После лёгкого шампанского, умную беседу с повеселевшей «Мэрилин», повёл Борис Петрович. Говорил о кино. И, естественно, о фильме «В джазе только девушки».

— Возможно вы не знаете (что не так существенно по сравнению с вашей внешностью), но в авторском варианте лента называлась «Некоторые любят погорячее», — рассказывал известные ему подробности Борис Петрович, находясь в образе Большакова. — Эта музыкальная комедия режиссёра и продюсера Билли Уайлдера, одна из его центральных работ. И была второй его картиной, созданной в тандеме с румынским сценаристом Ицеком Домничем.

Мало что запоминая, «Мэрилин» всё-таки старательно слушала, мысленно восхищаясь интересным попутчиком.

В лёгком подпитии Борис Петрович был великолепен! Он выдавал россыпь информации доступным языком подкованного эрудита:

— Известно, что, когда картина попала в широкий прокат, она вступила в противоречие с кодексом этики Голливуда, внеся тем самым элемент пикантной вольности и сексуального подтекста. Вы же, Светик, помните, как там раскованно и соблазнительно выглядела Мэрилин Монро?.. С точки зрения морали пятидесятых годов это не соответствовало традиционным норам американской нравственности. Картину даже хотели запретить. Но благодаря блистательной игре Тони Кёртиса, Джека Леммона и Мэрилин Монро, на которую так неправдоподобно похожи вы, Светлана…

Здесь Борис Петрович (он же – Большаков), не отводя взора от восхищённого личика офицеровой жены, поднёс к губам внутреннюю сторону ладошки попутчицы и задержался над ней в многозначительном поцелуе так долго, на сколько позволяла ситуация и тактичность вежливого кавалера, испытывающего симпатию к присутствующей даме.

Светлана, тут же вспомнила, намекающий жест мужского пальца в углублении своей ладошки, что был при первом знакомстве. Теперь ей даже показалось, что кожи ладони коснулся кончик языка рассказчика и, незаметно усмехнулась:

«Какой наглец…» — но не подумала сердиться. Голубые глаза «Мэрилин» сияли озорной голубизной.

«Надо же, — ликовала не перегруженная знаниями хорошенькая головка блондинки, – каким умным оказался этот солдатик! Так много знает, такой интеллигентный и… пикантный. Жаль, что мы со Стасом таких бесед не вели. Вечно у Стасика разговоры про дебит, кредит…»

О чём-то подумала, глядя на своё обручальное колечко, достала из сумочки в аккуратной рамочке с подставкой свадебное фото, что они с мужем получили в ЗАГСе, и установила на купейный столик. Без всяких вопросов со стороны попутчика, пояснила:

— Муж дал в дорогу. Сказал: «Когда соскучишься, доставай и мы будем мысленно вместе!» Правда романтично? Он у меня такой хороший. Любит меня сильно, сильно. И я его люблю. Сейчас самое время с ним мысленно поговорить. Вы разрешите?

— Конечно. Говорите. Я, наверное, выйду, чтобы не мешать…

— Спасибо. Это не долго… — сказала жена старшего лейтенанта, устраиваясь перед фотографией молодожёнов.

«О, — шепнул вышедшему из купе Большакову целеустремлённый Я, — когда будешь ебать её в рот и придёт время спускать, заставь девушку смотреть на фотку с мужем. Это усугубит её измену, и придаст твоему излиянию особую сладость. И ещё, обрати внимание, когда она будет направлять «малыша» в свою пилотку, на её обручальное колечко. Это ОЧЕНЬ заводит.»

…

Ночь за окном купе наполнялась тёмно-фиолетовой чернотой. Электрическое освещения в купе стало намного ярче. Светлана глянула на часики:

— Можно укладываться спать, — сказала она, вопросительно глянув в сторону солдата. Спасть ей не хотелось. Желалось продолжения романтического общения. А реплику про «пора спать» сказала из-за девичьей жеманности, на всякий случай, чтобы «чего не подумали…». В голове она уже мысленно утвердилась:

«Со Стасиком «пообщалась», можно немного посидеть…»

«Если не хочешь упустить эту ночь, не дай ей заснуть», — в свою очередь сигналил шефу Борис Петрович.

«Как это сделать?» — ждал подсказки Большаков.

«Займи её разговорами. Вспомни, чем ты взял неприступную балерину. Рисунками и портретом», — наставляла ипостась номер один.

«И не все рисунки были скромными», — напомнил Борик.

