Архип, он же рядовой Архипов, сам для себя не смог бы внятно ответить, что толкнуло его, переступая порог комнаты для умывания, откуда был вход в туалет, затаить дыхание и стараться ступать при этом максимально бесшумно… во всяком случае, то, что он там увидел, заранее обнаружить – увидеть он никак не предполагал – не было у него на этот счет никаких ни мыслей – предположений, ни подозрений, ни, тем более, тайных желаний.

Рота была на выезде – на полигоне, где в течение трёх дней должна была отработать очередные нормативы, и потому в казарме было шаром покати: от всей роты в казарме осталось всего – навсего четыре человека. Во – первых, это был рядовой Архипов – круглолицый румяный парень, по жизни настроенный на позитив; призывавшийся на полтора два, Архипов был молодым «стариком», то есть «стариком» он стал только – только – служить ему в этой нетягостной номинации оставалось ещё полгода… Младший сержант Бакланов, в повседневном обиходе именовавшийся Бакланом, уже, в общем и целом, не служил, а зависал в ожидании дембеля – конституционный долг он отдал без особых залётов и происшествий, то есть, говоря языком коммерции, вернул долг без каких – либо штрафных процентов, так что в самом ближайшем будущем ему по праву грезилось море водки и куча баб, а также работа в органах правопорядка; был младший сержант симпатичен и строен, а еще он был не в меру самолюбив – завершить свою службу в качестве дежурного по роте он согласился по личной договорённости с командиром роты, который пообещал сразу же после возвращения с полигона дать команду на его увольнение с присвоением очередного воинского звания… Рядовой Заяц, только – только прибывший в роту из «карантина» и еще не поставленный ни на какую должность – именно по этой причине ему на полигоне делать было пока совершенно нечего – был оставлен в роте для реального несения службы, поскольку ожидать, что рядовой Архипов или будущий сержант Бакланов будут в течение трех дней что – либо делать по поддержанию порядка, трезвомыслящему командиру роты явно не приходилось; рядовой Заяц по прибытии в роту тут же получил погоняло Заяц, что, в общем – то, было совершенно неудивительно и даже для него, для рядового Зайца, вполне естественно – в школе миловидный Дима Заяц тоже был Зайцем… И еще, помимо этих троих, в расположении роты – довеском к рядовому Архипову и рядовому Зайцу в качестве третьего дневального – пребывал ефрейтор Кох, ротный писарь, имевший прозвище Шланг, причем прозвище это, данное Коху сразу же после первой бани, было мотивировано едва ли не больше, чем прозвище Заяц для рядового Зайца, о чём, быть может, следует сказать чуть подробнее, поскольку происхождение прозвища ефрейтора Коха этого стоит.

Дело в том, что у ротного писаря, щуплого и тщедушного, внешне неказистого, был совершенно выдающийся орган, коим одни по призванию судьбы клепают себе подобных, чтоб не прервался род человеческий, а другие, коих тоже немало, тешат – услаждают или исключительно себя, или себя и близких себе по духу, делая это просто так, то есть без всякого воспроизводства… хотя, что значит – «тешат – услаждают исключительно себя»? В определённые периоды жизни, и прежде всего на её заре, то есть в детстве и юности, этим органом услаждают себя и только себя все поголовно – без всякого исключения, но это к слову, – член у писаря свисал вниз сантиметров на двадцать, в диаметре был соразмерен длине, то есть изрядно толст, на взгляд казался мясисто – сочным, и яйца, зримо крупные, тяжеловесно тянущие мошонку книзу, были огромному члену под стать, так что на фоне тщедушного тела всё это хозяйство смотрелось почти запредельно… так вот: в бане, напрочь позабыв о всякой видимости приличия, парни пялились на Коха – точнее, на его «хозяйство» – совершенно неприкрыто, что уже само по себе могло свидетельствовать о необычности видимого, поскольку всякие задержки взглядов на сослуживцах ниже пояса во время помывки в бане «по умолчанию» не практиковались – во избежание всяких – разных двусмысленностей и прочих недоразумений, так что если кому – то и хотелось, пользуясь случаем, усладить свой глаз неспешным созерцанием, то он был вынужден волевыми усилиями то и дело себе в этом отказывать, благоразумно маскируясь под всех и, таким образом, соблюдая некий общепринятый «стандарт» поведения полностью обнаженного бойца, публично находящегося среди таких же, то есть совершенно обнаженных, сослуживцев… а тут – не член, не пенис, не фаллос и даже, говоря деликатно, не хуй, а целый хуище! – внушительная штуковина, похожая на… «шланг!» – кто первый произнёс это самое слово, разобрать в шуме воды было затруднительно, но слово это прозвучало вполне отчетливо, и возразить что – либо было затруднительно, – так член ефрейтора Коха получил вполне адекватное определение, а сам ефрейтор Кох благодаря члену заполучил прозвище, которое с учетом специфики его службы оказалось просто «в десяточку».

