокла ли она?) и пытался уложить его, а потом она меня вела по улице в расположение батареи. Я смотрел на ее попку, на черные волосы, на гибкую спинку, думал о завтрашнем дне. И член мой стоял у всех на виду, несмотря на все мои усилия по его укладке. По приходу зашел к Владу доложиться, он оценил мои страдания, порасспрашивал, посмеялся, что мучения продолжатся завтра.

А я думал о Марине. Она высокая и стройная (что она страшненькая на лицо, я уже забыл) и этот коротышка, что у них общего. У них разница в полторы головы, да больше! Ну допустим, они прапорщики и их тянет друг к другу по зову прапорщицкой крови, или, может, есть секретный указ прапорщицам выходить замуж за прапорщиков? Или он, как старший прапорщик, приказал, ну она и пошла. Чем он ее держит, тут ведь в части мужиков офицеров полно. Чего он делал в соседней комнате, он же, не швея и даже, блядь, не прядунья? Почему она сказала в самом начале, что мы одни? Вобщем вместе с членом еще и голова была нагружена до предела, но член конечно больше. Похотливые мысли одна за другой захлестывали меня. Что я только мысленно с ней не проделал, а обещание забрать меня завтра я вообще в пылу возбуждения воспринимал как точное обещание отдаться мне во всех позах и во все отверстия.

Наступило долгожданное утро. «Ракета быстрая и точная» донесла меня песней в столовую и обратно. Марина сама пришла за мной в батарею. Я старался быть максимально официален и соблюдать все формальности в общении. Член выбивался из этого контекста, он и до сих пор, по прошествии многих лет, меня подставляет — я с улыбкой представляю, что будет в морге, если патологоанатом окажется симпатичной женщиной, но они слава Богу, все мужики. Солнце светило уже вовсю, разливалось по плацу, начиналось настоящее лето. Я шел за Мариной, щупал ее во всех видимых и воображаемых местечках, совершал с ней интенсивный половой акт сзади. Мы прошли в ее кабинет, я остановился, но она не останавливаясь, закрыла дверь на ключ, взяла меня за руку и провела в следующую комнату. Это видимо была кухонька, неясно, как она оказалась в распоряжении швеи. В небольшой комнате в углу была раковина, шкаф, стол и несколько стульев, в другом углу мирно гудел потертый холодильник «Юрюзань». Но самое главное было в центре комнаты. На освещенной солнцем полоске пола были брошены два солдатских матраса, застеленные белым казенным бельем и три подушки. Марина на одном дыхании провела меня в комнату, обернулась и посмотрела мне в глаза. Как же она это делала, какие у нее выразительные и зовущие были глаза. У любой женщины есть какая-то фишка, у Марины это был взгляд. Прямой и тянущий на себя взгляд, когда ничего больше не видишь кроме этих глаз, не видишь недостатков ее лица, не можешь оторвать свой взгляд от этих карих окружностей с черными пульсирующими точками.

— Там раковина, приведи себя в порядок, если нужно — сказала она и стала раздеваться. Я не мог поверить своим глазам, она, не спеша, сняла и аккуратно сложила на стул всю свою одежду. Снова обернулась и посмотрела на меня с каким-то новым выражением лица. Беззащитным что ли, и покорно ждущим. Она была некрасива. Но она была красива! Стройные длинные ноги и красивое пропорцинальное им по длине худощавое туловище, маленькая аккуратная грудь с необычно длинными вставшими то ли от холода, то ли от возбуждения сосками. Нежные немного угловатые плечи, длинная тонкая шея. Чистая и светлая, не загоревшая еще кожа. Она была красавица. Она была в расцвете женских лет. Я пожирал ее взглядом, перевел его ниже, лобок был аккуратно и коротко подстрижен, а ноги она перекрестила, ожидая меня, так что святая святых видно не было. Возбуждение захлестнуло меня, сердце заработало чаще, кровь прилила и член мгновенно пришел в боевую готовность, выпирая из штанов. Она босиком подошла ко мне, и глядя мне в глаза, совращая меня своими глазами, протянула руку к члену. Аккуратно и медленно поглаживая его одной рукой, другую она положила мне на грудь. Я вышел из оцепенения и попытался привлечь ее ближе к себе, но она оттолкнула мою руку и опустилась на колени, не убирая вторую руку с члена. Я обалдевший от такого медленного но возбуждающего течения событий стоял и наблюдал, как она расстегнула пуговицы на ширинке штанов, запустила руки в кальсоны и выпустила мой член на свободу. Он стоял во всю длину, розоватый, с толстыми прожилками вен и оголенной головкой. Покачивался перед ее лицом, а она прикрыв глаза, как будто втягивала его запах ноздрями. Я подумал, что мыл его сегодня неоднократно, протирал носовым платком. Но член все равно весь взмок, и с головки свисала ниточка смазки.

