Ох, много же хлопот у хозяйки достаточного дома. Но заботы все радостные, ни тебе интриг институтских, ни спешки цивилизованного века. Ах ты, забыла! Надо сегодня новую бочку кваса завести. По летнему времени холера случается почти в каждом дворе Владимира. Для бережения от нее я запретила всем домашним пить сырую воду из реки или из колодцев – пьют только квас, заведенный на кипяченой воде. И за стол не пускаю тех, кто руки не вымыл. Дело новое, невиданное, подмастерья ворчат, мальчиков учеников и баб наймиток подзатыльниками награждаю, если увижу, что пьют «сырую» воду. Зато ни одного случая холеры в нашем многолюдном подворье. Попробовали подмастерья на меня Никите жаловаться, но он сказал, как отрезал:

– Делайте, как говорит, она Премудрая.

Вечером садятся мужики за стол, на каждых четверых поставлена чашка большая со щами. Сидят молча, ждут, когда хозяин хлеб переломит. А я скромненько у печи стою, жду, кому добавки положить. Этим особое уважение работникам показываю: сама хозяйка на стол подает, не поручает этого наймиткам, которые весь день у печи хлопотали. Съели щи мясные и кашу пшенную с салом, и только тут я подаю голос:

– Всем ли довольны, мужики?

Самый старший огладил бороду:

– Премного всем довольны, матушка – хозяйка, многих тебе деточек.

Матушкой назвал из уважения – сам то он меня на двадцать лет старше. После мужиков мы с бабами – работницами за стол сели и пошли между нами разговоры женские: который из подмастерьев на какую девку наймитку заглядывается, правда ли, что сосед своей жене дорогие стеклянные бусы подарил.

Все наймиты для нас с Никитой как младшие члены семьи, заботимся о них, а если кто из учеников или женской прислуги провинится, то муженек мой поучит их розгами на скамейке. Вспоминаю, как меня в доме Мужилы дважды высекли. За дело крепко высекли, так ей и надо было вертихвостке девке Богдане. Видите ли: стыдно ей было раздеваться – заголяться перед тем, как под розги лечь. И ничего тут стыдного нет, когда младшие голяком укладываются под розги главы семьи. Вот в прошлую субботу после бани высек Никита ученика Фролку и Татьяницу.

Фролка сырую воду из водовозной бочки пил «она вкуснее» – оправдывался он, когда поймала его за этим делом. Татьяница поленилась и долила бочку с квасным затором не кипяченой водой. Вот теперь стоят они перед скамейкой, ждут порки. Мальчишка храбрится, раздевается спокойно перед лицом баб и мужиков, не прикрывает рукой лобок, на котором волосики уже появляются. А Татьяница покраснела как маков цвет и прикрыла ладошками пупыпышки начавших расти грудей. Крепко постигал им попки Никитушка, будут в другой раз слушаться хозяйку.

***

Годик исполнилось Никитушке младшему, а я опять непраздная хожу. Глупости это, будто баба не может понести, пока молоком кормит. Я продолжаю прикармливать сыночка, однако семя мужа мне впрок пошло. Снова Никита и тетушка вокруг меня хлопочут, мой живот оберегают. Домашние дела я больше не работаю – бабы наймитки со всем управляются. И то сказать, муж мой богатеет, одних подмастерьев пятнадцать душ, да ученики – подростки и всех накормить надо. Еще на торгу приказчики наш товар продают.

Выбивается Никита в купцы. Ну а я кто – да просто мужняя жена, ублажаю любимого пышным телом, советы мудрые подаю, за порядком в доме слежу, как и положено любящей супруге. Во всех делах по дому мое слово главное, слово первое и последнее. Никита во мне души не чает, ни разу не обругал. Иногда я его поддразниваю: «Помнишь, Никита, как ты голенькую девицу Ольгу высек розгами на лавке? Хорошо она ляжками под розгой играла? А попка у нее красивая»? Отмахивается муженек: «а я и не помню, давно это было». И сразу целоваться лезет, мои молочные фабрики щупает. А мне так приятно, думаю: «боже, за что мне такое счастье в жизни привалило»?

Одно мне покоя не дает: через сто лет татары возьмут штурмом город Владимир и перебьют его жителей, погибнут наши внуки и правнуки. Только Новгородская земля не узнает монгольского разорения. Ночью начинаю ластиться к мужу:

– Никитушка, ты теперь купец справный, надо бы нам на жительство в Великий Новгород перебраться.

– Нам и здесь не плохо – отвечает мой супруг.

– Нет, Никитушка, там тебе больше торговый разворот будет, с купцами ганзейскими дела поведешь…

И так изо дня в день, как капля точит камень: «Знаешь, муженек, в Великом Новгороде китовый жир дешев, будем из него сальные свечи делать и продавать». Не зря говорят, что ночная кукушка всегда перекукует дневную: «Никитушка, в Новгороде народ лаптей не носит, все в кожаных обутках ходят. Спрос на сапоги да башмаки там большой и цены хорошие».

Но все это говорю без нажима, чтобы не рассердить, не показаться надоедливой. Все свое знание психологии в дело пустила – оторвался Никита от дома, от ласковой жены, поехал на разведку к Господину Великому Новгороду – торговлю посмотреть и себя показать.

Двух дней не прошло после его отъезда, и зашел к нам во двор калика нищий. А лицо то у него знакомое:

– Здравствуй, – говорю – Кир – Кир, какими ветрами тебя к нам занесло, давно ли узнал, что я в граде Владимире пребываю?

Мой руководитель не настроен шутки шутить.

– После всех твоих художеств трудно было тебя отыскать. Только полчаса назад установили твое местоположение. – Подает мне новый чип срочной эвакуации – Прикрепи по месту и отправляйся обратно в Институт строгие выговора лопатой огребать.

– А что я там потеряла в вашей цивилизованной эпохе: отравленные промышленными стоками реки, загазованные города, улицы полные хулиганья? Или по интригам аспиранточек красотулек соскучилась? А как быть с ребеночком, что в моем животе растет? – спрашиваю его.

Замялся Кир – Кир, чешет в затылке.

– Ребенка родишь в клинике. Но сразу скажу, из института тебе придется уйти, поскольку беременность твоя есть вопиющее нарушение всех экспедиционных правил. О твоем легкомысленном поведении, о любовных шашнях с сыном кузнеца еще Ольга Петровна докладывала. Это он тебе ребенка сделал?

– Нет, Кир – Кир, ребенок мой от любимого мужа Никиты Кожемяки, что в Новгород с товаром уплыл. А скажи, старшего моего сына, с которым тетушка сейчас по берегу Клязьмы гуляет, тоже в наше время заберем? Вижу по кислому выражению твоего лица, что не будет на это согласия.

– Да, – отвечает мой научный руководитель – ребенка нужно в этой эпохе отцу оставить.

– Но я ни за какие – то коврижки свое дитя не покину. А как быть с тетушкой, которая нам с Никитой столько добра сделала?

Вздыхает Кир – Кир и ничегошеньки не говорит.

– А муж мой любимый, Никитушка? Сейчас он всеми уважаемый купец и кожевник, а в нашей эпохе он будет просто дикарь необученный, места себе не найдет. Он без меня с тоски пропадет, если я исчезну. Я же для него не просто сладкое женское тело, я и друг надежный, и советы мудрые при случае ему подаю. А главное, любит он меня. Как с ним быть? Молчишь… Вот и передай в институте, что Анна Николаевна (она же Ольга) любимого мужа, сына и тетушку не оставит.

Скажи там, что Я НЕ ХОЧУ ВОЗВРАЩАТЬСЯ.