Мы с Олькой развесили уши и приклеились к стене сарая, но Марина Александровна свободной рукой натянула трусы и, захватив бюстгальтер, зашла в дом. А я вспомнила, что умею дышать.

— Шурочка, а у твоей мамы есть вибратор?

— Нет, я видела, как она одними пальчиками мастурбировала.

— А я свою не видела, может она уже старая для этого?

— Оля! Наши мамы совсем не старые, я точно знаю что… — я прикусила язык, блин, едва не проболталась, -.. . женщины это делают до самого климакса.

— Девки! Я иду, — из-за штакетника донесся голос Сашки, и мы придурочно визжа, так друг за дружкой и с одеялом на плече понеслись в дом.

Сашка

Я, еще не дойдя до заборчика, увидел как голые девчонки тормознули у стенки и шепчутся с рулоном на плече, повернувшись лицом друг к другу. На их попы и сиськи я не то чтобы насмотрелся до потери интереса, но острота восприятия несколько утихла, поэтому демонстративно отвернулся и только тогда окликнул. А ведь кто-то обещал не визжать. Когда их писк затих в доме, проник через примитивную калитку, пристроил под крышей бани удочку и зашел в дом. Марина Александровна в фартуке поверх купальника варила суп, девчонки хохотали наверху. Я включил телевизор: шло кино «Король-олень». Я, едва разобравшись в сюжете, осознал какое это жизненное кино! Даже не заметил как рядом пристроилась Шурка, не слышал, как нас позвали обедать и только когда кино невразумительно закончилось, огляделся. Такими же круглыми, но еще и заплаканными глазами смотрела Шурка.

Мы молча уселись за стол.

— Отлично снято, но, ребята, не надо так близко к сердцу воспринимать грустную сказку, — говорила Марина Александровна, наливая нам суп.

Поставив перед нами тарелки она почему-то задумалась…

Едва мы выпили остывший чай, Шурка, уведя меня по несерьезной причине на середину огорода, пересказала мне шепотом телефонный разговор Марины Александровны с мамой. А я предложил поделить время для интимных утех. Во избежание. Договорились: Шурка ласкается с утра до обеда, я после ужина и на ночь.

Когда жара стала спадать, мы сразу в купальниках пошли на берег все вместе, потому что я расхвалил воду. Одеяло, забытое мной, так и лежало возле ивы. На него сразу уселась Марина Александровна, задумчиво огляделась, взволнованно задышала, но ничего не сказала и прилегла, так и не потрогав воду. Я собрался ненавязчиво понаблюдать за ней, но девчонки затеяли меня утопить и пришлось бороться за свою жизнь. Над тихой речкой разносились брызги и визг. Мне пришлось бы туго, но я применил неотразимую тактику. Дергал за завязки на спинах девушек. Заметив, как лифчик всплывает над сиськами, его хозяйка сразу выбывала из морского боя, а я получал возможность разобраться один на один с оставшейся. Я вовремя успевал дернуть очередной кончик веревочки, и противник перестал побеждать меня числом.

Девки, видя, что одолеть не могут, взяли тайм-аут, пошептались и, дружно сняв, бросили лифчики на узкую полоску песка и пошли на меня в психологическую атаку с сумасшедшим визгом. Марина Александровна, за реакцией которой я по возможности поглядывал, к частичному оголению дочери и ее подружки отнеслась совершенно спокойно. Война между тем сместилась на глубину и приняла подводный, но не менее азартный характер. На трусах завязок не было и мне пришлось туго… слишком свободно… В общем плавки я потерял. И, в конце концов, без трусов оказались все, кроме дамы вступившей в самый длительный, захватывающий пару десятков лет, но неминуемо проходящий когда-нибудь Бальзаковский возраст. Она, в тылу созрев для купания, обогнула поле, то есть акваторию боя и дредноутом поплыла вниз по течению. Мы устали, но на берег выходить не спешили. Шурке повезло первой найти в перебаламученной, мутной воде свои плавки и она, выжимая их, первая вышла, сверкая голой попкой, на траву и там лениво надела. Мы с Олей бесполезно шарили в коричневой воде, пока я не сообразил поискать в камышах, где ранее запуталась удочка. Точно! Олины плавки там и желтели, обхватив толстый бурый стебель. Я торжественно вручил их довольной Оле, и та, оглянувшись на затылок уплывающей мамы, прикоснулась губами к моей щеке. Я чисто машинально снял с ее выпученного соска шерстяную нитку зеленой водоросли. Я бы и на другой груди чего-нибудь нашел, но раскрасневшаяся девушка побежала на берег, поднимая бурун брызг. Там плюхнулась на одеяло и, отжав плавки, лежа надела. Лифчики, которые Шурка успела уже сполоснуть от песка, капали развешенные на ветках.

