А вот послушайте ещё одну сказку. Бают, мол, замужество для девиц — хуже смерти. Дескать, это парни жениться хотят, чтоб можно было, когда вздумается утехам любовным предаваться, а в ухаживаниях особо не стараться. Девицам же молодым свобода потребна — с подружками песни петь-напевать, да цветочки по лугам собирать. Вот такие россказни и сочиняются.

А на деле же девицы замуж не меньше хотят. Вот и Алёнушка, когда выросла, да когда между ног зачесались, так замуж захотела, что куда деваться! Хотя, как выросла… годочками уже на выданье, а сама росточка небольшого, худенькая, тоненькая. В плечиках хрупкая, в бедрах узкая, а в поясе так и вовсе тростика, словом, невесомая былинка. Грудки хорошенькие, хоть и маленькие. И никем ещё не ласканые, для суженого оберегаемые.

А желающих для Аленушки суженым стать хоть отбавляй. Хоть и не может молодушка женскими округлостями похвастать, а до того хорошенькая, что вокруг цветка ранним летом столько шмелей не вьётся, сколько парней вокруг неё.

Да и сама Аленушка о добрых молодцах мечтает, щелка девственная соком истекает. Оттого дважды в день грудки маленькие мнёт, между ног усердно трёт. А если успеет, то и ещё разок-другой потеребит. Благо, летом до местечка своего добраться девице легко: подол подобрала, и вот тебе — вареник сам в ладошку ложится. А коли спугнёт кто, так в мгновение ока подол вниз спадает, мокрую щёлку прикрывает, знай только румянец усердной работой объясняй, да сосочки, через сарафан торчащие, прикрывай.

Так и балуется с собой Алёнушка уже давно. Раньше-то оно понятно, другого спасения от бурного желания не сыскать, но теперь-то уж совсем невеста — пора замуж выдавать.

Посему то и дело красна девица к матушке ластится, словно кошка, в глаза заглядывает и вкрадчиво выспрашивает:

— Маменька, когда же замуж мне будет можно?

А матушка ей и отвечает:

— Сама знаешь, доченька. Как сдюжешь попочкой своей орех раздавить, тогда и можно под венец нарядить. Таков обычай.

Оно и вестимо: коль девица тощая да хрупкая, значит, хилая и супружеской жизни под мужиком не выдержит, а ей ещё детишек рожать. Оно понятно, что маменька за свою Аленушку-тростинку переживает.

И решила красна девица в готовности своей к замужеству всех убедить, во что бы то ни стало орешек попой раздавить.

На укромную заводь речную Алёнушка убежала, разделась догола и солнышку прелести свои показала. Грудки упругие стоят, на них сосочки розовенькие своей нежностью манят. Животик плоский совсем, а в поясе до того тоненькая, что, кажется, пальцами обхватить можно. Словом, что есть хрупкий цветочек. И знает ведь, что хороша собой. А вот как на ягодички ладони положила, так сразу сильно загрустила. Маленькую попочку свою сжимает и так про себя рассуждает: «Наказание у меня, а не попа — маленькая, плоская. Такой не то что орех не раздавить, а даже перед мужем будет стыдно покрутить.»

Сидит Алёнушка, кручинится. Только собралась вареник смазать, чтоб тоску разогнать, глядь, мимо девица идёт и звонко песенку поёт.

Задницей я округлела,

Перед мужем ей вертела.

Смотрит на неё опять

И хочет в попу меня взять.

Ягодички я не буду развигать,

Может меня хоть хлестать.

Не знаю уж куда девать

Округлость их — везде видать.

Удивилась такой песне Алёнушка, выглянула из высокой травы и видит: идёт девица-раскрасавица, аж подол оттопыривает круглая задница. И не толстая бултыхается, а крепкая перекатывается. Как увидала такое Алёнушка, помчалась опрометью к молодке, даже сарафан надеть забыла — так и побежала голая.