— Какой большой, — прошептала она и прикоснулась к нему щекой.

Член свой я считаю вполне средним, ну может, больше среднего, но большой это, думаю, хотя бы саниметров за 20 нужно перевалить. Однако слова и возбуждение этой тридцатипятилетней женщины доставили мне наслаждение. Сам член брал ее за живое, один его вид делал ей приятно, возбуждал. Она не трогала его руками, а касалась его только своим лицом, как будто растягивая наслаждение, прикасалась носом, щеками, губами. А потом ее губы раскрылись и она стала медленно вести колечком губ по головке члена. Тонкие губы ее приятно задели выступ головки и двинулись по стволу, а я почувствовал, как язычок Марины, двигаясь за губами, снизу защекотал уздечку. Когда член уперся ей в горло, она снова посмотрела мне в глаза. Я не отрываясь смотрел на происходившее действо, готовый кончить в любую секунду, не владеющий собой абсолютно. Мной управляли эти глаза и эти влажные губы. А губы тем временем также медленно с наслаждением двинулись назад. Девчонки по пьяному делу во дворе мне сосали хуй несколько раз, хотя в стандартную программу секса это в те времена не входило, но сейчас одно движение Маринкиных губ, порхание ее язычка, а главное ее преклонение перед членом показало мне, что умеет настоящая зрелая женщина. Бывает рядом с красивым мужиком, видишь невзрачную бабенку и думаешь, что он в ней нашел. Но я, пожив немного, понимаю, что секретов в отношениях мужчины и женщины очень много, и разгадать такую пару постороннему невозможно.

Марина, соскользнув губами с члена, тщательно облизала головку своим гибким язычком, почистила ее от слюны и моих выделений и любовалась результатом. Член стал еще больше и подрагивал от пульсации кровли в нем. Она тяжело дышала ртом, губы ее припухли, соски стояли торчком. А главное, я только сейчас заметил, что она теребит себя одной рукой спереди, запустив пальцы второй руки в себя сзади — куда она засунула пальцы мне не было видно. Она облизала губы и прошептала:

— Помоги мне, подержи меня за волосы.

Видимо ей тяжело было держать равновесие, ее уже потряхивало от накрывающего возбуждения. Тело ее стало вздрагивать. Я собрал ее волосы в руку и стал вдвигать член в ее губы так же медленно, как это делала она. Но у меня не получалось медленно, я просто сдержанно ебал ее в рот, стараясь не упираться членом в горло, чтобы не вызвать рвоту. Она успевала действовать языком и сжимать и разжимать губы, изменяя силу захвата члена губами. От движения собственных рук ее трясло все сильнее, она интенсивно дрочила себя с двух сторон, постанывая глухо с хуем во рту. Когда в очередной раз я насадил ее ртом на член, она дернулась и он плотно вошел ей глубоко в горло, а подтянувшиеся яйца легли ей на подбородок, задевая нижнюю губу. Это была последняя капля, я не думая о последствиях и держа ее горлом на своем хуе, со стонами кончал и кончал в ее нутро. Она в это время дергалась в судорогах и мычала. Испугавшись, что Марина задыхается, я отпустил ее, она рухнула на матрасы и продолжила дергаться в конвульсиях, то подтягивая колени к груди, то распрямляя ноги.

— Дай мне в рот, — смогла прохрипеть она.

Я лег рядом с ней, и она снова жадно схватила ртом член, почти заглотив его. Ее еще слегка потряхивало, она лежала подтянув ноги к груди, обхватив мой хуй губами и не отпуская. Это было необычно, как то, вроде бы и неправильно. Странная тяга к оральному сексу, вобщем. Я гладил ее по голове и шептал ласковые слова о том, как она сделала мне хорошо, какая

она хорошая девочка и как я сейчас сделаю ей хорошо. Ласковые слова постепенно превращались в пошлые, а поглаживания в настойчивые ощупывания, я стал лапать ее грудь и трогать ее за поразительно длинные соски, до вожделенных отверстий ее я не доставал. Она поняла, что мы только начали, потому что член мой у нее во рту, пережив неприятные ощущения, которые бывают после оргазма, снова стал набухать и набирать силу. Этот взгляд ее глаз снизу, ее мясистый нос и вошедший в губы, достающий почти до ее горла член создавали ощущение участия в каком-то извращении. Но члену было хорошо. Одной рукой она поглаживала и сжимала мне яйца, а второй рукой снова стала ласкать себя. Я подумал, что таким макаром я опять кончу ей в рот, а хотелось войти в вожделенную и неопробованную еще ее женскую плоть снизу. Будучи неопытным непроходимым балбесом, я еще не прикасался к женским органам языком, хотя на стадии возбуждения всякая брезгливость теряется и можно позволить себе любые виды ласк. Марина хорошо подготовила себя сама, а потом, не вынимая член изо рта потянула меня, чтобы я лег на спину и стала сосать член более интенсивно, подрачивая его смазанной чем-то рукой. Я долго бы так не выдержал и за руки потянул ее наверх на себя. Напротив меня оказались ее волшебные возбужденные глаза, она не давая мне ничего говорить, принялась сосать мой язык и облизывать губы. Изо рта ее слегка пахло спермой, но я сливался с ней в поцелуе, забыв обо всем. Мой член прикасался к ее попке, руки жадно блуждали по ее телу, не зная запретов. А потом она отвела руку назад и насадила себя на мой член.

