Для тех, кто зашёл на эту страничку и решил приступить к чтению, автор напоминает, что текст является продолжением первой части повести о похождении солдата Большакова, которая опубликована на этом сайте под названием «Начало или Приходи в четверг» и состоит из шестнадцати эпизодов.

Право выбора — читать эту страничку «Продолжения» сразу или, всё же, ознакомиться с «Началом», остаётся за читателем.

Каков выбор самого автора, догадаться не сложно, если знать, что он сторонник неспешного, последовательного изложения без каких-либо «заглядывания наперёд». Приятного чтения, товарищи и господа!

Ваш Борис Большаков.

…

Сообщив краткий анонс будущих лет некоторых героев первой части повести, автор, тем ни менее, должен вернуться назад в самое начало июня текущего года. В дни, когда Елена Павловна продолжала выдавать книги читателям гарнизонной библиотеки, а её муж — капитан Калинин ещё готовился поступать в, столь желанную для него, военную Академию…

Нина Георгиевна, ко дню этого нашего повествования, после страстного прощания с «малышом», покинула провинциальное Приморье, а её муж полковник Поляков, пометив сперматозоидами штабную телефонистку с позывным «Ромашка», отбыл в Уссурийск выполнять обязанности заместителя начальника политотдела армии.

Исполнив нужную, в начале каждого нового дела рекогносцировку и пояснив читателям что к чему, ступаем во вторую часть нашей повести…

…

После отъезда Бестужевой служба солдата стрелкой роты Большакова пошла неинтересно. Как художник, он стал невостребованным, сердечные страсти вокруг него улеглись, а солдатские обязанности навалились со всех сторон, точно болезни на ещё недавно вполне здорового парня.

Надо было догонять сослуживцев в учении матчасти, ходить строевым шагом, заново учить Устав и усердно нести караульную службу. И, как «вишенка на торте» — ПОЛИТЗАНЯТИЯ!

Нуднее и бесполезнее времяпровождения в Армии не найти!

Это – в послеобеденный час, когда сытый молодой организм так клонит ко сну, когда солнышко во всю припекает, нужно, «подперев веки спичками» пялиться на командира отделения и делать вид, что из его бесконечного речитатива по конспекту о скверном Североатлантическом альянсе и несокрушимой Организации Варшавского договора понимаешь всё. И выкручиваться от «наводящих» вопросов, которые задаёт сержант.

Хорошо ещё, что тоскующего, полудрёмного богомаза выручал неизменный хранитель Большакова — Борис Петрович (он же – первая ипостась нашего героя). Этот Борис Петрович, в свободное от службы время, перелистывал подшивки армейских газет: «Боевое знамя» и «Суворовский натиск», учился на их примере, как следует писать, чтобы убить всякий интерес к чтению.

На любопытство второй ипостаси — Борика: «Зачем тебе это, с какой целью?» — первая ипостась пояснила:

«Когда шеф утихомирится и захочет изложить свои похождения на бумаге, подскажу ему, как не повторять подобной нудотины».

К слову сказать, для чтения этих подшивок, Борис Петрович, в лице Большакова, наведывался в гарнизонную библиотеку, где тактично интересовался, как дела у Елены Павловны?

Калинина встречала бывшего любовника сдержанно, отвечала, примерно, одинаково:

— Беременность протекает нормально…

— Ножкой не постукивает? – вежливо любопытствовал Борис Петрович.

— Нет, — коротко отвечала Елена Павловна.

Задушевный разговор не получался. Прежние отношения – тем более.

«Малыш» изнывал от женского недопонимания.

К привычке онанировать вхолостую Большаков не приучился. И, ради скучающего «дружка», по возможности, стал заглядывать в гарнизонный Военторг. Там работала хорошенькая продавщица Валентина — пышка с крепкими спортивными ножками, круглой попкой и высокой грудью, которую очень наглядно поддерживал кружевной передник, полагающейся всем работникам продуктовых магазинов.

Привёл Большакова к этой пышке, естественно, обречённый на похабные дела, Борик. Он же, подтолкнул своего патрона вслед за продавщицей в подсобку магазина.

