«Бомбилы» явление не только столичное. Но на таких полустанках их нет, поэтому вопросы по передвижению следовало решать извечным российским способом — посещением буфета вокзала, где можно было найти запоздавшего водителя грузовика или там автобуса. Последнее было бы особо приятно, если учесть температуру воздуха снаружи. Да, зима уже вот-вот как двинет по раздолью российскому! Не разбирая ни города, ни деревни, словно мы все для природы так, если не пустое место, то экспонаты её музея. Есть и хорошо. Не более. А то, что нет денег купить дров, угля или деньги украдены и котельная, вместе с водопроводом, отопительной сетью, не получив достаточного ремонта, после первого же удара морозов прикажет всем долго жить, выпав в технологический коллапс, так это ей всё равно. Она выше этого. Природа, вообще, выше всего. А выше Природы только Космос. Да и там, я так думаю, есть своя иерархия. Или нет? Ладно, это философия, а философия не сильный мой конёк. Я принимаю всё вокруг, как оно есть, но думаю чуть-чуть наперёд, на два шага, не больше.

Он сидел в углу, доедая что-то среднее между ножкой ископаемой птицы дрон и индюшки. По-моему его звали Спиридон и он был среди тех десяти, чуть трезвых верховян, которые грузили мне запасы на зиму. Разговор получился быстрым, можно даже сказать сверхкоротким. Он посмотрел на меня, оценивающим взглядом, поинтересовался, почему вернулся. Услышав ответ, удовлетворённо кивнул головой. «Через десять минут у входа» — голос у него был особенно нежен, так как только что он добил графинчик водочки грамм на двести пятьдесят. — «Так, что, давай! За встречу!» Я выпил с ним, занюхал корочкой хлеба. Надо сказать, прожив какое-то время вне города, а потом, вернувшись в него, я обнаружил, что хлеб совершенно, а зачастую принципиально, отличается. Вот и сейчас, вдохнув запах этого хлеба мне стало спокойно, даже как-то приятно закружилась голова. Или это водка так рванула в голове?

У входа в вокзал стояла она. Только вместо лосин, на ней были джинсы, а изящные туфельки сменили короткие уги. Тоненькая сигаретка краснела точкой у рта, окружённого смешанным облаком пара и дымка. Ждёт кого-то? Она глубоко вздохнула, бросила тлеющий бычок в гору уже смёрзшегося мусора в урне, достала новую. Это означало только одно — сильное нервное настроение. Не встретили?

— Не встретили? — Я стоял сзади, улавливая запах духов. Приятные.

— М? — Она посмотрела на меня, чуть повернувшись, чётко выделив свою грудь, затянутую в одежду.

— Говорю, что никто не встретил? Опоздали?

— А вы куда едете? — Она повернулась ко мне, рассматривая моё лицо, освещаемое тусклым светом одинокой лампы над остановкой.

— В Верхнее. — Нам по пути?

— А это далеко? — О, как! Неместная, к тому же ничего не понимает в местной географии. Что же тебя приволокло сюда?

— Ну, далековато. — Я увидел заворачивавшую к нам машину. — А вам куда?

— С собой возьметё? — Она переступила с ноги на ногу, выдохнула огромный клуб пара. — В Верхнее?

— А вам всё равно куда? — Газик — автобус со следами красных крестов визгливо затормозил прямо у нас под ногами. При разгроме воинской части этот шедевр военной автомобильной промышленности достался по очень низкой цене. По такой же цене в Верхнем появились многие образцы военной техники. Правда, со снятым вооружением, но от этого их характеристики не снижались. Посмеиваясь, Вович рассказывал, как они лихо ездили по грибы, ягоды на БРДМ. А ГАИ? Какое ГАИ в лесу?

— Возьмёте? — Она вновь переступила. Волнуется не по-детски.

— Спросим у водителя. — Я подошёл к Спиридону, подмигивая глазом. Нет, планов на неё не было. Просто было интересно посмотреть на неё в Верхнем. — Возьмём попутчицу?