Мне стало грустно и одиноко, я побрел на берег. Прикрываться руками я посчитал женской привычкой и больше всего боялся с этими метаморфозами потерять в себе мужика. Членик замерз и не отличался ни формой, ни размером от мраморных коллег на древнегреческих статуях. Яйца тоже от холода поджались и пытались перебраться из мошонки в живот.

В рюкзаке у меня должны быть запасные плавки, в крайнем случае Шурка поделилась бы одними из своих. Прокошенный коридор был узким и мне, чтоб пройти в дом, никак не получалось обойти лежащих на пузе девчонок с любопытством повернувших ко мне головы. Проходя вплотную к одеялу, я скосил глаза на две попки, одна побольше, другая поменьше. Вот так, забывшись, спровоцировал ничем не сдерживаемый член и он потянулся к теплу, к солнцу. Пришлось ускориться, но едва миновал их, услышал Марину Александровну:

— Саша, постой.

Оглянулся, отворачивая член от Оли и увидел, как ее мама подплывает и идет к берегу, подняв над водой мои плавки. Она кинула их, я поймал и, даже не отжимая, быстро надел. Подняв глаза на женщину, чтоб поблагодарить, я увидел ее округлившиеся глаза – она узнала член!

Я улегся в стороне, Марина Александровна — в ногах девушек, уже повернувшихся к ультрафиолету сиськами.

Женщина заговорила тихонько, но я расслышал:

— Девки, вы не слишком обнаглели, трясти титечками перед парнем? Не боитесь, что у него снесет крышу?

— Не боюсь, тетя Марина, к моим сиськам он привык… А у Оли точно такие же. – Шурка меня не стеснялась и говорила чуть громче, и постепенно остальные тоже перестали приглушать тон. Я усиленно делал вид, что сплю.

— А ты, Оленька, тоже так думаешь? – чисто для успокоения спросила Марина Александровна.

— Я не боюсь, я надеюсь, — отчаянным голосом, как перед расстрелом заявила девушка.

— Так! Мне пора забыть институт, особенно тему, какие методы воспитания считать непедагогичными. Я как физичка склоняюсь к физическому воздействию, — за насмешливым тоном скрывалось искреннее переживание за дочь.

— Мама, у нас в классе не осталось ни одной девочки, — стала оправдываться Оля, она, трясясь от страха разоблачения, не сообразила, что уже выболтала свою главную тайну…

— Хочешь сказать, что теперь ты имеешь полное право праздновать Восьмое марта? Сапожник — без сапог, у шеф-повара дома убежала манная каша, а профессиональный педагог, воспитывая чужих детей, не уберегла свою дочь! – накал речи возрастал с каждой метафорой.

— Это случилось без моего желания, я просто на пару секунд упустила контроль над ситуацией.

— Шурочка, ты-то хоть еще девочка? – простонала Марина Александровна, -неужели я потеряю веру в человечество?

— Мариночка Александровна, смело верьте дальше! Вот года через три-четыре обязательно снесу перемычку и вашу веру. А вы-то сами в каком возрасте рискнули верой в человечество?

— В восемнадцать. Но вы сами знаете, чем это закончилось! – учительница все еще пыталась выглядеть грозной.

— Это закончилось мной! – пискнула Оля, счастливая от того, что скандала, кажется, удалось избежать и тяжелый камень на душе слетел прочь, — ты получила меня вместо моего родителя и, признайся, это был выгодный обмен, потому что я тебя никогда не брошу! – и совершенно не контролируя свой язык добавила, — а Саша… он и сам не знает, как сильно мне нравится!

— Та-ак, либо ты мне немедленно сдаешь «на отлично» экзамен по способам предохранения от беременности, либо я отправляю тебя под опеку к твоей тёте. Это из меня ты веревки вьешь, а она-то всех в кулаке держит.

— Пожалуйста! Хоть ночью разбуди и я тебе перечислю безопасные дни цикла, а во все остальные готова принимать орально. Ой!

— Я все же тебя выпорю и не сходя с места!

Послышался счастливый визг, веселые вопли, дружный смех и звонкие шлепки. Я сделал недовольную рожу человека не спавшего неделю и разбуженного вопросом, не мешает ли ему телевизор. Приподнялся на локте и с удовольствием стал наблюдать как на одеяле возятся перепутанные тела в плавках, а над ними покачиваются на ветерке три лифчика, вызывающие ассоциацию с наседкой и выводком цыплят.

— Девки, слезьте с меня, вон Сашу разбудили своими криками. Неблагодарные вы, уйду я от вас ужин готовить, только подайте мне бюстгальтер, он уже высох.