Дальнейшее зависело от самого патрона.

Валентине сам солдат нравился. И ростом, и плечами, и лицом. Она была не против с ним немного пофлиртовать. Дать себя потрогать, даже поцеловаться. И всё бы ничего, но излишняя торопливость ухажёра и «случайное» касание женской ладошки выпирающего из штанов гостя хозяйства, спугнули девичью вольность. В хорошенькой головке, умеющей делать расчёты, своевременно пронёсся остужающий ветерок и несложная догадка, что этот красавчик хочет поматросить не мимоходом, как шаловливый пацан, а по-настоящему. Даже стыдно подумать представить, каким образом…

— Фу, — стукнула по чересчур вольным ручищам порядочная девушка и вытолкала приставалу из подсобки через запасной ход.

Так у нашего Большакова впервые обломилось.

А жаль. Девушка недавно вышла замуж за прапорщика со склада горюче-смазочных материалов и вполне подходила к типу женщин, по которым соскучился бедолага «малыш».

Что касается третьей ипостаси Большакова, самой – сластолюбивой и способной своевременно подсказать, как надо не спеша добиваться задуманного, то она, куда-то запропастилась. Не появилась в подсобке в критический момент. И вот, что я доложу, мой читатель — эта плотоядная хитрюга не зря затаилась! Чует, когда следует ждать приятные времена. Будем за ней следить и не прозеваем.

…

«Оставшись с носом» на любовном фронте, Большаков стойко тянул служебную лямку в «окопах» казармы.

Вторую неделю он был в полной зависимости от прихоти сержанта Намаконова. Злопамятный татарчонок, пользуясь абсолютной властью, данной ему сержантскими лычками, спешил наверстать упущенное.

Но делал это не в том объёме, в котором ему бы хотелось. Опасался, что ротный, или кто повыше, могут внезапно вспомнить о способностях Большакова к рисованию и богомаз, ускользнув под их защиту, может насявать.

Наказания для своенравного рядового Намаконов придумывал обычные, но частые. То в наряд пошлёт, то в караул отправит, то возле тумбочки дневальным поставит. А то и к «тёще» приспособит – таскать танковый трак, подбитый толстым войлоком по, вощённому мастикой, дощатому полу казармы. Да так, чтобы полы после «тёщи» блестели «как у мартовского кота яйца!»

И всегда, наказывая, назидательно философствовал:

— С такой службой, богомаз, ты никогда не получишь поощрение. Тем более, краткосрочный отпуск на родину, как это могут запросто получить другие! — и ставил в пример кого-нибудь из взвода

– Смотри, как надо служить!.. Впрочем, тебе этого не дано. Богомаз, он и есть богомаз. Что с него взять, кроме тюбика из-под краски! – и хохотал сволочной очень заразительно. Так, что всё отделение этот идиотский смех поддерживало.

Один из сержантских подхалимов даже попытался прилепить к Большаков кликуху «Тюбик», но разгневанный Борик, так засадил кулачищем в усмехающуюся рожу, что инициатор выдавать прозвища умылся кровавой соплёй.

Случай произошёл в комнате, где отделение умывалось и чистило зубы. Смывая кровь с запястья руки, Большаков сказал:

— Моё имя – Борис! Кто этого не запомнил, могу помочь зазубрить.

Прямых друзей в отделении у Большакова, по известным читателю причинам, не было. Как, впрочем, и врагов. Потому демонстрацию его суверенитета отделение приняло с молчаливым согласием.

Возможно, инцидент не дошёл к Намаконову, а возможно, тот решил не ввязываться в солдатские разборки. Так или иначе, никаких действий в защиту своей «шестёрки» со стороны сержанта не последовало.

…

На очередном построении полка рядовой Большаков, неожиданно для себя и его сослуживцев, получил указание выйти из строя.