— Эту? — Он посмотрел на неё. — Давай. Чемоданы в кабину, а ты ко мне.

— Спасибо. — Она помогла мне погрузить свои вещи, запрыгнула в кабину. Ей видимо полегчало, даже что-то похожее на улыбку тронуло губы. Ох, ты ещё с теми подарками, что лучше выбросить, чем открыть.

Внутри буханки было прохладно, но не так как на улице. Усаживаясь на скамейку, сооружённую из грубой доски, я коленкой ударился о замотанный длинный предмет. На ощупь это было ружьё. Ого!? С оружием ездим?

— Позавчера, тут на дороге хулиганили. — Спиридон обернулся ко мне. — Машину сожгли. Так, что ты осторожней там. Головой верти. Кто за нами поедет.

— А чего хулиганили? — Я поблагодарил самого себя за такую проявленную сообразительность в добывании чего-нибудь компактного, скорострельного. Надо доставать АПС. А ГАИ? Как бы отвечая на мой мысленный вопрос, Спиридон кратко, нечленораздельно помянул кого-то.

— Ты смотри, давай. Тут этого ГАИ, ВАИ, милиции-полиции хрен увидишь. А ребята совсем забычились. — Спиридон не обращал внимания на сидевшую рядом пассажирку, приправляя речь убедительными междометиями.

— А ты чего делал на станции?

— На базар мясо возил. Катю раньше отправил, днём, а сам вечером поехал. — Теперь понятно зачем ему ружьё. Везёт деньги.

— Тебя, дочка, как зовут-то? — Он завёл мотор, кинул взгляд в зеркала.

— Виктория.

— Вот и хорошо, Виктория, то есть Победа. Едим и не молчим. Расскажи чего-нибудь? — Несколько пачек патрон из рюкзака улеглись на колени. Теперь магазины с пистолетом из чемодана. — Нам ведь интересно, откуда ты и куда? — Он явно подключал меня к разговору.

— Да, Виктория. — Я, перекрикивая мотор, поддержал его. — Меня зовут Сергей, а нашего водителя…

— Спиридон Константинович. — Чуть ли не басом закончил за меня Спиридон.

Фары появились из-за поворота, именно на том участке, где лес был самым густым. Спиридон крякнул, потянулся за ружьём, но они опередили его. Мгновенно оказавшись рядом, кто-то в маске высунулся из окна, затряс автоматом, давая сигнал остановиться. Я крикнул «гони!», Спиридон нажал на газ, Виктория вцепилась в дужку на торпеде, сжалась в комочек. Они попытались обогнать нас, дали несколько выстрелов в воздух. В открытую половинку окна было трудно прицеливаться, но я дождался, когда они практически поравнялись с нами, дал несколько очередей, метясь в место водителя. Без машины они никто. Авто неожиданно пошло юзом, стало разворачиваться поперёк дороги. Мы отскочили ещё метров на двести по этой прямой стреле дороги, когда сзади ухнуло огненное облако. (Специально для .оrg — BestWeapon.ru) Машина, перевернувшись, слетела в кювет, где благополучно и загорелась.

— Вы тут погодьте. — Спиридон подхватил ружьё, сорвал с него мешковину. Ого! Трёхстволка!? — Я мигом.

— Не ходите! — Виктория, выползшая из кабины, держалась за бок нашей буханки. И было похоже, что ещё немного и её вытошнит. — Они вас убьют!

— Это мы посмотрим. — Спиридон взвёл курки. — Кабаны от этого падают. А человек и подавно.

Проводив его, мы взглянули друг на друга. Не знаю, что Виктория увидела в моих глазах, но она, поджала губы, бросилась ко мне, прижалась, зарываясь головой под полу куртки. Где затихла, мелко подрагивая. Скоро вернулся Спиридон, на плече которого висела его трёхстволка, два автомата Калашникова, а из-за пояса торчала рукоятка ТТ. Карманы оттягивали магазины.

— Все погибли. — Спиридон пожал плечами. Так получилось, мол. Сами напросились. — Ты на переднем сидении всех порешил. И часть досталась задним.