Выскакивает, значит, перед самым носом у крали, та аж оторопела. Оно и не мудрено, когда на пустой дорожке слово из-под земли хорошенькая голая девица возникает. Да ещё и говорит:

— Здравствуй, девица-красавица! Не изволь прогонять, дозволь попу помять!

— Ну дела! От парней такие просьбы то и дело получаю, но чтоб девица хотела, такое впервые встречаю. Спору нет, ты миленькая, но девочки меня ничуть не привлекают, мужские руки на себе ощущать предпочитаю. Не обессудь.

Поняла вдруг Алёнушка, как незнакомка всё истолковала, и от смущения румянцем воспылала.

— Что ты! И в мыслях подобного не было! Я тоже только парней и хочу, да так, что каждый день вареник свой дро… Ой! То есть замуж хочу, чтоб жили душа в душу. Вот токмо маменька не дозволяет. Говорит, мол, когда раздавишь попой орех, тогда и пойдёшь под венец. А у меня меня — вон…

С этими словами Алёнушка повернулась, да причину своей печали показала. Смотрит незнакомка и головой качает: попочка у Аленушки хоть и хорошенькая, гладенькая, а всё ж до того плоская да маленькая, что словами утешать — только нагло в глаза врать.

— Понимаю тебя, красна девица. У меня же в юности тоже сзади небогато было. А потом так округлилась, что самой потрогать приятно.

— Быть такого не может! Покажи, в просьбе странной мне не откажи.

Тут и сделала молодка то, что многие парни увидеть мечтают и что свои елдаки разминают. Спиной к Алёнушке повернулась и подол вверх потянула. Всё больше и больше стройные ножки оголяются, у Алёнушки глаза от восхищения округляются. Представила она, как красавица бедра свои крутые перед мужем раздвигает, как супруг поцелуями до самого сраму их покрывает. А уж как попа показалась, так и вовсе дар речи потеряла. Высокие и круглые ягодицы посередине плотно сомкнуты, сверху и снизу полумесяцами расходятся, а чуть сбоку посмотреть — что есть два безупречных шара.

А незнакомка той ещё охотницей оказалась. Знает, чертовка, какие восхищение и зависть её роскошная задница вызывает, и решила ещё больше подразнить. На ягодицы ладони свои положила, потискала, помяла, пальцами сжала, а потом и вовсе развела в стороны, что на мгновение маленькая задняя дырочка показалась, и резко отпустила. Сочные половинки упруго колыхнулись и в следующий миг вновь шарами обернулись.

Как завороженная на красоту такую Алёнушка смотрит, и руки сами к округлостям тянутся. Осторожно, опасаясь незнакомку разозлить, ладони к ягодицам прижимает и тоже пальцами легонечко сжимает. Даже не верится ей, насколько они упругие да приятные.

Неизвестно, сколько ещё Алёнушка прелестную задницу трогала и как далеко (а может, и глубоко) в этом деле зашла, только вдруг кусты поблизости шелохнулись и птички звонкие тут же встрепенулись. Незнакомка в тот же миг подол одёрнула, прелести свои прикрыла, и Алёнушка словно от наваждения очнулась.

Вдруг осознала она, что стоит посреди дороги совсем голая и поспешила прикрыться руками, а как лучше — и сама не знает. То ладошками грудки накрыла и то, как сосочка них уткнулись, ощутила. Но так всё, что меж ног, видать, благо там у Алёнушки всё голенько. Тогда поспешила срам прикрыть, одной ручкой туда юркнула, и вдруг поняла, что это очень похоже на то, чем она каждый день перед сном занимается. А ещё от мысли такой захотелось ладошку плотнее прижать, да пальчиком щёлку пощекотать. Но не время сейчас шалить, надо незнакомку обо всём расспросить.

Потупила смущённо очи и вопрошает, робость с трудом преодолевает:

— Расскажи мне, подруга негаданная, расскажи мне, красавица, раскрой тайну заветную: как же ты попу такую прекрасную заполучила, если раньше плоской ходила?