Стукнув переднего бойца по плечу, давая тому сигнал уйти в сторону и пропустить стоящего во второй шеренге на выход, Борис, как умел, отчеканил положенное количество шагов в сторону, стоящего перед микрофоном начальства и предстал перед лицом самого командира полка! Рядом с полканом стоял начальник штаба.

Отдав, как положено, честь, рядовой доложил, что явился.

После чего начштаба зачитал приказ:

— За образцовое выполнение задания командования, и высокие показания в военно-политической подготовке, объявить рядовому Большакову благодарность и предоставить десятидневный отпуск для выезда на родину!

Вот когда Борис вспомнил, ЧТО обещал ему в апреле бывший начальник политотдела армии Репин и, мысленно очень, ОЧЕНЬ! хорошо подумал о покойном генерал-майоре. А вслух отчеканил:

— Служу Советскому Союзу!

Комполка и начштаба пожали солдату руку. После чего тот, усердно отбивая об асфальт плаца подошвы кирзачей, вернулся в ряды своего батальона.

— Пиздец! — прошептал сержант Намаконов. – Или я, что-то, не понимаю…

Он косился на Большакова, втянув в узкие плечи лопоухую голову и, наверное, стал ещё на один сантиметр ниже.

В казарме счастливого кандидата в отпускники, обступили его одногодки и командиры разных отделений роты. Всем было интересно за какие заслуги, прослужив чуть более полугода, можно заработать благодарность от командира части и разрешение на десятидневный отпуск?

Здесь своего патрона очень своевременно опередил удобно устроившийся с солдатской башке Борис Петрович:

— Так, один пустячок, — сказал он небрежно. — Оказал, кое-какую услугу маршалу Гречко.

— Самому? – ахнули окружающие.

Большаков кивнул. А его Борик, победоносно взглянув на переминающегося в стороне Намаконова, громко выдал:

— Век воли не видать, если вру!

…

С этого дня служба Большакова переменилась.

«Жизнь стала лучше, товарищи, жить стало веселее!» — процитировал знаменитую фразу Иосифа Виссарионовича, сказанную на Первом всесоюзном совещании стахановцев начитанный Борис Петрович.

До чего же, мой читатель, эта ипостась мне люба! Всегда «говорит» по теме и то, что надо. С таким советчиком за нашего Большакова я спокоен. Правда, есть ещё две другие… Но их «поступки» тоже бывают уместны. Взять хотя бы, как в комнате для умывания среагировал на хамство в сторону патрона, не всегда поощряемый Борик. Стоит его тоже похвалить. Да и въедливый Я, чаще, уместен. Короче – все три ипостаси в поведении рядового Бориса ведут свои партии достойно. И не будем им в этом мешать.

Так, на чём, мы отвлеклись?

На существенных переменах в солдатском быту Большакова.

Да, это было очевидно. Во-первых — Намаконов перестал «зверствовать». «Не замечал» подчинённого словно того не было в рядах вверенного татарчонку отделения.

Во-вторых – у Бориса наконец появился серьёзный заказчик. Капитан Калинин. Для Академии ему нужен был конспект по тактике обходного манёвра силами мотострелковой роты. С иллюстрациями из рисунков и схем. И Калинин попросил (именно попросил), подчинённого сделать такое оформление. Сказав:

— Нарисуй, что необходимо, согласно моему тексту. Для меня такое оформление очень важно.

Тем самым комроты «пустил козла в огород», дав разрешение солдату в служебное время посещать библиотеку, где работала Елена Павловна.

И вот, в гарнизонной библиотеке, где завязалась история нашей повести, Большаков сделал попытку растопить застывшие отношения между любовниками, случайно построенной фразой (не обошлось без подсказки Бориса Петровича), сказал, что ему всегда нравилась только та Леночка, что он видит перед собой, а не, какая-то Бестужева.

— Вот как? – голубые очи Елены Павловны стали ещё голубее, а нежный поцелуй, в щёчку, на который решился солдат, начался ритуал примирения двух пылких сердец.

С пухленькой щёчки солдатский рот «совершенно случайно» переместились на алые губки капитановой жены. Задержался на них в «невинном» поцелуе. Да на столько долго, что, как говорится в современной беллетристике – «в низу живота у Леночки Калининой запорхали нетерпеливые бабочки».

