Вы будет смеяться, но я родился Одессе. Я молчу за все остальное, но меня часто спрашивают: «Ты еврей?» «Нет, – отвечаю я с грустью, – к сожалению нет. Я странная смесь поляка, немца, украинца и русского. Но я родился в Одессе, вам это не подойдет?»

Я родился на 16 – й станции фонтана, где море до сих пор относительно чистое. (Только не спрашивайте относительно чего, – я боюсь вам не понравится то, что вы услышите в ответ) И там я узнал, что такое настоящий одессит. «Как Жванецкий?» – скажете вы и таки будете неправы. Мишанька, конечно, родился в Одессе, но он свалил оттуда, потому что его плохо кормили. Где вы видели сытого одессита? Мне даже как – то смешно на вас.

Нет, мы с дядей Мишей рванули туда, где об нас заботятся, где больше красной рибы и меньше улыбок. И если мне говорят, что я одессит, я честно отвечаю: «Вы не так меня поняли. Я просто там родился. Но это ведь тоже чего – нибудь стоит… »

Как и всякого ненормального, меня всегда с неудержимой силой тянуло в те места, откуда я родом. И однажды я таки поехал, бросив жену (я тогда еще был женат), дела, важные встречи и все, что заставляло откладывать мою поездку еще на месяц. Я сел в первый попавшийся поезд, плюнул на скользкий от дождя московский перрон и поехал.

– Домой? – спросила меня проводница.

– Домой, – легко согласился я.

И вспомнил анекдот:

«На одесском вокзале толстая тетка с чемоданами высовывается в дверь прибывшего поезда и кричит:

«Носильник!!! Потаскун!!! Иди сюда, будешь иметь меня первой!»»

«Правда, это вам анекдот, а в Одессе это жизнь.

Чуть ли не впервые в жизни я ехал в СВ. Вы не ездили в СВ? Тогда вы меня не понимаете. Немедленно прекратите читать. А, впрочем, читайте раз начали.

Моей соседкой оказалась хриплая девушка, которая ругала Москву с ее билетными кассами в которых билеты только в общий и СВ, московские цены, приставучих бл$%нов – кавказцев и меня. Девушку, как я потом узнал, звали Машей и ездила она в столицу сбывать орехи собранные у бабки в деревне под Раздельной. Теперь же Маша, уставшая ждать у касс хотя бы плацкарта, ехала в Одессу, потратив на билет половину собственных денег заработанных ценою недельного каторжного труда.

– А ты приставать не будешь? – вдруг спросила она, слегка успокоившись.

– Я не приставучий!

– Смотри мне, без глупостев.

Это «глупостев» сделало со мной что – то такое, что мне захотелось плакать и смеяться, я вдруг понял, что мне безумно нравиться еще минуту назад абсолютно неинтересная Маша, что я, пожалуй, к ней таки пристану и что я действительно еду домой.

– Маша, а как ты посмотришь если я предложу тебе сходить в ресторан? – ляпнул я через некоторое время.

– А как ты посмотришь, если я скажу, что у меня нету денег?

– Очень положительно, я угощаю.

– Идиёт! – констатировала Маша. – А в общем – то пойдем. Выйди в коридор я переоденусь. Не в джинсах же мне идти…

– Да ладно тебе. Это ж не «Националь», – улыбнулся я.

– Выйди, а то пойдешь один.

И я вышел, я стоял и смотрел в окно, пока меня не тронули за плечо. Я обернулся и застыл на месте. Передо мной стояла эффектная блондинка в облегающем черном платье, успевшая где – то сделать прическу. Да с такой можно что в «Националь», что в «Максим»:

– Так мы идем куда – нибудь или это была неумная шутка? – спрашивает Маша.

– Угадай с трех раз.

И мы идем.

Ну что сказать – я весь вечер лез из кожи вон, чтобы поддерживать имидж светского парня. Но она, она так изменилась за те пару минут, в которые переодевалась. Ее хриплый голос приобрел безумное очарование, черты – недоступность, жесты – величественность.

Ночь. Мы в темном купе. Я держу Машу за руку и читаю ей стихи свои и чужие вперемежку. Мне безумно хочется поцеловать ее тонкие пальцы, но я не смею. Я вообще несмелый от природы. А тут рядом что – то неземное…

– Ты и вправду не приставучий, – говорт Маша.

– К сожалению, – вздыхаю я.

– А я вот, кажется, приставучая, – сообщает она.

Меня бьет мелкая дрожь. Я не понимаю, что со мной происходит.

– Ты дрожишь, – говорит она и я вижу в бликах света, падающего из окна ее улыбку.

– Глупо, правда?

– Хочешь я тебя обниму и ты согреешься, – говорит она так естественно, что в этих словах не слышится ни капли фальши и пошлости.

– Очень, – произношу я одними губами. Так что меня совсем не слышно, но она слышит, или не слышит, но все равно обнимает меня и все погружается в розовый туман, в нереальное пространство без времени. Где есть только она, только ее губы, руки, кожа… Я перестаю существовать, я умираю сладкой смертью всякий раз, когда касаюсь ее.

Приходит утро. И опять передо мной Маша в своих слегка мешковатых джинсах.

– Приехали уже, минут пять осталось… Прощаться пора…

– Подожди… Какое прощаться… Как прощаться?..

– Да, – говорит она, словно не слыша, – ты на перрон не выходи сразу, пожалуйста. Меня муж будет встречать.

И поезд остановился. Я сидел и смотрел на закрытую дверь. Я пытался убедить себя, что все произошедшее только сон. Я очень старался убедить себя в этом.

Но так и не смог.