Недели полторы после той встречи втроём всё было спокойно. Я, конечно, переживал, ходил по улице, втягивая голову в плечи – казалось, все вокруг знают, что мы с мамой любовники. Но это была иллюзия, и я сам это понимал. С подругой Валентины как – то всё не удавалось встретиться, чтоб выяснить, кому она разболтала узнанное от Валентины, и с какой стороны «сарафанное радио» может принести весть «об инцесте в городе М…» Город наш хоть и небольшой, но всё же распространиться такая весть повсюду быстро не могла. Верно сказала Валентина – «не всякий в это поверит». Людям, сами знаете, в общем – то, плевать даже на то, что где – то в парке милиция находит расчленённые человеческие останки. А уж до того, что какая – нибудь женщина сыном удовлетворяется, тем более дела нет. Ребятишек, дразнивших меня, я, конечно, встречал иногда, но они больше не открывали рот, играли себе на безопасном расстоянии, не обращая на меня внимания. С мамой мы продолжали «встречаться». Свидания наши проходили либо у меня дома, когда Марина отсутствовала, либо у родителей, когда отсутствовал отец. Это было прикольное ощущение – тайно наставлять рога папе на том же самом диване, на котором он четверть века назад зачал меня. Виноватыми по этому поводу мы с мамой себя не чувствовали. Нас тянуло друг к другу.

Однажды, когда мы были у меня дома, вышло так, что Марина вернулась раньше, чем мы ожидали. Мы с мамой барахтались, попеременно седлая друг друга, и в самый разгар услышали щёлканье замка. Марина, зайдя, не сразу отправилась в спальню, где мы были, а неторпливо выгружала сумки на кухне. Это нас и спасло. Иначе бы мы не успели одеться, и как бы оправдывались? «Мама в гости зашла, и мы тут телевизор смотрим… в голом виде»?! Пронесло. Но мы не успели кончить, и у нас зудело. Поэтому не удержались от глупости: когда, поболтав три минуты со свекровью – соперницей, Марина пошла укладывать спать нашего с ней годовалого малыша, я около двери задрал юбку уже собирающейся уходить маме. Она шёпотом предлагала довести меня рукой, но я так жаждал нырнуть в её вагину! Под аккомпанемент младенческого хныканья и Маринкиного убаюкивающего сюсюканья мы совокупились с мамой.

Опираясь на косяк в полутёмной прихожей, мама, глубоко прогибая поясницу и покачивая попой, похотливо поддавала мне её навстречу. А я, придерживая маму за бедра, скользил в любовном елее её лунки, и мне было так хорошо, что хотелось перебраться в мамино влагалище на ПМЖ.

Со временем я успокоился и уже подумывал, что весть «об инцесте в городе М…» рассосалась. Поторопился с выводом…

Как – то вечером мы с матерью возвращались вместе домой. Было довольно поздно. На автобусной остановке, мимо которой мы шли, стояло несколько человек. Незнакомые парни, с банками пива в руках, примерно моего возраста, кое – кого я даже знал в лицо и по имени, хотя мы не были знакомы. Город – то маленький, то по школе, то по танцам друг друга видели.

Когда мы поравнялись с ними, один из парней, худощавый, длинный и чернявый, ухмыляясь, произнёс:

– Идет… Мамоёб… С сучкой своей…

Каждое его слово оглушало меня, как удар по голове. Я замедлил шаг…

– Сколько раз сегодня сучку свою выеб?! – глумливо крикнул чернявый.

Мама, не поворачивая ко мне своё окаменевшее лицо, потянула меня за рукав и негромко и отрывисто процедила:

– Идём. Не связывайся!..

Идти? Не связываться?! Щас… Я остановился и обернулся.

Чернявый мерзко оскалился, зубы у него были в порядке – пока ещё – но в самом этом его оскале было что – то омерзительное, волчье. Я подошёл к нему.