И — библиотека закрылась на «санитарный час».

За знакомыми всем дальними стеллажами, молодые люди вернулись в сладость прежнего разврата. Но с некоторыми изменениями. К пизде Леночка «малыша» не допустила. Сказала:

— Там уже маленький…

— А попку? – вежливо поинтересовался голосом Бориса, появившейся из небытия сластолюбивый Я.

Елена Павловна очень симпатично покраснела, опустила васильковые глазки, молча кинула. И, вспомнив февральскую скачку, тихо добавила:

— Только без того, что было потом…

— Согласен, — сказал Большаков, которому тоже было неприятно вспоминать, как он, после анального секса, воспользовавшись растерянностью любимой, сунул ей в рот нечистый хуй…

Инициатором того был конечно же не сам Большаков, а его третья ипостась по имени Я, что Борис не забыл. Потому, на этот раз решил быть деликатным и не допускать к телу Елены Павловны чересчур похотливую ипостась. Руководствовался методами хамоватого, но не столь напористого Борика, отметив тем самым верного заступника за его отличный хук в комнате для умывания.

Борик «усадил» жену капитана на стул и со словами: «Надо подготовить. Не на сухую же…» — предоставил Елене Павловне свободу в облизывании «малыша» хорошеньким ротиком.

Когда сдержанное посасывание перешло в глубокий заглот, Большаков позволил Борику задать Леночке несколько «разогревающих» вопросов.

— Похоже, капитан ебёт тебя не слишком часто?

— Угу… — кивнула кудрявой головой, занятая «делом» библиотекарша.

— В академию готовится? За уставами сидит?

— Угу…

— А пизда ебаться хочет и бывают, готова дать любому?

— Ага…

— Хочешь, приглашу кого-нибудь, и мы тебя выебем в два ствола? В рот и в жопу.

Елена Павловна отрицательно замотала головой.

— Хочешь, — утвердительно сказал Борик. — Ишь, как ускорила сосанье!

«Точно – безголосо согласился отстранённый от действия Я. – Шеф, до полного блядства этой соске осталось совсем немного. Предлагаю, довести начатое до логического завершения. Устроим капитанше групповуху…»

«Заткнись! – велел Большаков. — Это моя женщина.»

«Ну, вот опять, — вспомнил Я февральские фокусы шефа, когда тот всерьёз рассуждал – а не жениться ли ему на жене капитана, которую он совратил?»

Эта «реплика» третей ипостаси не прошла бы безнаказанной, если бы не «заступничество» Борика:

«Достаточно, что баба стала давать в жопу», — «сказал» он, очень довольный тем, что сегодня назначен служить шефу в качестве лидера.

…

После страстного ротика Елены Павловны, Борик руками Большакова развернул обрюхаченную ещё зимой офицершу, и, не спеша, по-деловому, смазал, сжавшийся в предчувствии предстоящего действия, анус женской попочки. Ткнул вазелиновую смазку в глубь аккуратной дырочки.

— Ой, — заранее зажмурилась Леночка.

— Не ссы, — сказал Борик, всё тем же голосом Большакова – Это когда впервой было больно. А теперь, в третий раз, будет терпимо…

«Надо же, он ещё и считает!» — отметила стоявшая раком Елена Павловна.

Большаков плавно надавил, и обслюнявленный женским ротиком «малыш», скользя по вазелиновой дорожке, туго, но успешно преодолел сопротивление коричневатого сфинктера.

Калинина было закусила губу, но той, первичной боли не последовало.

— Я же говорил… — не умолчала вторая ипостась.

— Помолчи! — велел ей Большаков, — посторонние рассуждения мешали ему воспринимать процесс в целом.

Прикрыв глаза, солдат начал получать удовольствие от плотного контакта «малыша» с аккуратной попочкой жены Калинина. В этой попочке его члену было и горячо, и тесно. Гораздо теснее, чем в заднице уехавшей Нины Георгиевны. С Еленой Павловной получалось, не по-звериному. Любящее сердце юноши охватывало нежное и сладостное ощущение ебли любимого человека, которому хотелось сделать только приятное.

