Женившись и переехав в другой город, я почти не общался с матерью. Изредка звонил, справлялся о здоровье. И всё. Один раз приезжал в отпуск с женой, порадовать внуком. Мать заметно постарела. Седину в волосах не скрывала. Мне было жаль её. Но старенькое застиранное платье, в котором она нас встретила, с трудом обтягивало валуны зада, большие, хотя и обвисшие груди зазывно колыхались при каждом движении, она казалась ожившей статуэткой плодородия, на которую зачем – то натянули не нужную тряпку. Женственности она по – прежнему не утратила, и моя высокая, стройная жена, с ногами от бровей кажется, немного завидовала той простой, естественной, какой – то первобытной грации, с какой мать передвигалась. Мы гостили примерно неделю, ходили на речку, собирали смородину, ужинали на веранде: Мать радовалась нашему приезду, и лишь однажды я заметил брошенный украдкой на меня странный взгляд, взгляд всколыхнувший во мне воспоминания юности: По тому, как мать покраснела, я понял про что, она вспоминает.

В тот день мы собрались на пляж, и жена уговорила мать пойти с нами.

– Что вы всё дома, да дома, отдохните не много, идемте с нами Лариса Митрофановна.

– Да что ты Настя, у меня и купальника то нету: Куда я.

– А я вам свой одолжу, хотите?

Мать рассмеялась.

– Ты вон какая стройная, на меня твой и не налезет, на корову:

– Он у меня на размер больше, к тому же тянется, пойдёмте?

Когда на озере мать, порозовев, вслед за женой потянула через голову платье, обнажая своё скульптурное, налитое жаждой жизни тело, едва прикрытое треугольниками купальника, я нырнул, что бы жена ни видела, КАК у меня встал. Что бы они обе не видели. Вылез из воды я минут через 20 – ть, изрядно наплававшись и продрогнув. Жена плескалась с сыном у берега. И вот тут – то мать на меня и посмотрела. Она разглядывала меня, и в глазах её было больше чем просто материнское восхищение сыном. В глазах её, против воли отразились воспоминания о нас, казалось, мать сравнивала меня того, 17 – ти летнего и теперешнего, взрослого 30 – летнего мужика. Через пару дней мы уехали. С тех пор прошло года два наверно. Изредка я звонил. В основном по праздникам.

Но на этот праздник я решил – таки приехать. Я не стал звонить, пусть мой приезд будет сюрпризом. Перелез через заскрипевшую подо мной калитку. Отряхнулся, и направился к дому. Поставил на стол, под яблоней, пакет с вином и конфетами, и поднялся на крыльцо. Дверь была не заперта, и я вошел. Мать испуганно и удивлённо стояла, замерев посреди комнаты с тряпкой в руках, отражаясь в мокрых полах. По случаю жары на ней ничего кроме короткой, до середины полных бедер, отороченной ночнушки не было. Низкие полные дыньки грудей обтянутые тонкой тканью тяжко подымались и опускались, торча горошинами сосков. Прядка крашенных хной волос прилипла ко лбу. Тесемка ночной рубашки сползала с покатого плеча. Несколько долгих мгновений мы смотрели друг на друга, а потом мать выронив тряпку, и сыпля скороговоркой слова, (… ой я сейчас: я не одета: подожди сынок… А я вот уборкой занялась… ) бросилась в спальню. Слышно было, как скрипнули дверцы шкафа, зашелестела одежда.

– Ты бы хоть позвонил, нельзя же так… А я вот как чувствовала… Ты один приехал, или с семейством… – поток слов не иссякал.

– Один. –, ответил я, не торопясь стягивая тесные джинсы.

– А я вам варенья наварилаобязательно возьми с собойкогдапоедешь…

Я стянул через голову, не расстегивая рубашку. Сбросил трусы, оставшись в одних носках.

– Возьму, – ответил, думая о своём, и делая шаг к спальне.

– Разное, малиновое, вишневое, виноградное… – мать выскочила из спальни поправляя платье, и подавившись словом, замерла как вкопанная, глядя на меня снизу вверх. Я ещё не говорил, что росту в ней метр шестьдесят?

– Ты… –, она густо покраснела.

Я подхватил мать на руки, чувствуя под одной ладонью прохладу голого бедра, под другой мягкий бок. Платье куполом вздулось, и поползло по задранным, сведенным вместе ногам, обнажая округлые колени, полные бедра, оголяя их до живота. И понёс мать в спальню. Покачивающийся при каждом шаге член, похлопывал мать по заду, словно предупреждая.

– Сы… –, дыхание у неё перехватило, – сынок я…

Я бросил мать на старую, двуспальную кровать, с прикрытой тюлем пирамидой подушек.

