Вскоре пришел Альфред и рассказал нам о своей утренней прогулке в соседнюю деревню. Я старалась незаметно замечать все, что происходило между Альфредом и моей тетушкой. Должна признаться, я была разочарована и очень удивлена: ровно ничего не показывало, что между ними что-то есть предосудительное.

Где-то в середине нашей трапезы тетушка небрежным тоном заметила бабушке:

— Дорогая добрая матушка, уезжая из Парижа, я была так забывчива, что не захватила несколько необходимых мне сейчас вещей. Вы позволите мне завтра же послать за ними мою горничную? Замены мне время ее отсутствия не нужно. Я привыкла сама о себе заботиться, тем более что ее отсутствие будет недолгим.

День прошел спокойно: Альфред много катался верхом, мы с тетушкой сидели у воды, занимаясь рукоделием. Потом к бабушке приехали соседи, которых она пригласила к обеду. Вечером у нас была музыка, и я пела дуэтом с Бертой. Хотя у меня довольно хороший голос, я все же не могла сравниться с моей тетушкой, которая дала мне несколько прекрасных уроков вкуса и чувства в пении. Я удалилась около одиннадцати часов: мне не терпелось остаться наедине со своими мыслями, поэтому я быстро легла спать. Я не сомневалась в том, что завтра вечером должно состояться любовное свидание между Альфредом и моей тетушкой. Я горела желанием присутствовать при восхитительных сценах, которые должны были разыграться. Но сначала нужно было понять, как туда попасть оставаясь незамеченной.

Тетушкина спальня располагалась на втором этаже, как и моя, но в противоположном конце. Коридор сообщался со всеми комнатами на этом этаже; мсье М. также жил на этом же этаже, но в ответвлении от главного коридора. Тетушка имела в своем распоряжении маленькую комнату, в которой жила ее горничная Жюли, красивую спальню и примыкающую к ней гардеробную. Я знала, что задняя стенка шкафа, занимавшего около трети стены гардеробной, примыкала к нише в стене спальной. Причем в задней стенке имелось небольшое отверстие, заткнутое со стороны спальной только маленькой картиной маслом с пасторальной сценой. А в гардеробную можно было попасть через темный чулан.

Именно на этих воспоминаниях я составила свой план, а затем заснула, полная решимости и надежды на следующий вечер.

Мадемуазель Жюли, как и было условлено, днем отправилась в Париж. Мсье М. и моя тетушка внешне были еще более сдержанны, чем прежде. Тем не менее, я узнала то, что хотел узнать, когда день подходил к концу.

После обеда господин М. небрежно облокотился на каминную полку, делая вид, что любуется маятником великолепных часов; он на мгновение положил палец на цифру XI, затем на цифру VI. Мне легко было понять, что он намеревался сказать половину двенадцатого. Тетя ответила легким кивком головы. Я знала теперь время свидания и мне оставалось только приготовиться.

Когда мы уселись в саду, мсье М. предложил почитать нам стихи, что было принято в нашем замке. Вскоре я ускользнула под каким-то предлогом и, уверенная, что на втором этаже меня никто не увидит, подошла к маленькой дверце темного чулана. Все было в том же состоянии, как я и предполагала. Необходимая мне лестница была необходима стояла в коридоре рядом с бельевым шкафом. Она была довольно тяжелой, но пылающий огонь любопытства удвоил мои силы. Я затащила ее в нишу, нашла дыру и ножницами отрезала маленький кусочек от картины. К своему удовлетворению, я обнаружила, что таким образом могу иметь хороший обзор всей спальни, и прежде всего — кровати. Я быстро спустилась вниз, закрыла дверь чулана, взяла ключ от нее и вернулась в сад. Все было сделано так быстро, что никто не заметил моего отсутствия. Весь день и вечер казались мне смертельно долгими.

Наконец, около половины одиннадцатого, бабушка ушла отдыхать, и мы все последовали ее примеру. Альфред пожелал нам спокойной ночи и ушел к себе. Тетушка проводила меня до моей спальни. Я поцеловала ее, сказав: «Приятных снов». Оставшись одна, я быстро переоделась в халат темного цвета и бархатные туфли. Примерно в четверть двенадцатого я, как тень, проскользнула в коридор, без помех добралась до двери чулана, бесшумно и без труда открыла ее и заперла изнутри, а потом устроилась в шкафу поудобнее и заглянула в глазок.

Чистая белая кровать казалась алтарем, украшенным для жертвоприношения; лампа, стоявшая на ночном столике, заливала сверкающее белье ярким потоком света. Берта была в соседней комнате, и я слышала, как она совершает омовение. Наконец она вернулась в спальню, одетая только в халат, и, подойдя к кровати, расстелила ее, поправила подушки и поставила лампу так, чтобы она освещала ее еще ярче. Потом она взяла тонкую батистовую сорочку, отделанную кружевом, и, подойдя к большому зеркалу платяного шкафа, минуту-другую смотрела в зеркало и грациозным движением плеч спустила с себя сорочку, которая на секунду задержалась в своем нисходящем движении из-за припухлости ее бедер, а потом, скрючившись, упала к ее ногам. Она уже сбросила платье и теперь предстала перед моими изумленными глазами совершенно обнаженной.

Никто и мечтать не мог о чем-то прекрасном! Ее груди, упругие и высокие, смело выступали вперед и были увенчаны двумя клубничными сосками ярко-розового цвета; спина и попка были восхитительны. В нижней части ее белого и гладкого живота отчетливо виднелась роскошная темная шерстка. Контраст этого огромного черного пятна на столь белом теле придавал Берте несколько странный, но несомненно сладострастный вид.

Она стянула через голову кружевную сорочку, снова надела халат, небрежно завязала пояс и вошла в гостиную, держа дверь приоткрытой. Через минуту послышались осторожные шаги, дверь закрылась на два оборота, Берта вернулась в спальню, но уже в сопровождении Альфреда. Берта усадила его на диван, а сама села к нему на левое колено. Их губы встретились в долгом поцелуе, а затем они заговорили о своем будущем браке, задержанном каким-то препятствием, которое месье М. не называл в подробностях.

— Мой дорогой ангел, — сказал он, — как я благодарен тебе за то, что ты оказала мне достаточно доверия, чтобы не заставлять меня томиться до свадьбы, ожидая твоих драгоценных милостей! Ты расточаешь их своему истинному супругу, и я обязан вознаградить тебя своей вечной любовью.

Говоря это, он распахнул верх халата Берты и попеременно целовал ее пышные белые груди, в то время как моя тетушка, откинувшись назад, содрогалась от ласк, которые, казалось, заставляли ее сладострастно дрожать всем телом. Воспользовавшись этим, Альфред, снова распахнул халат — но на этот раз снизу, — и, приподняв ее сорочку, поиграл мгновение с прекрасными черными волосами, которые он, казалось, очень любил. Затем, я заметила, что его палец слегка скользнул вниз живота и начал игривое трение, которое, как я видела, практиковала сама моя тетя и имитация которого доставляла мне такое большое удовольствие.