«Надо всех баб, обязательно пропускать через еблю в очко… — «сказал», уставший молчать Я, который уже думал о будущем. – То не блядь, что не даёт в жопу.»

«Да заткнись, ты!» – полузакрыв глаза балдел Большаков…

Тем временем Елена Павловна тоже входила во вкус анального секса. Тихонько поскуливая, подмахивала «малышу» и тёрла ладошкой влажный бутон «плачущего» клитора.

— Кэп знает, что ты беременная? — спросил, Большаков, не прерывая поступательно-возвратные движения.

— Ещё нет… — с продыхаем ответила партнёрша.

— А когда скажешь?

— В июле… Чтобы не заставил делать аборт…

— Это правильно, — одобрил рассудительный Борис Петрович.

— Сама знаю, — успела выговорить Елена Павловна и начала кончать…

«Всё же надо её подбить на групповуху, — снова проявился Я. – Представь, как это будет выглядеть, если ею займётся отделение солдат…»

«Я сказал, нет, значит — нет!» — заглушил эту мысль Большаков. Хотя она его по-настоящему завела.

Он вдавил «малыша» по самые яйца и напрягся, изливая в жену комроты тугие струи малафьи.

«Поедет с мужем в Москву, насмотрится столичного блядства, сама скурвится», — вставил своё мнение «незаблокированный» Борик.

Удовлетворённый финальным извержением солдат без прежнего романтизма предсказал:

«И сделают её там законченной блядью…»

…

После жены капитана, Борису, что называется – попёрло.

«Не было полушки, да сразу – алтын!» — констатировал этот факт, начитанный Борис Петрович.

«Алтыном» была продавщица Военторга Валентина. Так совпало, что пышка поругалась со своим прапором из-за сапожек чешского производства. Не дал прижимистый муж своей молодой жёнушке разрешение на покупку. А сапожки были так хороши, так ладно сидели на крепких ножках, что хоть задыхайся от злости, и хотелось их. ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ!

Все, кто заходил, дивились насколько была на взводе, обычно сдержанная Валя. Просто – рвала и метала!

К концу дня утихомирилась, но досада на мужа не проходила. Хотелось с кем-то поделиться «бедой», высказать, что думает о скупом муже.

И тут, как мухи на мёд — наши ипостаси! «Притащили» Большакова к прилавку магазина: «Вот смотри, какая тебе добыча!»

И опять — знакомая подсобка. Только теперь осторожная Валюша не гнала осторожного приставалу, а рассказывала внимательному слушателю свою обиду:

— И, главное, за что? Я ему и то, и сё, ни в чём не отказываю, а он… Так к моей просьбе… Сволочь! Да я ему больше не дам…

— И правильно сделаешь, любушка ты моя, — ворковал голосом Большакова своевременный Борис Петрович, — не давай, пусть осознает…» — и поглаживал пухлое плечико.

— Пусть осознает, — согласно кивала хорошенькой головой Валя.

— Накажи, как умеешь… — поглаживания были всё продолжительнее.

Круглые глазки поселковой красавицы разглядывали мужественное лицо утешителя:

— Как?

Большие руки солдата почти касались открытой груди:

— Как умеют наказывать все замужние женщины…

— ?

Обиженную фигурку, приблизили к солдатской груди:

— Месть всех замужних женщин – одна. Измена.

Валюша несильно отстранилась:

— Тоже мне месть! Он же о ней даже не узнает.

— Конечно. И это хорошо… Ты сможешь, над ним потешаться и тишком называть рогачом.

Продавщицу снова притянули поближе. Солдатские руки прошлись по ухоженной спине, опустились на широкую попку. Прижали так, что передок девушки ощутимо почувствовал, солдатский стояк.

— Пусти…

Немного попустил, но руку с мягкой попы не убрал. Даже начал поглаживать.

