Эта деревня давно стала местом отдыха горожан. Когда-то здесь жила моя бабушка, она умерла, а домик в деревне превратился в нашу летнюю дачу. Да и все соседи вокруг приезжают сюда лишь на летний сезон.

Мне в тот год было n-надцать лет. Я рос тихим и замкнутым мальчиком, можно сказать, аутистом. Трудно сходился с другими детьми, друзей у меня практически не было.

В деревне я проводил время в основном с девочкой Настей. Мы дружили с ней лет с пяти. Ее мама весь день деньской торчала у нас в доме и точила лясы с моей мамой, а Настю брала с собой, чтобы она была под присмотром. Под моим присмотром. Настя на год младше меня, ей в тот год исполнилось одиннадцать лет. Она была полненькой девочкой, этакой пампушечкой, со светлыми косичками и зелеными глазками.

Детворы в деревне было немного, кроме нас с Настей еще два пацана — Сашка и Витька. Сашка на год старше меня, ему было тринадцать, а Витьке, я точно и не скажу сколько, наверно, лет n-десять. С мальчишками я не дружил, да они и сами не хотели общаться со мной, дразнились, обзывали «девчатником» за то, что я играл с Настей.

С детских лет любимой нашей с Настей игрой была игра в «мужа и жену». На заднем дворе мы оборудовали себе «квартиру». Я брал старый портфель, надевал старую папину шляпу и «шел на работу». Настя готовила ужин — «щи» из крапивы и лопухов, котлеты из глины и компот из ревеня — настоящий, который мы таскали с кухни. Я приходил с «работы». Мы «ужинали», смотрели телевизор — старую коробку — и ложились в кроватку — на ветхий колченогий топчан, выброшенный из дому. Мы лежали в обнимку и деланно храпели, потом «просыпались» и все повторяли сначала.

В этот год, начав любимую игру, я почувствовал некоторое волнение. Во время «ужина» я заметил в глазах Насти лукавый огонек, а когда мы залегли на нашу «кроватку», она смущенно хихикнула. В этом возрасте я уже знал, что настоящие муж и жена в кроватке не только спят, но клянусь, никакой задней мысли у меня в тот момент не было. Однако у той части тела, у которой своя голова, точнее головка, какая-то мысль появилась: она моментально поднялась, напряглась и затвердела. Я незаметно просунул руку в трусы, поправил член и прижал его к животу, чтобы он занимал меньше места в трусах.

На топчане нам вдвоем было тесно. Мы лежали на боку, Настя повернулась ко мне спиной. А когда я обнял ее и прижался к ее пухленькой попке, мой членик точно попал в ложбинку между ее ягодиц. Я думал, сквозь свое платье, мои трусы и шорты, она не почувствует это, но я ошибся. Настя повернулась ко мне и на ухо прошептала:

— А у тебя пиписька твердая.

Я смутился и ничего не ответил. И отодвинулся от нее. Но Настя, похоже, не испытывала неловкости, она прижалась плотнее и поелозила попкой. Я почти сполз с топчана и, чтоб не свалиться, поднялся и сел. Настя тоже присела рядом.

— Да ладно, — говорит, — я знаю, что у мальчишек такое бывает. Дашь посмотреть?
— Что? — я сделал вид, что не понял, хотя прекрасно знал, о чем она спрашивает.
— Письку свою.
— А ты мне свою?
— А ты что, ни разу не видел у девочки?
— Не-а.
— Врешь ведь. Я тебе показывала два года назад. Я все помню.
— Так это ж когда было. Я забыл уже.
— Ну ладно, смотри.

Настя поднялась, встала передо мной, подняла подол своего платьица, обнажив белые трусики. Трусики плотно прилегали, обрисовывая половые губки, а совсем между ножек на них было мокрое пятнышко.

«Настька описалась» — подумалось мне, но вслух я не стал ее дразнить. И хорошо, ведь мне было и невдомек, что мокрое пятнышко — это от полового возбуждения.