«Мужики, не тупите! Девочка не хочет баиньки, а только делает вид. Вспомнила, что не стоит долго быть наедине с мужчиной в столь позднее время. Хотя время детское. И одиннадцати нет. Проявила, своего рода, защитный шаг. — подал своё мнение энергичный Я. – Заяви, что спать не собираешься. Что тебе с ней интересно… И всё такое…»

— Знаете, Светлана, — сказал Большаков, — от событий первого отпускного дня, мне совершенно не хочется спать. Может ещё посидим, поговорим об искусстве?

— Хорошо, — согласилась «Мэрилин». – Только я схожу, почищу зубы, освежусь прохладной водичкой, и мы ещё побеседуем.

«Вот это другое дело! — радостно вскинулся Борик, когда, захватив сумочку и полотенце, девушка вышла. – Возможно-таки я дождусь сладкого… Ведь нашему «малышу» после зубной пасты в женском горлышке приятнее будет, не так ли?»

Движением руки Большаков остановил ненужный трёп Борика. Со стороны это выглядело, как будто солдат прогнал назойливую муху.

«Помолчи, — цыкнул на вторую ипостась конструктивный Я. — Сделаем так. Начинает Борис Петрович. Вводит девочку в мир изобразительного искусства. Основная тема – обнажённая натура».

«Это у меня получится, как раз недавно читал…»

«Борис Петрович, мы все знаем, что ты достаточно много читаешь. Речь о другом. КАК это подать?»

«Будьте спокойны. У меня уже готова виньетка предстоящего разговора».

«Вот и прекрасно. Тихо, ОНА приближается…»

Светлана вошла свежая и бодрая. Посмотрела, как спит её дочь, глянула на своё отражение в купейном зеркале. Поправила причёску:

— Скажите, Борис, я действительно напоминаю Мэрилин Мерло?

«Она хотела сказать: «Монро», но оговорилась. Не вздумай поправлять», — предупредила солдата первая ипостась. И тот понимающе смолчал, сказав лишь следующее:

— Светлана, вы так с ней схожи, что я, порой, ощущаю себя героем фильма, о котором мы с вами говорили. И не скрою, хотел бы оказаться в нём на самом деле.

— И что бы там делал рядовой советской Армии? – улыбнулась блондинка.

— Я предложил бы Мэрилин позировать для картины и обязательно в стили Ню.

По лицу Светланы было видно, что девушка не в курсе, что это за стиль и с чем его едят.

«Борис Петрович, твой выход», — скомандовал Борис.

— Ню – это художественный жанр в живописи, фотографии и кинематографе, изображающий красоту человеческого тела в его полной наготе.

— Вы предложили бы американской кинозвезде позировать вам голой? – спросила Светлана

— Не голой, а обнажённой. Это большая разница.

— В чём же? – девушка устроилась в ногах спящей дочери и, облокотившись спиной на перегородку, внимательно смотрела на жестикулирующего перед ней солдата.

— В мастерстве художника. Вспомните Венеру Милосскую из Древнего Рима и Давида Микеланджело Буонарро́ти из средневекового Ренессанса. Разве, смотря на их обнажённые тела, возникает неловкость или желание стыдливо отвернуться. А «Венера перед зеркалом» Диего Веласкеса, или «Венера Урбинская». Как они хороши! Как не порочны! Потому, что написаны кистью великих мастеров, знающих законы прекрасного. Эти картины известны во всём мире. Они вечны. И потому — бесценны. Я убедил бы Мэрилин согласиться на портрет в жанре Ню. Но, увы! У меня нет ещё имени. Да и Мэрилин Морло уже не с нами… Остаётся лишь помечтать… Хотя…

Большаков (он же – Борис Петрович), сделал столь нужную по сценарию паузу. И посмотрел на Свету взглядом художника, изучающего натуру. С лёгким отворотом головы и с прищуром, как бы мысленно представляя, может ли получиться нечто, из того, что он видит перед собой:

— Встретив такую замечательную копию выдающейся женщины и не рискнуть сделать ей предложение позировать…

И снова пауза, достойная школы Немировича-Данченко.

От такого пристального изучения, жена казначея начала заливаться румянцем.

Далее наш переговорщик с очень трагическим придыханием сказал вслух:

— Нет, нет, это неосуществимо! Вы ведь, не согласитесь…

Несколько минут в купе стояло обоюдное молчание. Только перестук колёс, да чьи-то голоса в коридоре нарушали эту паузу перед заключительной фазой уговоров. Или – или? Что-то должно было снизойти с небес.