— Дай хоть за ушком поцеловать! Мы ведь мстить будем не по-настоящему. Шутя… Как будто…

— Ага, шутя. Внизу у тебя тоже шутка? Размером с булаву…

— Какая там «булава» — огурчик неопытный. Можешь сама проверить… Девственник…

— Подержаться за хуй?

— Валя, Валюша, Валентиночка. Да я таких слов и не знаю… Перед тобою испорченный интеллигент. «Синий чулок» до седьмого колена… Поучила бы, как это всё называется…

— Что всё?

— Ну, вот это, например, — рука приставалы легла на женскую промежность. — Товарищи по казарме говорят, что там — пизда.

Продавщица весело расхохоталась:

— Всё-то ты знаешь. Притворяешься…

— А если нет? Муж как это называет?

— Как и все. Пиздой.

— Значит я не ошибся…

Борис Петрович уже давно «закатывал» глаза:

«О! Деревенская непосредственность… Но хороша. Кровь с молоком!»

— А «огурчик» это?

— Хуёк, — веселилась в руках солдата девица. – Ой, давай без рук.

— Так если без рук, может я… хуйком твою… пизду потрогаю? Так сказать, слегка…

Валя задумалась. Стояла в обнимку с молоденьким солдатом, ощущала давление в промежность и, старалась соображать, как бывало в пацанячьих играх: «Дать, не дать?» Но, на самом деле уже начинала желать того, что симпатичный обниматель назвал хитрым словом — мщение.

«Самый момент!» — скомандовал Я и Большаков начал одной рукой мять попку, а второй, нырнув под передник, к тому, что было у продавщицы между ног. При этом горячо шептал:

— Подержись за хуёк, милая… Достань его и подержись…

Знал Борик, что говорить сельской бабе, что б завелась.

Да и Валя не слишком отбивалась. Под воздействием настойчивого «массажа» выпустила «малыша». И удивилась его размерам:

— А говорил «огурчик».. .

Розовый язычок, красной от возбуждения женщины, плотоядно облизнул полные губы.

— У твоего, разве не такой? – «удивился» Большаков.

— Что ты. Конечно нет…

— Так это… ещё не весь размер. Подрочи и увидишь, какой на самом деле…

Жена прапорщика пугливо обернулась на незакрытую дверь подсобки.

Большаков мигом сообразил. Два быстрых шага – засов надёжно задвинут. И Борис снова на прежнем месте:

— Ну, что же ты? Хорошая моя… — сказал он, возвращая женскую ладошку на горячий кол пениса. – Смелее…

И Валюша начала дрочить. Сначала осторожно, как бы примеряясь к большому диаметру «огурчика», потом – ускоряясь…

Далее все было согласно теории сладострастного Я, которая гласила:

«Если баба взяла хуй в руки, то следующим местом его пребывания будет рот или пизда»

…

На этом, покинув нашу сладкую парочку, мы, с лёгкостью сочинителя, добавляем на счетах времени один час, и оказываемся в доме прапорщика как раз в момент, когда туда вернулась отъёбанная солдатом продавщица.

«Верная» женушка дала мужу возможность поцеловать себя в, накормленный чужой спермой ротик, и, аж взвизгнула, увидев на диване желанные сапожки:

— Милый! Ты всё же их купил! Да я тебе за это, мой сладенький… — и девица охотно пустила член муженька в выебанную солдатской булавой писю.

Прапорщик старался. Но опоздал. Яйцеклетка в матке его жены уже была оплодотворена заглянувшим туда «малышом».

«Мы работаем со сто процентной гарантией! – заявил по этому поводу Я, появившейся за спиной Большакова в момент заполнения раскоряченной продавщицы солдатской малафьёй. — С новой блядью, мой шеф!»

«Заполнение прошло нормально!» – порадовался возлиянию, испорченный дворовыми привычками, Борик.

А интеллигентный Борис Петрович, скромно пустил мутную струйку на взятую с прилавка магазина салфеточку.

Всё это наши ипостаси делали, конечно же, виртуально, ибо они и рядовой Большаков были одно целое.