Зажав подол подбородком, она приспустила резинку трусов, оголив лобок и плотно сомкнутые пухлые губки с такой очаровательной ямочкой в верхнем уголке. Секунды две я любовался на это чудо и успел заметить, что в нижней части щелки появилась еще капелька влаги. Настя натянула трусики и опустила подол платья.

— Все, теперь ты.

Деваться некуда. Я встал, расстегнул шорты, спустил их вместе с трусами до колен. Член вырвался на свободу и торчал вперед, сверкая на солнце розовой головкой.

— Ух ты! — восторженно произнесла Настя, приблизившись вплотную.

Я хотел уже натянуть обратно трусы, но Настя присела передо мной на колени, бесстыдно разглядывая мой репродуктивный орган. Она взялась двумя пальчиками за основание головки, сдвинув совсем с нее крайнюю плоть. Несмотря на стыд, это прикосновение доставило мне крайнее наслаждение, я даже подался вперед, назад, а потом снова вперед, чтобы повторить понравившееся ощущение. А Настя другой рукой взяла в ладошку мои яички.

— Тут у тебя детки живут? — не то спросила, не то констатировала она.
— Живчики, — ответил я.
— А из них детки получаются. Значит, там детки.

Прикосновение к яичкам вызвало острые ощущения в моей промежности. От напряжения член непроизвольно стал дергаться.

— Ой, шевелится! — восторженно заметила Настя.

Она еще раз натянула мне на головку крайнюю плоть и сдвинула ее обратно. Резкие импульсы побежали от яичек через промежность к моей головке. Я весь содрогнулся, подался вперед. Сдержать процесс я уже был не в состоянии, семенная жидкость хлынула из головки как из брандспойта. Девочка испуганно отпрянула, а я извергал сперму ей на лицо, на платье, потом на колени. Испугавшись, я натянул трусы. Головку члена жгло, болела промежность, щеки пылали от стыда. Что это было? Неужели…

Когда Настя опомнилась, испуг на ее лице сменился лукавой улыбкой.

— Детки твои сбежали, — она рассмеялась

Я тоже оправился от испуга и смущенно улыбнулся. Я решил, что это было в первый и в последний раз, но когда мы на другой день играли в нашем уютном уголке, мне захотелось снова пережить вчерашние ощущения. От воспоминаний о вчерашнем мой член уже торчал, и я старался, чтобы Настя заметила это. Она заметила.

— У тебя снова писька стоит. Детки наружу просятся?
— Ага. Сделай… это… опять… как вчера.
— Снимай трусы и ложись на топчан.

Настя присела рядом, погладила яички, сжала у в кулачке членик, провела вверх-вниз… Мне хотелось как можно дольше растянуть удовольствие, но я не сумел — снова фонтаном хлынула сперма и залила Насте колени и платье.

Я и на следующий день попросил Настю «выпустить деток», а на другой день она сказала:

— У меня и так все платье в твоих детках, каждый день застирываю, чтобы мама не заметила. Выпускай сам.
— Сам? — обиделся я.
— А что? Все мальчишки так делают.
— Все? Откуда знаешь.
— Оттуда. Вон Сережка с Витькой сами своих деток выпускают.
— Правда что ль?
— Что я, врать буду? Они в сарае каждый день письки дрочат. Они и меня туда звали, а я не пошла.
— Чтобы ты им… Как мне? — меня охватила ревность.
— Я проходила мимо сарая, а Сережка говорит: «Иди к нам, ты нам п…ду покажешь, а мы на тебя кончим».

Мы помолчали. Я хотел сказать: «Ты лучше мне покажи, а я твое платье пачкать не буду, я на траву кончу».

— А хочешь, — Настя прервала молчание, — посмотреть как они дрочат? Я за ними один раз подглядывала.

Я пожал плечами. На самом деле, мне очень хотелось, ведь любопытство щипало меня изнутри, но я стеснялся показать интерес.

— Ну давай, — я постарался сказать это как можно равнодушнее.