«Сейчас она решится. — шепнул в ухо Большакова, придумавший столь хитроумный ход, целеустремлённый Я. – Но ты подгони её в этом. Сделай вид что огорчён её молчанием, что прекращаешь разговор, поскольку не видишь смысла убеждать из-за его бесполезности, что собираешься ложиться спать.»

Большаков поднялся, повернулся лицом к верхней полке, (нижнюю он уступил Светлане, чтобы та не ютилась на диване вместе с дочкой), поправил покрытый простынями матрац. Взбил кулаком подушку. Молка присел, стал расшнуровывать кеды.

Как и предсказывала третья ипостась Большакова, его резкое прерывание начатого разговора было воспринято женой казначея, как очевидное огорчение. И девушка поспешила высказаться:

— Я видела ваши рисунки и считаю, что вы талантливый юноша. Очень сожалею, что своей похожестью на знаменитую актрису, дала вам повод помечтать. Тем не менее, я уверена, что картина с Мэрилин получилась бы великолепной. И сожалею, что я не даю вам шанс для создания такого шедевра. Моё несогласие на позирование, имеет основание. Поймите меня верно, Борис. Я слишком люблю своего мужа, чтобы согласиться быть изображённой в стиле, который имеет такое необычное название — Ню. То есть, обнажённой. Если можно рисовать как-то иначе, я соглашусь.

— Да кто же вам сказал про обнажёнку? – поднял к Светлане лицо будущий художник. – Нужна голова и слегка открытая шея.

— На сколько открытая?

— Примерно до средины груди.

— И всё?

— Да, только надо начинать немедленно. Днём вам будет мешать позировать ваша дочь, и пассажиры, которых к нам наверняка подсадят.

— Если только голова и шея, я согласна.

…

Большаков сбегал в туалет вагона, скинул там обтягивающие плавки, повторно облачился в спортивное трико (теперь уже на голое тело), одобряюще потрепал хобот «малыша»:

«Потерпи, дружище, недолго осталось!» — и вернулся в купе рисовать согласившуюся на сеанс доверчивую жену старшего лейтенанта.

Он усадил её так, чтобы свет падал справа и сверху.

Ещё попросил заменить футболку на свободную кофточку. И, изобразив сильное смущение, поставил условие (чувствуете, как быстро из просителей мы перешли в разряд требующих?) — Никакого бюстгальтера!

Последняя фраза принадлежала уже грубоватому Борику, чью, несколько торопливую «просьбу», деликатным пояснением исправил Борис Петрович:

— Разве можно представить Мэрилин Мерло с её роскошной грудью, такой же как у вас, Светлана, пользоваться лифчиком? Конечно же нет! Иначе будет искажена правдивость натуры. Линии подбородка, шеи и груди должны лежать в плоскости будущей картины идеальным продолжением друг друга. Даже если большая часть груди прикрыта воротом кофточки, расстёгнутой лишь до третьей пуговки, они читаются в едином изгибе женского тела, питая виртуальной сексуальностью воображение зрителя.

И добавил со вздохом:

— Эх, если бы иметь возможность изображать ВСЮ вашу красоту, как она есть, без этого ежедневного текстиля!

— Вам не нравится цвет моей кофты? – придержала третью пуговку Светлана.

— Что вы?! Кофточка — беж в нужной тональности. Но, выражаюсь языком своих преподавателей и мэтров современной живописи, любить обнажённую натуру нужно за её естество, а не за подбор модный одежды, — нагло врал Большаков, по подсказке Борис Петровича.

…

Борис делал первые наброски, придерживая альбом так, чтобы тот не закрывал рельеф спрятанного в трикотажные штаны «малыша». А тот постепенно начал шевелиться. Сменил опущенное положение на горизонтальное. Потом, словно минутная стрелка больших часов, стал подниматься к «цифре» десять. К «цифре» одиннадцать уже почти набрал силу. И, наконец, стал вертикально вдоль плоского живота, указывая на пупок солдата.

Внимательный взгляд позирующей модели следил за его продвижением словно заворожённый.

Зная особенность отечественной ткани, из которой строчились в ту пору эти тренировочные штаны, читатель легко может представить сколь качественный рельеф видела жена казначея.

Растягивающийся трикотаж не скрывал, а подчёркивал оттенённые боковым освещением размеры «малыша».

В то время, как невозмутимый Большаков трудился над эскизом, его булава выросла до максимальных размеров. И, о ужас для натурщицы! Начала отжимать верхом залупы преграду из бельевой резинки штанов.