— Так они живы? — В воздух опять взлетел сноп от взорвавшегося бензина.

— Уже нет. — Спиридон пожал плечами. — Уже нет. — А куда делась канистра из машины? Она же была, вот тут, под сидением?

***

Он молча подвёз нас к избе Маши, так же ничего не говоря, не спрашивая, помог выгрузить вещи и укатил на другой конец села. Маша выскочила на крыльцо в тонком платке, накинутом на рубашку. Мою рубашку. Повиснув на шее, она крепко целовала меня в губы, стремясь восполнить всё то время, пока меня не было. Я же держал её в руках, невольно

прикрывая её открывшийся голый зад. Наконец, она отклонилась от меня, посмотрела в глаза.

— Вернулся. — Глаза даже в темноте сверкали от возбуждения.

— Вернулся. — Я улыбнулся. Нет, она определённо не такая как думают. Она другая. — И не один.

— Кто? — Она только сейчас увидела Викторию, смотревшей в сторону. — Она?

— Попутчица. Пустишь переночевать? — Я одёрнул рубашку, прикрывая полностью голый лобок. Как я её тогда побрил, хулиганя, так она и бреет его?

— А чего не пустить? — Маша махнула рукой. — Давай, заходи. А чемоданы это мужчская работа. — Она именно так и сказала — «мужчская», невольным образом ткнув в мой расслабленный разум. Да, женщина может любой — грамотной, не грамотной, но должна быть женщиной, к которой хотелось бы вернуться, прикоснуться, насладиться её глубоким дыханием, ритмичным движением груди.

На стол она собрала на счёт раз. Я даже не успел поставить всё по углам, как на столе всё стояло, а в печи потрескивали дрова, нагревая большой чайник с водой. На самовар, времени не было. Виктория, ополоснув руки, лицо, помогала Маше, о чём-то они шептались, хихикали. А у меня внутри от этой пересмешки поднималось желание оголить Машку, и вот тут на столе, на глазах у Виктории, отодрать. Может быть, почувствовал себя самцом, вернувшимся после битвы с победой?

Я лег сразу после ужина. Они же там пошушукались, куда-то вышли, а потом Машка нырнула ко мне под одеяло, холодными руками и ногами обхватив меня. Согревая горячее тело этой женщины, я невольно тёрся своим набухающим членом по её голому лобку, чувствуя, как молоденькие волосики тыкали меня, провоцируя на дальнейшее. Но она, сладко вжавшись в меня, зашептала на ухо — «девочку разбудим, она-то нам зачем?» Но позволила руке нырнуть к жаждущим прикосновения губкам. Даже ногу отвела в сторону, высоко её подняв. Ну, как вот после такого остановиться? Она оттолкнула меня, поцеловала в губы, а потом потянула за собой. Схватив одеяло, мы не одеваясь, как есть, пробежали по двору, нырнули в сарай, забитый сеном. Волна летних запахов накатила на нас, возбуждая не меньше, чем эта разлука. Миша закинула одеяло на второй этаж, полезла по лестнице, ведя за собой такой вот волнительным сердечком, ярко выделявшимся на её белой коже задницы. Наверху, я подхватил её на руки, ловя на лету сосок её груди. Она же пыталась нащупать член, спустив руку. Побалансировав немного, мы рухнули в сено, промахнувшись мимо одеяла. Сено тут же стало колоть нас, но от этого страсть так разгорелась в нас, что эта минута, пока мы натягивали одеяло, перебирались на него, показалась нам вечностью. Только когда я, надавив, протиснул головку своего члена сквозь её сочные воротца, она вздохнула, застонала «миленький».

Она только раз остановилась, когда оргазм накрыл её с головой, выбил из этого мира, унеся в светлый край, откуда приходит радость, и куда мы все стремимся. Но до этого, она трахала меня. Именно она, а не я её. Не давая мне останавливаться, она сосала член, свои пальцы, тёрла торчавшие и алеющие от моих поцелуев соски, раскачивалась на мне, крутя задом, вжимала в себя, обвив ногами и руками. И потом, когда взгляд её стал более или менее осмысленным, она подтянула меня за торчавший член, направила его в уставшую пиздёнку.