Сарай находился на брошенном участке. Тут все заросло лебедой и бурьяном выше нашего роста, поэтому спрятаться было легко. Мы пробрались к сараю и утаились за ним. Сквозь щели хорошо было видно, что происходит внутри. Пока что в сарае и рядом с ним никого не было. Минут через пятнадцать мы увидели Витьку. Он прохаживался по дорожке, видимо, поджидал Серегу. Вскоре прибежал и Сережка, подмышкой он держал свернутый в трубочку журнал.

— Ты чего так долго? — насупился Витька.
— Мамка воды натаскать просила. Пошли.

Они вошли в сарай и заперли дверь на засов. Не тратя времени даром, они разделись догола. У Витьки его маленький стручок уже торчал вовсю, а Серега потеребил свой писюн пальцами, заставляя его возбудиться. Серега разложил на поленнице дров журнал.

— Во, смотри, фигуристочка какая. Я бы ее трахнул. А ты?
— И я, — ответил Витька, теребя пальцами свой стручок.
— Сейчас я на нее кончу! — Серега зажал свой член в кулаке и стал двигать им вперед-назад.
— И я, — Витька обнажал и закрывал головку пальцами.
— Ты? Ха-ха. У тебя малафьи-то нет!
— А спорим, есть!
— Ладно.

Сереге, похоже, уже было не до него. Он увлекся и яростно онанировал. Это действие возбудило и меня, мне захотелось присоединиться. Тут я заметил, что Настя, наблюдая за этим, зажала меж бедрами запястье руки и прижимается к нему тем местом, где, насколько я знал, у нее пикантная ямочка в верхнем уголке половой щелки. Наплевав на все условности, я расстегнул шорты и вытащил через трусы свой конец. И стал производить с ним действие, аналогичное тому, что делали пацаны в сарае. Заметив это, Настя приподняла подол и просунула ладошку себе в трусики.

Серега тем временем затрясся и закатил глаза. Его писька начала выстреливать белую сперму прямо на журнал. Я заметил как Витька отвернулся, плюнул себе на ладонь и взялся этой ладонью за письку.

— Я кончил, — сказал Серега.
— И я, — Витька перестал теребить свой стручок.
— Ну и где малафья? — усмехнулся Сережка.
— Вот, — Витька разжал ладонь.
— Это слюни! — засмеялся Сережка.
— Нет сперма!
— Сперма белая, чудило. Меня не обманешь! Ладно, все, пошли.

Мальчишки оделись и вышли из сарая. Настя посмотрела на меня.

— Люблю смотреть, как мальчишки дрочат.
— А чего ж с ними тогда в сарай не пошла?
— Ага. А вдруг они меня изнасилуют. Нет уж. А ты уже кончил?

Я все еще сжимал в кулаке возбужденный конец.

— Не-а.
— И я еще нет. Я все мокренькая.

Настя подняла подол. Мокрое пятно на ее трусиках расползлось чуть не до резинки.

— Ты описалась?
— Дурак что ли? Это у девочек от возбуждения такой сок выделяется… Ой, я не могу, — она закусила губу и переминалась с ноги на ногу. — Мне кончить надо. И ты давай, продолжай.

Настя, уже не стесняясь меня, спустила трусики до колен и терла пальчиком в верхнем уголке своей щелки, там, под пикантной ямочкой. Я двигал пальцами крайнюю плоть по возбужденной головке, получая при этом сказочное наслаждение от того, что делаю это вместе с девчонкой. Мы не услышали шорох в лопухах и тихое сопение, но когда Настя закрыла глаза и забилась словно в судорогах, а я выплеснул (и опять ей на платье) рвавшееся наружу семя, из бурьяна показались ехидные физиономии Сереги и Витьки.

— Онанисты, онанисты! — дразнились они, а мы с Настей, готовы были лопнуть от стыда.

Первой пришла в себя Настя.

— От таких же слышу! — парировала она, с достоинством натягивая трусики.
— Все вашим мамам расскажем, — пригрозил Серега, — если с нами вместе не будете.
— А мы тогда все вашим расскажем.

На следующий день в сарае мы собрались уже вчетвером.