– Денис! – крикнула мама. Честное слово – я бы закрыл уши на «мамоёба». Но «сучка» – это был перебор…

– Ты мамашу – то раком или… – под гогот остальных гнусаво начал чернявый, но не успел продолжить.

Драться я не люблю. Поэтому бью так, чтобы сразу закончить нелюбимое дело. В общем, сильно я его ударил… Насколько сильно бы ударили вы, если бы вашу мать оскорбили?

Чернявый, размахивая руками и отклонив корпус, трижды коротко топотнул назад, и таки – брякнулся, – по – моему, даже чуть отъехав на жопе юзом. Пару секунд он лежал неподвижно, а мне было всё равно, даже если я ему что – то сломал. Парни, нахмурившись и заропотав, отодвинулись.

– Денис, пошли! – вскрикивала мама за спиной.

Чернявый, пополам согнутый, раскачиваясь, как на палубе в шторм, поднялся… и неожиданно резко побежал от меня. Отбежав несколько метров, он, сделав полукруг, остановился и визгливо, срываясь на дискант, проорал:

– Ссука! Уб – бью, нах!.. Я… Ты…

Я стоял, ярость ушла. Я чувствовал, что эти твари не посмеют ничего ни сказать, ни сделать. А вот я могу любого из них взять за шкирку и шваркнуть о фонарный столб.

– Денис… – умоляюще донеслось сзади. Чернявый, задыхаясь и гримасничая, смотрел на меня. Морда у него была расквашена, в крови и грязи. Вид его крови вызвал у меня мгновенную ассоциацию, напомнив мне, что я – грязный кровосмеситель, совершивший inzest («нечистый», с латыни). Однако этот долболоид выглядел сейчас куда «грязнее», чем я.

Я отвернулся от них, подошёл к маме, и подтолкнул её в локоть. Мы молча и быстро двинулись прочь.

И что ж вы думаете, на этом стресс закончился? Да – а, – вот бывает же так – долго всё спокойно, а потом сразу как навалится…

Мы дошли до родительского дома. Хотя должны были разойтись каждый в свою сторону, после того, что случилось, я должен был довести маму до дома.

Мы вошли в квартиру. Мне было жарко, колени дрожали…

Отец сидел напротив включенного телевизора, закрывшись от него газетой – дурацкая привычка: зачем включено ТВ, если газету читаешь? Щурясь от света, мы вошли в комнату.

– О! И ты явился? Что, – жена выгнала? – обернулся к нам отец.

Мама ушла на кухню приготовить что – нибудь к чаю, а я сел на краешек дивана – того самого, на котором позавчера мама стонала подо мной, а вчера, возможно – под папой.

Отец взглянул на меня, отвёл взгляд. Я, естественно, ничего ещё не подозревал. Отец снова взглянул на меня, и, взявшись за подлокотники, махнул головой:

– Пойдем – ка… Надо поговорить.

Я встал и последовал за ним в другую комнату. Отец с загадочным видом прикрыл дверь. Посмотрел на меня непонятно, и вроде бы с усмешкой.

– Ну давай, рассказывай.

– Что рассказывать? – я бы подумал, что он хочет услышать о том, что случилось, пока мы шли домой, если бы не знал точно, что мать ещё ничего не говорила об этом.

– Рассказывай… что ты с матерью делаешь?

Меня передёрнуло.

– Что ты с матерью делаешь?!. – повысив голос, повторил отец и оглянулся.

Я стоял, растерянно глядя на него. Мимика его была очень странной: он вроде бы старался сделать сердитое лицо, в то же время губы, не слушаясь его, расползались в какую – то ехидную гримасу, а в глазах растерянности было не меньше, чем у меня.

– Ну?! – вот с голосом ему лучше удавалось справиться: «ну» прозвучало решительно.

– Ты про…что? – неслышно просипел я.

– Про то, про то самое! – злорадно произнёс отец, начав кругами ходить по комнате.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)