– Артемка, не надо! Ты же уже взрослый, то была моя ошибка…

Вздёрнутые ноги, плотно сведенные белые колени, загорелые по локоть руки матери натягивают на них платье. Кровать скрипит подо мной. Мать опрокидывается навзничь, ломая пирамиду подушек, её слова вязнут в горячем воздухе. Мои руки скользят по её полным бедрам, охватывают растёкшуюся по постели сдобу ягодиц. Сдернутые с вяло отбивающейся матери трусы, сонной птицей опускаются на пол. Она лежит передо мной. Голая по пояс. Белея зрелой наготой сведённых бедер. Темнеющий треугольник лохматого лобка кажется островком, в молочном океане. Глаза блестят из под взлохмаченных волос.

– Сынок ты не дол… Мы не должны… –, мать задыхается.

– Мама, как я по тебе скучал… –, договорить я не успеваю, больше не в силах сдерживаться, падаю лицом в её сведенные бедра. Она вздрагивает от каждого прикосновения, будто мои губы обжигают ей кожу. Вскрикивает когда мой бесстыжий язык касается её бутона, шевелясь в запретном, скользит, раздвигая слипшиеся лепестки плоти. Мать не сопротивляется, только руки ее, вцепившись мне в волосы, не дают оторваться от чаши наслаждения, глотнуть воздуха. «Я помню, как ты любишь… » –, мелькает в голове мысль. Ноги ее, наконец, стыдливо, словно против воли, чуть расходятся в стороны, давая больше свободы моему языку. И я наваливаюсь лицом, раздвигаю ладонями их шире, шире, вскидываю их вверх, мать стыдливо противится этому. Её ягодицы округляются навстречу моим губам и ладоням, сжавшийся в точку, сморщившийся анус трепещет под напором языка.

Громкое, грудное, на грани крика, материнское – «ооох» сводит судорогой мой вздыбленный член.

С трудом отрываюсь от её сочащегося, исходящего соком мясного цветка. Окидываю взглядом открывшийся мне вид матери. Она валяется передо мной, словно позируя на съёмках порнофильма.

Белые ноги вскинуты вверх, почти подпирают низкий, провисший потолок, упираются коленями в подмышки, не давая растечься полным грудям. Конусы сосков топорщат тонкую цветастую ткань.

Розовые лепестки полу распахнутого, окаймлённого темными кудрями лона, влажно блестят от сока и моих слюней. Руки вдоль тела, пальцы, вцепившись в мякоть ягодиц, тянут их в стороны, приглашая, зовя, прося не останавливаться… Лицо под сетью волос утоплено на половину в подушку. И это моя мать? Да… . Я помню её такой… .

Замираю перед матерью на коленях, её задница касается моих бёдер, изогнутый бивнем член упирается, чуть раздвигая головкой её мясистые интимные губы. Но я не вхожу. Моё древко скользит по ним, словно по лыжне, вперед назад, сминая головкой складки материнского живота. Ныряет, бугрясь под платьем. Я даю ей почувствовать размер и вес того, что через мгновение войдет в неё. Мать словно очнувшись, приподнимается, её ноги мягко опускаются мне на плечи, она мутно смотрит на мой бивень. И в этот момент я вхожу в неё. Она глухо ухает, цепляется за мои закаменевшие плечи, за шею, за волосы. Мелькает её распахнутый рот. Откидывается на кровать, ловя ладонями крик. А я наваливаюсь на мать, всем своим весом вминая в её нутро заждавшийся член. Короткими, сильными толчками вбивая его в мать, словно строитель сваю.

Долблю её, – кровать скрипит под нами, как не скрипела наверно со смерти отца. Бьётся спинкой о стену. Позвякивает вазочка с цветами на туалетном столике. Да мама, мне уже не 17 – ть…

Её тесное лоно чавкает под моим напором, я вхожу в мать едва на половину, но она бьётся подо мной так, словно я насаживаю её на кол, а не на член. Что ж мам, я помню тот твой взгляд, на пляже. Разве ты не это представляла, разве тебе не этого хотелось. Её ягодицы воском мнутся под пальцами, плавясь от моей близости… Ляжки напрягаются, пытаясь сдержать мой напор. Привстаю с неё, переворачиваю на бок, не снимая её с члена. Теперь одна её нога между двумя моими, а другая на плече. Растянутое на пределе прочности лоно матери обтягивает мой хуй, пузырится белесой влагой.