Не постепенно, а сразу, и настолько неожиданно, что позирующая «Мэрилин» не успевала придумать тактичное контрдействие. Всё видела, всё понимала, но, отчаянно краснея, ничего не предпринимала. Находилась в замедленном шоковом стопоре и панически соображала, как поступить?

Так случается, когда застигнутый врасплох, видом не застёгнутой ширинки чужих брюк, человек не знает: сказать, об этом беспорядке в его одежде, или – сделать вид, что не заметил.

У Светланы ещё было пространство, изолирующее от солдата, которое тот не пытался сократить. Просто стоял наискосок перед её диваном и рисовал в альбоме, расположенном в крепких солдатских руках на уровни груди, как это делают профессионалы во время быстрых зарисовок на улице: расставив ноги и застыв в сосредоточенным положении.

Лишь его член всё поднимался и крепчал. Пока не показал поверх тренировочных брюк полностью всю лиловую головку с глазком и прозрачной капелькой.

И от этого наглого движения чужого фаллоса в висках у девушки запульсировала кровь, сердце заколотилось, мысли перепутались. Кроме одной, самой навязчивой: «ОН такой огромный и…, наверное, очень твёрдый…»

— Желаете посмотреть, что у меня получилось? – спросил Большаков.

Он сделал два быстрых шага в сторону застывшей модели с целью показать рисунок. Девушка невольно отшатнулась. Под альбомом прямо перед её ртом из трико торчала готовая для пользования сердцевидная головка большого хуя!

— Ой, — сказал Большаков, — извините! Он всегда так активно реагирует на женскую красоту, что мне бывает очень неловко. А ну-ка, марш туда, где тебе положено быть, — сказал солдат суровым тоном и заправил «малыша» во внутрь брюк. – Что скажите о первоначальном рисунке?

Жена старлея нервно хихикнула:

— Как это у вас просто… Выставить, а потом спрятать… Я, признаться, очень испугалась.

— Да не обращайте внимание. Он ещё не раз попытается на вас посмотреть. И страшного у этого любителя подглядывать ничего нет. Просто непослушный добряк, да и только. Имя у него соответственное — «малыш». Правда, оригинальное?

— Да уж. Забавное…

— Неужели опасаетесь?

— Ах оставьте.

— Вы ничего не сказали о рисунке.

— Я толком его и не разглядела.

— Любовались «малышом»? Да не краснейте так. Он многих женщин завораживает. Хотите познакомиться поближе?

— Нет! – жена казначея отодвинулась в глубь дивана.

— Можете на него не смотреть. Отвернитесь к окну. Просто поздоровайтесь, и скажите: «Привет, «малыш»!»

— Нет…

— Ну, давайте вашу руку.

— Нет.

Большаков положил альбом на купейный столик, завладел правой рукой Светланы и аккуратно прижал ладонь офицеровой жены с обручальным колечком к твёрдой плоти своего члена. Стал говорить успокаивающим голосом:

— Что вы так переживаете?! Вот чувствуете, как он удобно помещается даже в такой маленькой ладошке, как ваша. И не надо на него смотреть. Только сожмите, в знак приветствия… Да не бойтесь сделать ему больно. Давите сильнее… Крепче. Ещё крепче!

Большаков легонько подвигал ею вдоль ствола, имитируя онанирование.

— Нет, нет! — в очередной раз противилась блондинка, пытаясь выдернуть ладонь. Но Большаков уже передал полномочия развратному Я и тот, удерживая свою добычу, двигал женский кулачок по стволу фаллоса всё активнее.

— Светик, поприветствуй «малыша». Он с таким восторгом смотрит на твои прелести. Глянь на него хоть на секундочку.

— Нет.

— Ну, пожалуйста.

— Нет, нет, нет.

— Ну одним глазком.

— Как вы меня с этим «малышом» достали! Вот, посмотрела. И что теперь?

— Позвольте «малышу» показать себя целиком…

Двигая пленённым кулачком по выглядывающему стержню, солдат свободной рукой опустил резинку трико под мошонку с яйцами. Отчего те стали казаться объёмнее.

— Фу, — сказала Мэрилин, глядя на фаллос не мигающим взглядом.

Активный Я победоносно «глянул» на Большакова, мол: «Учись, пока я рядом!»

— Спорим, на «малыше» оба ваши кулачка уместятся. Ещё и для залупы место останется! Давайте вашу вторую руку…

Как заворожённая, жена казначея позволила воспользоваться и второй рукой.