Вот эти четверо – «квартирант» Бакланов, молодой «старик» Архипов, отслуживший полгода писарь Кох и во всех смыслах не только бесправный, но и в течение какого – то времени потенциально гонимый «салабон» Заяц – и составляли весь личный состав роты, оставленный в казарме для поддержания порядка, а также сохранения имущества. Поскольку порядок в роте по причине отсутствия личного состава нарушать было некому, то основная задача сводилась к сохранению ротного имущества, на которое могли запросто позариться, пользуясь отсутствием личного состава, лихие бойцы из рот соседних.

Заправленные кровати, которые в обычные ночи проявляли все признаки жизни – скрипели, храпели, сопели и постанывали, теперь в мутно – фиолетовом свете дежурного освещения казались безжизненными, и таким же точно безжизненным казалось само спальное помещение – пустое и потому непривычно гулкое… Плохо было то, что дверь в помещение казармы не имела замка, а значит – нужно было кому – то ночью не спать обязательно, чтоб лихие бойцы их других рот что – либо не упёрли… понятно, что не спать предстояло рядовому Зайцу и ефрейтору Коху – они делили ночи и дни пополам, Архип этот процесс контролировал, а младший сержант Бакланов – в соответствии со своим статусом – осуществлял общее руководство, причем, желая получить звание сержанта, он объяснил рядовому Архипову, что ломать пальцы веером перед Шлангом и Зайцем сейчас не время, что нужно, поскольку все они в равной мере отвечают за вверенное им имущество роты, задротов не только напрягать, но и мало – мальски подстраховывать… ну, например: пока Заяц или Шланг будут драить писсуары либо выполнять какую – то другую полезную для казармы работу вне пределов видимости входной двери, покараулить тумбочку дневального для него, для Архипа, будет совершенно необременительно, с чем рядовой Архипов благоразумно согласился, тем более что караулить тумбочку можно было в абсолютно ненапряжном лежачем положении – с нескольких первых кроватей она, эта самая тумбочка, было отлично видна.

Ну, и вот… собственно, никто из будущих участников действа, разыгравшегося в пустой казарме, ничего т а к о г о не предполагал и уж, во всяком случае, совершенно точно не планировал – всё случилось спонтанно, то есть непреднамеренно, что лишний раз наводит на мысль о тех скрытых возможностях, которые априори есть в наличии у каждого, но которые до поры до времени могут быть неведомы им самим… Была уже ночь, или был поздний вечер – это уж кому как нравится, а только часы показывали почти одиннадцать, и ефрейтор Кох, с головой накрывшись одеялом, бесчувственно спал в своей постели, поскольку ему в два часа ночи предстояло менять «на тумбочке» рядового Зайца; младший сержант Бакланов, который мог спать в любое время и спать столько, сколько захочет, но которому именно по этой банальной причине спать совершенно не хотелось, сидел в канцелярии – на старом – престаром компьютере Баклан машинально раскладывал пасьянс, бесцельно убивая время; никаких интересных программ на компе не было, сам комп был стар, как динозавр, и дежурные по роте нередко использовали его для того, чтоб скоротать время суточного наряда – играли ночами кто в «косынку», кто в «пинбол» или «солитер»… Архип, который за неимением никакого другого – более продуктивного – занятия нехило вздремнул между обедом и ужином, сидел тут же, в канцелярии; спать он, понятное дело, не хотел, а чем заняться еще, кроме сна, он совершенно не знал; рядового Зайца, чтоб тому в отсутствие роты служба не показалась мёдом, рядовой Архипов оправил драить писсуары, причем к постановке задачи он подошел вполне прагматично: три писсуара из десяти через час должны были сверкать «нежнейшей белизной».