Задравшееся платье, смятым куполом накрывает утонувшую по пояс в подушках мать. И я ебу её, вминая ещё глубже в подушки. Ласкаю только то, что обнажено. Отвисший на бок материнский живот колышется в такт моим ударам. Её ягодицы мягко шлепаются об меня. Из под подушек, слышится приглушённый вой. Я ебал мать в этой позе пока не устали руки. Затем заставляю её встать. С членом в пизде ей это удаётся не сразу. Стягиваю с неё не нужное, надоевшее платье. Швыряю его в сторону. Оно падает рядом с ночнушкой. Ловлю ладонями вывалившиеся перезрелые дыньки грудей. Её затвердевшие соски щекочут ладони. Шепчу ей на ухо какую то бессмыслицу. Она в ответ просто стонет.

И кажется, плачет. Ставлю её раком. В позе прачки её зад кажется еще больше.

Я входил туго, словно мать не хотела пускать меня домой. Её тесное, узкое лоно расступалось под моим весом, и напором сыновней страсти. Расступалось с влажным тихим пуком. Обнимая широкие материнские бедра, я усердно насаживал мать на свой член, словно тушку на упруго гнущийся толстый вертел. Её белые ноги безвольно раскинуты, гора зада отклячена навстречу входящему в неё, влажно блестящим поленом члену. Здоровенные, целлюлитные ягодицы матери нависали окороками над её выгнутой, напряженной спиной. Провисший живот мягко подавался под пальцами. Груди дрябло расплывались по кровати, ткнувшись в неё набухшими, большими сосками. Она тихо всхлипнула, вместе с кроватью, отзываясь на нежный толчок, моих 89 – ти килограммов. Нависая над матерью, над её огромным откляченным задом, волосато треснувшем пополам от вбитого мною мясного кола, я чувствовал себя её повелителем, как и n лет назад, когда она впервые оказалась подо мной.

Я чуть качнулся, не надолго освобождая мать от бремени своего члена. Позволяя ей вздохнуть.

А затем снова нырнул в её тесные, жаркие глубины, не давая им сомкнуться, выдавливая из них вошедший воздух, а из матери стон. Кровать жалобно заскрипела под нашими сплетёнными в древний иероглиф похоти телами. Я навалился на мать, сминая животом, тесто материнских ягодиц, сдвигая их в стороны руками, заставляя её выгнуться настолько, что стала видна вьющаяся темная поросль вокруг вмятых мною половых губ. Член мой словно упиравшийся во что – то, неожиданно проник ещё глубже. Мать закричала в подушку. Немного покачавшись на матери из стороны в сторону, поворочав в её недрах членом, словно воротом, я медленно вышел до головки. Упершись руками в её ягодицы, я жадно, стараясь запомнить каждый изгиб тела, каждую морщинку, оглядел свою маленькую мать. Мать, покорно ждущую продолжения. Долго ждать я её не заставил.

Я качнулся вперед всем своим весом, входя в мать по самые яйца. Толкнул лобком её в зад. Руки стискивали широкий материнский таз. Я вдруг ощутил её глубины, заполненные моей плотью. Заполненные мной. Миг не бытия, и я бурно кончил.

Её лоно пукнуло, захлебываясь моим семенем. Потные ягодицы матери скакали спущенными баскетбольными шарами, размазывая по моему животу брызгающую сперму. Подушка глушила материнские вопли. Я был как в тумане. Я таранил материнское чрево, с доисторической, животной похотью. Входя и выходя на всю длину своего не маленького хуя. Сейчас она была для меня не матерью, а баком для спермы, шлюхой, воющей самкой которую надо было заполнить, залить до краёв. И я заполнял её. Член поршнем скользил в её заполненном моей спермой лоне. Я уже был пуст, и работал на холостом ходу, по инерции вбивая в неё свою любовь. Исторгая из себя последние капли. Ко мне медленно возвращалось ощущение окружающего мира. Я больше не был стиснут со всех сторон горячими, скользкими, пульсирующими стенками. В открытое настежь окно, вместе с прохладным вечерним ветром, колышущим тюль, врывался воробьиный гам. Крики играющих на улице, за забором соседских детей. Шелест листьев.

Я с трудом вытащил из матери натруженный член. Она тут же, словно лишившись опоры, мягко осела на забрызганную постель, расплылась телесами. Её пизденка, превращенная мной в дыру, мокро пернула моей спермой. Я наклонился над тяжело дышащей матерью, роняя капли семени на валуны её ягодиц, ощущая запах моей спермы, смешанный с запахом материнского и моего пота. Запах инцеста. И касаясь губами её уха, прошептал, – С днем рождения. : С днем рождения мам… Она через силу улыбнулась.

Через полчаса, приняв душ, мы сидели в саду и пили молодое вино из стаканов. Помолодевшая мать светилась счастьем.

– Сынок ты надолго ко… . Ко мне?