Мы быстро оделись. Даша открыла шкафчик и, достав оттуда два вышитых бисером кулона-ароматницы, капнула на них лавровым маслом. Мы надели ароматницы друг другу на шею и вышли из комнаты. На улице нас всех уже поджидали две машины, в которые мы и расселись.

— Ты бы видела сейчас со стороны себя, малыш, — приобнял меня на заднем сидении папа.

— Я плохо выгляжу?

— Ну что ты, ты сейчас просто сияешь. Любо-дорого посмотреть на тебя.

— Просто это был самый чудесный из всех девичников, на которых я бывала.

Машины выехали из города и минут через двадцать свернули с шоссе на грунтовую дорогу. Мы остановились на полянке, где уже стояло с десяток машин.

— Ну, кажется, все наши уже собрались: мы последние. Нам до ракитового куста нужно еще с километр пройти, но уже пешком и молча. У самого ракитового куста можно вести себя уже как обычно, но подходить к нему полагается в почтительном молчании, — сказала Зоя, выйдя из машины.

Костик, Маша и Лена отделились от нас и пошли по правой тропинке к месту сбора молодежи. Наш же путь лежал левее. Вскоре мы вышли на берег залива и спустились к уединенному пляжику с ивой, нижние ветки которой были повязаны разноцветными ленточками. Перед ракитовым кустом лежали заготовленные для костра колотые березовые поленья. Поодаль стояли две большие палатки и мангал с готовящимися шашлыками.

Находившийся на пляже обнаженный народ оживленно приветствовал Зою и всех вновь прибывших. Возникла даже некоторая кутерьма радостных обниманий и целований. Импозантный пожилой мужчина с просто удивительным своими размерами мужским органом (и почему-то в венке из дубовых листьев) торжественным голосом доложил Зое, что у него полный порядок в танковых войсках и что народ к обряду готов.

— Да я ж в твоей боевой готовности, Митрич, и не сомневалась никогда, — посмеялась ему Зоя.

Вновь прибывшие разделись донага в палатках. Лишь мне с Дашей было велено одеть сорочки. До заката оставался почти час. Перед ракитовым кустом в песок были вкопаны два шеста, между ними была натянута веревка, на которую повесили на прищепках две простыни. Так что пляж кулисой этих простыней (пока раздернутой кулисой) оказался как бы разгороженным на две части. В той части, чтобы была ближе к ракитовому кусту, из копны душистой скошенной травы, накрытой старой парусиной, устроили широкое ложе. Мы с Дашей переглянулись, поняв, что это ложе обрядом предназначено для нас-ладушек и наших пап. По другую сторону кулис в шахматном порядке располагались еще несколько таких же лож — видимо, уже для общего валяния.

К нам подошла Зоя:

— Рита, как настроение и самочувствие?

— Все замечательно.

— После зажигания купального костра будет небольшое представление, в котором Митрич будет играть роль Рода, а я — роль Берегини. Это главные славянские божества, по поверьям наших предков породившие все сущее. Во время этого представления ты просто стой рядом Дашей. Все ее слова повторяй за ней — там ваших слов совсем немного, так что трудностей с этим у тебя быть не должно. И, ладушки мои дорогие, старайтесь держаться все время за руки. Ну конечно, за исключением таких моментов, когда вам нужно будет скинуть сорочку или обнять своего папу.

Зоя посмотрела на солнце и крикнула Митричу:

— Ну что, Митрич, наверное, пора ловить луч и вставать в круги!

Все стали собираться к готовящемуся костру. Встали двумя кругами. Нас с Дашей и трех женщин, кто помоложе, Зоя направила во внутренний защищенный круг. А мужчины и женщины постарше — составили внешний защищающий круг. Митрич, вооружившись большущей лупой сантиметров пятнадцать в диаметре, стал фокусировать солнечный луч на кусочке бересты.

— Купальный огонь должен разводиться самым старшим мужчиной общины и это должен быть чистый огонь, взятый от солнца или молнии, — пояснила мне Даша.

Береста на глазах стала чернеть, потянулся дымок, вспыхнул первый язычок пламени, и вскоре костер задышал жаром.

Митрич встал во внешний круг и собравшиеся запели, глядя на огонь:

На травке, на муравке

Огонь священный горит.

На травке, на муравке

Нам силу с тобою дарит.

А ты посиди послушай

Той силы святой огонь.

Как он наполняет нам душу,

Как говорит с тобой.

Ты лети-лети, искра.

Дочка мама и сестра.

Все они у наших врат —

Сын, отец и даже брат —

Собрались в купальный час

Вновь наполнить силой нас.

Крутит, вертит Коловрат

Сын и брат. Разгорайся Огонь, Нас не тронь!

Потом все повернулись лицом к солнечному диску, медленно опускающемуся за кромку моря. Солнечная дорожка на волнах угасала на глазах. Природа затихала, словно прислушиваясь к надвигающимся сумеркам. На другом крае неба проступил блеклый серпик луны. Ночь на Ивана Купалу вступила в свои права…

Пылающий огненный шар закатывался за море, окаймляя снизу красноватыми отблесками череду перистых облаков между нами и горизонтом. Природа расставалась с красками дня, угасая в приглушенно фиолетовом. Вот и блеклое зарево последнего луча отрезано мглой. Мы все еще стояли обращенные к образу ушедшего от нас дня в умиротворении чуткой тишины, нарушаемой лишь верещанием цикад да потрескиванием костра.

Первым пришел в движение Митрич, поправив на своей голове венок из дубовых листьев:

— Да пребудет с нами умение видеть путь свой в ясных образах!

Взрослые перестроились так, что Митрич и стоявшая с ним рядом Зоя оказались во главе нового действа.

— Сейчас наш выход, — шепнула мне Даша, — когда я буду отвечать им, просто повторяй вслед за мной мои слова.

Меня охватило волнение. Взявшись за руки, папа, я, Даша и дядя Володя встали перед Митричем и Зоей. Дядя Володя обратился к ним:

— Бог Отец Род, породитель наш! Государыня наша, Берегиня-матушка! Ладушки просят у вас благословения перед таинством первого соития.

Митрич отвечал ему:

— Садовник вырастил яблоко. Кто должен откушать его первым? Кто же, как не садовник!

Зоя продолжила величавым голосом:

— Добра вам и радости в согласии вашем!