— Не тайна это вовсе. Раду буду тебя научить, негоже девице без мужа ходить. А получилось так. Как ушёл брат счастья искать, да как занемог тятя, так за водой сходить стала. А воды много надо — маменька у меня ещё молода, малых братьев да сестёр полным-полно. Вот и таскала по два ведра то и дело, а за ними то присядешь, то привстанешь, чтоб не расплескать. А вёдра тяжеленный! Вот и чувствую под вечер, попа от напряжения аж ноет. Поначалу тяжко было, потом всё легче и легче, а попа стала попа круглее и крепче.

— Как всё просто оказалось! Как хорошо, что ты мне повстречалась!

За науку Алёнушка поблагодарила, наспех оделась и к дому припустила. Дома же порога объявила, что теперче за водой ходить будет она. Удивились все, принялись отговаривать, мол, куда такой тростинка вёдра таскать, переломится не ровен час. Но Алёнушка и слушать не хочет. Схватила вёдра с коромыслом, да бегом на колодец.

Студёной водицы набрала, по самую кромку налила, коромыслом поддела, ухватилась, чтоб на плечо взять, да поняла, что не может поднять. Делать нечего — до самой земли красна девица присела, под коромысло подъезда, чтоб на оба плеча взвалить, да так прогнулась и ноги расставила, что срамота! Хотя кому срамота, а кому красота.

Оно ведь как. Покуда девка замуж не выйдет, новую одёжу ей редко справляют. Мол, женой станешь, вот супруг и оденет. К тому ж давно замечено, что когда одежда на девице тесная да короткая, женихи быстрее отыскиваются, да охотней сватаются. Вот и у Алёнушки сарафанчик коротенький, да ещё и вверх пополз оттого, что молодка так раскарячилась. Увидай её сейчас кто, из женихов бы очередь до самой реки растянулась.

Но хоть вам срамота, хоть красота, а только девица всё едино поднять ношу не могёт. Все свои силушки скудные прилагает, но даже на вершок от земли не открывает. Неведомо, сколько бы ещё бедняжка страдала, кабы не кикимора, что за ней тайком наблюдала. Поначалу зрелище забавляло её забавляло, но нужно было кикиморе в колодец нырнуть, да через проток подземный к водяному заглянуть. А девица всё не уходит.

Надоело кикиморе, вознамерилась она Алёнушку припугнуть, чтоб та убежала. Подкралась сзаду, хотела за попу ущипнуть, но какипод подол заглянула, так поняла, что щипать скучно будет, не за что ухватить. Зато ниже такой красивый цветочек раскрылся — нежный, розовенький. Уж собралась кикимора палец свой длиннющий примкнуть, да в последний миг заметила, что не цветок это ещё, а бутончик. Пожалела суседка Алёнушку, не стала портить. А вместо этого как схватит за едва показавшийся лепесток.

Почувствовала девица, что кто-то схватил её за сокровенное местечко, вскрикнула, да от испуга вскочила вместе с коромыслом. Оглянулась — чудеса! — нет никого. Не по себе стало Алёнушке, домой поспешила. А идти-то в крутую горку, да с полными вёдрами. Словом, когда до дому добралась, чувствует, что ножки стройные гулят, ягодички худенькие прям горят.

От усталости хотела было Алёнушка всё бросить, но как вспомнила прекрасную незнакомку, да как вообразила, что у неё тоже попа такая же круглая и красивая станет и замуж маменька отдаст, так вмиг сердечко девичье решимостью преисполнилось. Перевела дух краля, и вновь за водицей вниз по холму побежала — резво, легко, как одни токмо беззаботные девчушки умеют.

На сей раз не стала Алёнушка вёдра до краёв наполнять, а то ведь не поднимет. Не сдюжила бы и в тот раз, кабы не таинственная рука, что под подол забралась, да за местечко потаённое схватила. А то, что не травинка это была, а чьи-то озорные пальцы, сумнений уж не оставалось.