«Нормальный ход! Пожар идёт по плану!» — хихикнул в Большакове радующийся происходящему Борик.

…

И вот Светлана Козленко сидит перед приспустившим штаны солдатом, держась обеими руками за большаковскую булаву, словно это не хуй, а автомобильный рычаг переключения скоростей, за который она когда-то хваталась, учась вождению военного внедорожника ГАЗ-69 (идея принадлежала мужу), и не знала, что с ней делать.

— Делайте ему вот так, — подсказывает целеустремлённый Я, сиплым голосом Большакова. – Одновременно, обеими кулачками. Вверх, вниз, вверх, вниз… Не опасайся. Ему от таких нежных пальчиков не больно, а приятно…

Светлана смотрела на говорящего снизу-вверх, очумелыми от происходящего глазами, уже не понимая, что она сейчас делает.

Большаков поглаживал золотое колечко и очень осторожно, чтобы не вспугнуть, давил на девичий затылок, приближая рот копии американской кинозвезды к русскому хую.

— Дрочи сильнее, — говорит совратитель хамским голосом Борика.

Глядя на пальчики, что двигались по налитым венам фаллоса, Большаков блаженствовал. Ему уже не надо больше сдавливать кулачки. Они смыкаются по его члену добровольно.

Приоткрыв пухлые губки, «Мэрилин» сосредоточенно «трудится». Гоняет натянутую кожу «малыша» к залупе и обратно сосредоточенно, чуть высунув кончик розового язычка. «Работница» на пределе возбуждения. В воздухе висит приятный запах женского пота. Сердцевидная залупа с капелькой «слезинки» в сантиметре от курносого носика труженицы.

Нежные ноздри, подрагивая, чуют смесь мужской мочи и близкого к извержению семени. Дыхание громкое, горячее, прерывистое…

«Пора, — «шепчет» нетерпеливый Борик. – Самый момент вафлить…»

«Не спеши, — «придерживает» Я, — Пусть, как следует разогреется. Минет для крошки не новость, но, чтобы заглотить «булаву», девочке нужно совсем одуреть…»

«Что я делаю, что я делаю!? — мечутся в хорошенькой головке офицеровой жены панические противоречия верной супруги и просыпающейся бляди. – Я же сейчас его поцелую… Нет, только лизну капельку… Один раз. Только эту капельку… Ой, Стасик, зачем ты меня отправил одну с этим искусителем… Я же… я же… не железная… Разве виновата, что никогда такого красавца в руках не держала… Он же мне в рот не влезет… Ой, мамочки, что же я творю!»

«Пора!» — решился Большаков.

«Пустите хоть посмотреть», — просится онанирующий Борис Петрович.

Знающий дело Я, молча «толкает» солдата в спину, и Борис едва не взвыл от наслаждения. Это прохладные губы «Мэрилин» коснулись «малыша». Влажный язычок прошёлся по багровой головке, пощекотал уздечку. Персиковые щёчки Светланы втянулись, затягивая толстое и горячее. Губы плотно обхватили ствол. Голова «Мэрилин» замерла, как бы примеряясь к размерам, и начала ритмично двигаться.

Опытная жена Стасика начала привычную для замужней женщины работу…

Покачивая тазом, Борис наслаждался прелюдией первой измены любящей жены старшего лейтенанта Козленко. Неведомо почему, в его голове звучал бравурный марш, слова которого он не совсем помнил и, потому, добавлял свои:

«Мы – красные кавалеристы, и про нас, былинники речистые ведут рассказ…»

Хоп, хоп, хоп — гулял во рту Светланы «малыш».

«О том, как в ночи ясные, о том, как в дни ненастные мы в горло красивых баб ебём…»

Хоп, хоп, хоп – «малыш» скользит вдоль левой щеки…

Хоп, хоп, хоп – теперь, вдоль правой…

А теперь, поверх языка, по центру — в глубь горла…

Ради подобного кайфа стоило возиться с портретом Гречко, терпеть выходки Намаконова, ехать в Новосибирск… Соглашаться на что угодно, лишь бы почувствовать это неподражаемое состояние удовольствия от созерцания, что твой хуй ебёт рот чужой жены. И направляет она его в себя ладошкой с обручальным колечком на безымянном пальчике…

Хоп, хоп, хоп… — по нижней губке, сосущей потекла струйка слюны. Голубые глаза смотрят предано и доверчиво, словно вопрошают: «Я всё делаю, как надо, мой господин?»

«Сука! Щас не выдержу, спущу…» — закатил глаза в потолок купе Большаков…