– Гусь уже дома… – нарушая молчание, проговорил Архип и, мечтательно вздохнув, добавил – мысль свою закончил: – Может, сейчас на бабе лежит – засаживает по самые помидоры…

Говоря всё это, Архип совершенно не хотел подколоть – уесть сидящего напротив младшего сержанта Бакланова – типа того, что Гусь, мол, дома уже, Гусь как свободный гражданин дрючит – шпилит баб по полной программе, а ты, Баклан, еще здесь торчишь, дрючишь, как лох последний, вместо бабы допотопный комп – но младший сержант Бакланов именно так расценил слова Архипа, а потому, не отрывая взгляд от монитора, язвительно процедил:

– Пусть засаживает – этого добра на всех хватит… мои бабы от меня никуда не денутся – я их однозначно буду драть через пять дней, а тебе, Архип, ещё полгода на всё на это только облизываться придётся… так что, ровно через пять дней ты точно так же, как сейчас про Гуся, вспомни – подумай и про меня, а я уж, так и быть, одну свечку за тебя, страдальца, поставлю в каком – нибудь сочном храме – кину смачную палочку за тебя, здесь оставшегося…

– Дык, а что? Кинь за меня… я разве против! – Архип тихо засмеялся. – Только ты, Саня, когда кончишь, так и скажи ей… ну, типа: «Это привет от Андрюхи Архипова!» Бля, прикольно получится… – Архип, говоря это, засмеялся снова: было видно, что мысль такая ему понравилась – пришлась по душе. – «Это привет от Андрюхи Архипова»… Саня, скажешь так?

– А почему, бля, нет? – Баклан, всё так же глядя на монитор, пожал плечами. – Скажу… жалко мне, что ли? Ты, кстати… какие храмы предпочитаешь?

– В смысле?

– Ну, в смысле… черненькие, рыженькие… есть сиповки, а есть корольки… мне в каком храме ставить свечку т в о ю – «привет от Андрюхи Архипова» передавать? Или тебе без разницы?

– Да… я не знаю даже. А какая, бля, разница? – глядя на Баклана, Архип непроизвольно приподнял брови, отчего лицо его тут же приобрело простецкое выражение. – Рыжая, черная… мне это, Саня, по барабану! Всё равно, бля, какая – чёрная или рыжая… главное, чтоб сама норка была не раздолбана… ну, то есть, чтоб туго входило – чтоб, бля, впритирочку… вот что главное!

– Ну, это само собой, – Баклан, по – прежнему глядя на монитор, кивнул головой. – А остальное, выходит, тебе без разницы? Остальное тебе – всё равно?

– Дык… может, и не всё равно – откуда ж я это знаю? – Архип недоумённо пожал плечами. – Рыжая, черная… какая, бля, разница?

– Ну, это кому как! – младший сержант Бакланов многозначительно хмыкнул, тем самым демонстрируя рядовому Архипову свою осведомленность в вопросе женской привлекательности. – Но ты же до армии… ты до армии трахал баб – были у тебя биксы?