Вот налила красна девица воду, коромысло приложила, а брать не спешит. Призналась себе молодка, что хоть и жутковато было то событие, а всё ж необъяснимо приятно. Было и ещё кое-что, в глубине сердечка зародившееся, но от самой себя спрятанное девичьей стеснительностью. Не решилась даже в мыслях сказать себе об этом, но…

Но всё же не руками подняла коромысло, а оглядевшись, точнёхонько как в прошлый раз подълезла шеей под него, токмо пуще прежнего раскарячилась да больше потребного поясничку прогнула. А ещё плечиками поводила, спиной покрутила, разумеется, за ради того токмо, чтоб коромысло удобнее легло. А что из-за этого подол вверх пополз да юные красоты приоткрыл, так то её вина, то — сарафан короток стал. Говорила матушке, что замуж пора. И то, что в положении таком простояла чуть дольше нужного, да задом решилась едва заметно повилять, так не оттого вовсе, что ждала чего-то, просто с силушкой собиралась.

Заслышав голоса неподалёку, взяла Алёнушка вёдра да вверх по холму к дому поспешила. Так до сумерек ещё не раз на колодец бегала. Когда же спать легла, почувствовала, что стройненькие ножки до сих пор гудят, худенькие булочки так совсем горят.

На утро же, хоть и болело всё от непривычного тяжкого труда, мысли об орешек да удовольствиях супружеской жизни пустили Алёнушку за водой ещё по утренней росе.

Так и пошло дело изо дня в день. Красна девица трудится, старается, родители помощницей своею восхищаются. А молодушка каждый вечер тайком попочку свою ощупывает — всё проверяет, сделалалсь ли больше да круглее. И вот однажды, ягодички свои юные наминая, чувствует, что никак поплотнее да помясистее стали. Да и ладони вроде как-то по-иному лежат, будто пальцы сгибать чуть больше надобно, чтоб их кончиками нежной кожи коснуться.

Ох, и обрадовалась Алёнушка! Ох, и возликовала! Помогает ей совет прелестной незнакомки. Теперь уж точно попа будет не хуже, чем у других девиц! Даже лучше! Любой орех ей раздавит, да за самого красивого парня замуж выйдет!

Окрылённая такими местами, Алёнушка даже ещё дважды на колодец сбегала, хоть и сумерки уже сгустились. А сама тем временем подумала: жаль, что подружек стеснялась, да на реке вместе со всеми не оголялась. Сейчас бы спросить у кого из них, правда ли попа круглее стала, а то сама сколько мне крутилась, сколько задом не виляла, а так толком ничего не увидала. Но раньше всё стеснялась, что у других девиц задницы уже начали округляться, да женской красотой наливаться, а у неё так и оставалась маленькой да плоской. Вот и не сравнить теперь никому. Ну да не беда!

Ещё усерднее взялась за дело Алёнушка. Воды в вёдра всё больше наливает, вверх по склону всё шибче шагает, да ещё девять раз по пути приседает. Кто её за этим делом видел — дивятся, смеются, а красна девица знай себе трудиться продолжает, глупые смешки её мечте не помешают.

Терпение и труд всё перетрут, а по работе и награда. Вот и у Алёнушки усилия не пропали даром. Полегоньку, помаленьку всё красивее да соблазнительнее девичья попочка делалась. И вот уже так округлилась, что и без того короткий подол оттопыривает. Потискала молодка в очередной раз свои ягодички, пожамкала, и решила, что пора.

Только хотела к матушке обратиться, а та вдруг сама и молвит:

— Пора тебе, доченька, орешком готовность свою подтвердить, да на путь супружеский ступить.

Удивилась было Алёнушка, что маменька сама это сказала, хотя чему тут удивляться. Видит матушка, что дочка её в заду округлилась, что задом этим виляет и взгляды голодные привлекает. Да и подол до того короток стал, что того гляди присунут под него, и задирать ничего не придётся. Уж лучше замуж поскорее выдать.