— Кончи в меня, обрюхать. — Она не стеснялась меня ни капельки, говоря всё так, как есть. — Проткни меня. Достать до печени, но кончи. И кончи так, чтобы из меня не лилось, брызгало!

— Как же я соскучился по тебе! — Да, внутри меня бушевало это пламя — пламя истосковавшегося по женщине мужчины. Хотя у этого мужчины за три дня до этого был пятичасовой секс с не менее знойной женщиной! Вот и пойми себя!? И с этой хорошо, и с той, а вот с той наверно будет лучше? — Я тебе сделаю ребёнка. Именно сделаю!

— Сделай! — Она изогнулась, словно кошка, получающая самую лучшую ласку от хозяина. — Сделай! Я хочу от тебя ребёнка!

В другом месте, в другом времени от таких бы слов я остановился, призадумался, как-нибудь изменил ход этих событий, но в глубине сена, ночи, посреди России, с дрожащей от желания женщиной я думать и желать другого уже не мог! Я как паровоз застучал мошонкой по влажной перемычке между аналом и пиздёнкой, уже втягивающий меня в себя, требуя свою порцию спермы. Поток ударил ей по голове тоже, она зажала рот, ладонями, не давая себе кричать. И стала подбрасывать меня, выгибаясь. Причём с такой силой! Я соскользнул с неё, упал рядом, а она упала на меня, навалившись грудью мне ни лицо.

— Эта девка твоя? — Руки ухватили меня за горло. Ого! Хватка-то! — Говори?

— С ума сошла? — О, как! Ревность? Интересно!? — Просто попутчица.

— Поэтому, она так на тебя смотрела, а ты на ней все пуговицы расстегнул глазами своими бесстыжими?

— Как смотрела? Кто смотрел? — Правда, было смешно. В копне сена, только, что кончившая женщина, с сеном в волосах, взбитых в самую причудливую прическу, держит голого мужика за горло. Ну, держала бы за яйца, а то за горло! — А чего ты не держишь меня за яйца?

— А? — Она сначала не поняла вопроса, ожидая другого ответа от меня. — За яйца? Так они мне сгодятся ещё.

— Тогда, так. — Она ойкнула, оказавшись подо мной. — Она попутчица, простая попутчица. И очевидно очень и очень со сложной ситуацией. — Я кратко рассказал всё что думал и понял из увиденного мною. Сцену с погоней я убрал из рассказа, не желая её будоражить. — А летел я к тебе. У меня даже подарок для тебя есть. В чемодане.

— Подарок? — Она замерла, а потом, обхватив меня за шею, стала плакать. Такими вот горючими слезами, так горько-горько! Я испугался. — Ничего. Я от счастья! Мне как родители умерли, так никто не дарил подарки.

— Машенька. — Внутри меня стала подниматься волна желания обхватить её, согреть, ну, не знаю, сделать всё, что бы было ей хорошо. Тот, другой Сергей, остался там, в городе, где партнёр уже крепко попал в ситуацию и скоро его доля станет моей. А тут, в сене, с этой женщиной я был сам собой, Серёгой, — мужчиной который осеменяет женщину и заботится о ней. Может в этом всё, к чему стремится мужчина? И бизнес, власть, деньги это суррогат такого вот счастливого, радостного ощущения выброса спермы внутрь женщины? Не знаю. Но сейчас, тут, я не хотел, чтобы она подо мной плакала. Она была моей женщиной, я её мужчиной и её слёзы это минус мне! Утром мы проскользнули обратно, я голым потанцевал у печки, подбрасывая поленья, а потом нырнул под одеяло к тёплой и уже сонной Маше. Да, вот-вот морозы.