Марина было сильно старше меня, у меня до нее были только молоденькие девчонки, и по рассказам продвинутых друзей, я ожидал неких изменений ощущений. Но жаркое влажное колечко ее пизды невероятно плотно обхватило мой член, почти также, как до этого ее губы. И она стала медленно двигаться на мне. В конце поступательного движения, головкой я упирался во что-то, и Марина издавала тягучий стон. Она не ускорялась, она умела наслаждаться. Плотное колечко как будто тоже изменяло силу сжатия члена, она умела играть им, и мое возбуждение стало скачками нарастать. Я испугался, что обкончаюсь сейчас раньше нужного момента, смочив палец слюной и просунув руку между нами, стал ласкать ее клитор. Она отзывалась на любые действия стонами. Она, как будто истосковалась по мужской ласке и сейчас отрывалась по полной, наслаждаясь каждым толчком члена, каждым поцелуем. А я неумолимо приближался к финишу.

Чтобы отсрочить этот момент, я перевернул ее, уложив под себя, раздвинул стройные ноги, вытащил член и постучал им по ее ляжкам и лобку. Под ней обозначилось на простыне пятно смазки, она сильно текла. Между ног ее раскрылись довольно тонкие губки, полностью свободные от растительности — они обнажали ярко алое ее нутро, а чуть выше расцвел увесистый бутончик клитора, и клитор и соски у нее были необычно длинными. Немного сбив возбуждение, я медленно поводил членом по ее губам возле входа, подразнил ее клитор прикосновением хуя и вошел в пизду с резким хлюпающим звуком. Она вскрикнула, и я, закинув ее ноги наверх, начал ебать ее быстро и глубоко. Маринкины волосы разметались по постели, она стонала и мотала головой, а я продолжал вгонять в нее хуй, не останавливаясь. Она выдержала недолго и со странным всхлипом «Оххх… « стала кончать, выгнувшись и едва не скинув меня с себя судорожным распрямлением ног. Я отпустил ее бьющиеся ноги на волю и продолжил ебать ее, уже не сдерживаясь и наслаждаясь ее судорогами. Взрослая, зрелая, стройная женщина билась подо мной в оргазме, забыв про мужа и детей, про работу. Про работу она наверное не забыла, поскольку с закрытым ртом у нее получались мычания вместо крика.

Я еще не кончил, как в соседней комнате раздались какие-то звуки, у кого-то был ключ. Я приостановился и оглянулся. Дверь открылась, ее муж невозмутимо прошел мимо нас, не глядя в нашу сторону и сел за стол. Когда он проходил, я думал, что он сейчас уебет мне пистолетом по голове или нож воткнет в спину. Как же она не оставила ключ в замке, почему? В пизде его жены по прежнему торчал мой член, и я не мог на него подействовать, он должен был кончить. Ситуация стресса на него почему-то не действовала тоже, ну неуправляемый отросток, блядь, что с ним сделаешь. Я не мог из нее выйти, потому что она судорожно обхватила меня ногами и руками и крупно вздрагивала, еще не отойдя от оргазма. А когда он начал говорить, она снова впилась в мои губы своими губами и колечко ее пизды стало массировать мой член.

— Если ты обидишь Маринку, я убью тебя, гандон. Я ее люблю. Она заслуживает счастья. А я много не могу ей дать. А ей нужно, она в расцвете лет. А эта ебаная война отняла у меня всё. — он говорил с надрывом. Но я не мог сосредоточиться на его эмоциях, поскольку Маринка обрабатывала там внутри мой хуй и немножко двигалась подо мной, а рот мой слился с ее ртом в глубоком поцелуе.

— Ты люби ее, пидор. Люби, она хорошая. — он говорил, не поворачиваясь к нам.

Тут я не выдержал, она добилась своего, и я начал наполнять его жену спермой, молча, стараясь не застонать и не дернуться. А она лежала, откинув голову на матрас, со слезами то ли счастья, то ли горя на лице.