И вот, дела вдаль не отлагая, созвали мамок-нянек, сватов со всей округи — полна горница набилась. А посреди горницы стул поместили, на него орех определили. Аленушку тоже вперёд приглашают, чем девицу немало смущают. Охватило вруг юную красавицу смущение великое, щёчки так и зарделись. Ну да ничего не поделаешь — испытание пройти-то надобно.

Вздохнула Алёнушка, собралась с духом, с силушкой, взяла со стула орешек, ясны очи в пол потупив, под подол его куда-то засунула, и вдруг — хруп! — и только осколки в подставленную ладошку посыпались. И тут вдруг радость молодку охватила: сдюжила, прошла испытание! Теперь верно замуж выдадут!

А в горнице вдруг тишина повисла. Ни радости, ни поздравлений, что девица на выданье стала. Сидят мамки-няньки — глаза круглые, у сватов рты открылись, даже котик в углу замер с высунутым язычком, даже лапку не долизал. Тут матушка робко слово молвила:

— Аленушка, доченька, что это ты такое сделала?

— Орешек попой раздавила, как обычай велит. Теперь готова под венец идти.

Снова тишина. Тут дед Потап откашлялся, хитро с Кузьмой переглянулись, да и говорит:

— Што-то не веритша, девонька, што такое бывает. Уж не хитришь ли ты чашом? Коль вшо по-чешному, ты к нам задом повернишь, да до поясаш оголишь, штобы люди поверили. Верно говорю?

— Верно, дед Потап, верно! — согласились добрые люди, причём мужики усерднее нужного головой кивать принялись.

Новый орешек тут же сыскали, Алёнушке в ручку прямо подали. Повернулась молодка к собравшимся спиной, и охватило её стеснее — где это видано, чтоб взрослая девица перед честным народом задницу оголяла? А потом внезапно другая мысль загорелась. А пускай — думает — пускай посмотрят, какая у меня теперь попа красивая да круглая! И так вдруг радостно стало Алёнушке, что можно покрасоваться и при этом распутницей не показаться. Посмотрите, сваты, поглядите, да молодцам добрым своим расскажите, какие прелести их ожидают — пусть в жены её скорей выбирают!

Потянула девица подол наверх, ягодички круглые голыми предстали — мужики во все глаза смотрели, даже не моргали. Алёнушка прямо чувствовала, как взгляды попочку ласкают, а самые смелые под них к щёлке проникают. Взыграло в ней женское начало — ох, и приятно, что красотой её любуются.

Пуще прежнего Алёнушка попу отклячила, ладошки на упругие половинки положила и раздвинула, что на миг страстным взглядам удалось скользнуть по всем её тайным местечкам. Девица орешек меж ягодичек поместила да руки на пояс убрала. И тут как сжала попочку, ягодички вздрогнули, чуть подскочили, а по горнице треск скорлупы грянул. Через плечо красна девица оглянулась, восхищенным да удивлённым взглядам скромно улыбнулась. Расслабила попочку, и на пол мелкие крошки ореха посыпались — о как сжала!

Подол Алёнушка одёрнула и добрым людям слово молвила:

— Долго в девках я ходила, но орешек раздавила. Стала я на выданье, буду женой милою.

Тут дед Потап как засмеётся, аж по коленке себя хлопнул:

— Во девка! Жопу отраштила — бабам на жавишть, мужикам на радошть! В это поштаралашь на шлаву. Но умом ещё девчока девчонкой.

Алёнушка ушам своим не поверила, аж обиделась. На маменьку испуганными глазами смотрит, а та ласково улыбается и научает:

— Доченька, любимая, орешек надо было просто на стул положить, сесть на него и так раздавить.

Тут остальные не выдержали и тоже расхохотались, Алёнушке и самой смешно стало. Но за упорство и силу воли под венец Алёнушке идти дозволили. Да и не пропали старания даром. Мужики, как такую красивую попочку увидали, возбудились донельзя и, едва разойдясь, жён да любовниц сношали. Сам потом видал, как полдеревни с животами ходили да в один день родили.

А уж какое наслаждение ждало счастливца, которому такая краля досталась — про то уж другой сказ.