Утро мы проспали. Разбудили нас звуки на улице. Соседка выгоняла корову Машки, а на её запоздалое, лишь махнула рукой. «Милуйтесь» — Вот скажи, откуда эта бабка знает о нашей ночной вылазке? — «Вам поспать надо сейчас». Но поспать нам не дали. Появился Спиридон, Ильич, Ирина. Женщины тут же забегали, готовя завтрак, а мужики сели напротив меня. И учинили расспросы. На которые мне приходилось отвечать. Откуда у меня такой пистолет? Вообще, кто я? Почему с собой привёз девчонку, когда есть Маша? Честно скажу, не ожидал я последнего вопроса. Никак! Пришлось на пальцах, призывая Спиридона в свидетели, рассказать, сначала о девочке, а потом соврать о пистолете, о себе. Ложь была явной, но удовлетворила их. Вернее, они приняли её, посчитав, что такое объяснение может быть засчитано за правду. К тому же, как не крути, в таком узком мирке правда всегда выскочит наружу, засветится, ударит по нервам.

Навигация тут понятие относительное. Официально она давно закончилась, а местные Беринги, Санниковы и прочие ещё рассекали на низкобортных лодках по студёным волнам реки. На одной из таких лодок, нанятой за сто рублей плюс бензин, меня везли на остров.

На проводах, Маша, кусая губы, клялась, что как наступит зима, перебраться на остров со всем своим зверинцем. Виктория стояла в стороне, тоже кусая губы. С Машей они поговорили до этого, выгнав меня из избы, и, похоже, договорились, что Виктория поживёт у Маши, а потом сама решит, что ей делать. И теперь стояла она, как и была чужой, среди провожающих, не понимая ни себя, ни мира вокруг. Не понимал его и я. До конца не понимал. Не понимал как жестокость и милосердие могут сочетаться в одном и том же человеке, как через скромность прорастала разнузданность, безоглядность в самых смелых сексуальных опытах. Но много я не думал. Старался не думать. Мне было достаточно, что вот тут, сейчас, у меня есть женщина, с которой у меня такой секс, словно я наглотался стимуляторов, и есть остров, куда меня тянет почище, чем на Бали или там другое вечное зелёное место.

Для меня, в этой части моей жизни, остров, вообще, стал чем-то отдельным, заветным. Отдельной единицей мироздания, если хотите, располагающийся где-то между изначальным местом под именем РАЙ, первым домом в моей памяти, где было спокойно, безопасно, счастливо и домом, как таковым — со всеми радостями, горестями. И куда я должен был вернуться. В каком бы не был шоколаде, в какой бы степени безумства не находился, я должен был вступить на этот остров, почувствовать его крепость, вдохнуть налетающий речной ветер, вольный, своенравный. Наверно, именно из-за этого же чувства вольная кОзацкая дружина облюбовала остров на реке, разместив свой стан, в последствии превратившейся в столицу непризнанной казацкой вольности.

Брызги холодными точками ударили по лицу, возвращая меня в этот мир. Остров выплывал из-за поворота, выпячивая неожиданно появившийся утёс. Я его на острове не видел. Или просто невнимательно смотрел? Но как я мог пропустить такой красивый утёс? Я вытер воду, ладонью растянув прогревающуюся речную воду по лицу, бросил взгляд на замотанные в целлофан вещи, среди которых выделялся тюк собранный Машей. От одной мысли о ней, о заботе, с какой был собран этот тюк с одеялом, подушкой, какой-то едой, пирогами, ещё чем-то мелким, но, по её мнению, важным, мне стало очень тепло. Улыбнувшись кормчему, так и не одевшему брезентовый плащ, я приготовился прыгать на берег, натянув повыше борта болотников.

— Сразу верёвку за кол! — Кормчий делал дугу, чтобы ткнуться мордой лодки в нужное место. — Течение тут быстрое! Так, что, не зевай!

— Понятно! — Я изготовился, собрался пружиной. Толчок!

Мир вокруг меня преобразился, природа, бывшая чем-то вроде протягивающейся картины на холсте, обступила лаской печного дымка, лая собаки, встревоженного кудахтанья кур. Ого! Вович обзавёлся хозяйством? Хотя, похоже, Ирина всё тут переиначила. Вон, даже ветряк появился. Сколько же я тут не был? Ведь, не так долго?