– Ясное дело! – отозвался Архип, и лицо его вмиг расплылось в улыбке. – Первый раз я, правда, не очень запомнил… мы, бля, пьяные были – Новый год на даче встречали. А соседка по даче, уже подпитая, к нам пришла – типа нас по – соседски поздравить. Выпила с нами еще – и отрубилась. Мы втроём повели её домой… ну, типа проводить её пошли – по – джентельменски, бля. Привели, а у неё – никого… и сама она – никакая. А мы тоже, бля, пьяные… Юрчик и говорит: «А давайте, бля, её трахнем! От неё, бля, не убудет, а нам, бля, в кайф… » Сам говорит нам это, а сам при этом уже шарит пальцами по взбугрившейся ширинке – «молнию» на своих джинсах расстёгивает… Ну, понятно, что мы с Серёгой не отказались – тоже, бля, возбудились… Задрали ей платье, трусы с неё сняли… хуля нам, пацанам, не попользоваться моментом? Лежит, бля, пьяная – ноги врозь, щелочка приоткрылась… Юрчик первый ей вдул – кончил в «ракушку», встал… я – за ним… тоже, бля, кончил – отвалил в сторону… ну, а Серёга – уже за мной. Короче, мы даже не раздевались – только штаны приспускали с себя до колен, и всё… трахнули её все трое – и свалили к себе. Она даже, бля, не проснулась… прикинь! Лет тридцать ей было или, может, чуть больше… хуй её знает! На другой день мы сами мало что помнили – такие, бля, были упитые… ну, то есть, помнили, конечно, но всё это было как в тумане: всунул, вынул – и забыл.

Архип рассказал всё это легко и непринуждённо, так что младший сержант Бакланов, по ходу рассказа невольно оторвав взгляд от монитора, поневоле заслушался… было видно, что Архип ничего не врет, ничего не выдумывает, как это делают порой парни, желая рассказами о своих мнимых сексуальных похождениях зарекомендовать себя в глазах окружающих людьми сексуально опытными или даже бывалыми, – Баклан, глядя на Архипа, почувствовал лёгкую зависть… и зависть почувствовал, и досаду.

– Пришел, увидел, победил… есть такое крылатое выражение, – снисходительно проговорил Баклан, чтоб хотя бы таким образом, то есть знанием крылатых выражений, как – то компенсировать для себя самого чувство зависти – досады.

– Ну! Я же об этом и говорю: всунул, вынул – и ушел, – отозвался Архип, никак не оценив знание Бакланом крылатых выражений.

Баклан хмыкнул; секунду – другую они молчали: Архип, рассказав о своём первом сексуальном опыте, зримо увидел, как, сменяя друг друга, они натянули на даче пьяную биксу, а младший сержант Бакланов… младший сержант Бакланов, слушая рассказы о сексуальных успехах других, всегда ощущал – чувствовал какую – то несправедливость… обидную несправедливость ощущал младший сержант Баклан, слушая подобные рассказы! Взять, к примеру, этого Архипа: всунул, вынул… как два пальца обоссал!

– Значит, ей было лет тридцать… или чуть больше… а вам, бля, по сколько? – Баклан, спрашивая это, постарался придать своему голосу снисходительность, чтоб Архип ненароком не вообразил, что ему, «квартиранту» Бакланову, которого ожидает через пять дней море водки и куча баб, всё это так уж интересно.

– Нам – по 18 лет… то есть, мне и Юрчику по 18 лет, а Серёге – шестнадцать, он был чуть младше нас… всё это было в одиннадцатом классе.

– Хм! А я впервые попробовал, когда мне едва пятнадцать исполнилось – буквально на другой день… с девчонкой из соседнего подъезда – у неё дома… сама меня позвала, и сразу – по полной программе: и туда, и сюда… классно, бля, получилось!

Баклан проговорил всё это так, что на какой – то миг сам поверил в то, что сказал… на самом деле до армии он, несмотря на свою симпатичность – стройность, попробовать ни с кем не успел – как – то так получилось, что в плане секса у него до армии ни с одной девчонкой не сложилось, то есть, в армию он ушел девственником, и все два года, как и до армии, упражнялся – кайфовал исключительно с Дуней Кулаковой… только кто ж в этом будет признаваться? Девственник в двадцать лет – это разве мужчина? Это всё равно что лох или «ботаник» какой – нибудь… лох или «ботаник», и не более того! А младший сержант Бакланов был не только симпатичен и строен, но еще он был самолюбив, а потому Архип был не первый, кому он, младший сержант Бакланов, мимоходом вешал лапшу на уши про то, как впервые лично он в 18 лет… и как лично он в первый раз сразу – «туда» и «сюда»… и как классно всё это было.

– Ну, это у кого как… – Архип, ничего не имея против того, что его собеседник лишился девственности в 18 лет, кивнул головой; поскольку Архип не врал сам, у него не было никаких оснований сомневаться в словах Баклана.