– Капитан! – Коля Лакки осклабился в привычной манере. – Где я – и где правозащитники? Никуда я не побегу. На пацана отвечу!

– Серьезная клятва! – без иронии подтвердил Бабаков. Обратился к коллеге: – Когда Коля так говорит – он слово держит.

Встал, прошелся по кабинету. Оказавшись рядом с преступником, ухватил его за плечо:

– Ну что, рыжая бестия? Может, впрямь, всыпать тебе горячих – да отпустить? На этот раз? Или все – таки – в ИВС, по закону?

Коля, совсем уж пунцовый, обреченно вздохнул:

– Не надо по закону! – все – таки нашел в себе силы усмехнуться: – Готов понести наказание на месте!

Бабаков раскинул руки:

– Ладно, раздевайся.

– Совсем? По спине, что ли, пороть будете?

– Нет, – ответил Бабаков. – Пороть мы будем по жопе. Но ты раздевайся догола, для пущего воспитательного эффекта.

Он явно что – то задумал. Коля Лакки, пожав плечами, принялся стаскивать с себя одежду, кидая вещи в кресло. Через минуту он стоял посреди кабинета в первозданном облике. Нагая белизна его кожи ныне была прикрыта лишь веснушками и родинками, обильно разбросанными по телу.

– Мне куда – нибудь лечь? – с неловкой ухмылкой спросил он.

– Погоди. Пока – вот так и стой. Лицом к двери, руки по швам, – майор Бабаков подошел к столу, потянулся к телефону – и тот вдруг сам зазвонил.

– Да?

:

– Подопечный твой? У нас, у нас.

:

– Воспитываем. По – свойски.

:

– Как? А ты в гости заходи, посмотришь.

Положив трубку, улыбнулся Тихомирову:

– Прикинь, я только собирался Ленку пригласить – а она сама проявилась. Беспокоится, как тут у нас ее: питомец, – он повысил голос: – Слышишь, Коля! Старший лейтенант Панарина Елена Георгиевна – о тебе беспокоится. А ты ее подставляешь. И потому – она тоже будет присутствовать при экзекуции. Пусть видит, как ты, голый и жалкий, извиваешься под розгами, да визжишь и молишь о пощаде! Она столько от тебя хлебнула, что заслужила право на такое шоу!

Коля Лакки ответил не оборачиваясь, с отчасти вернувшимся шалым высокомерием:

– Пощады просить – это хуй дождетесь!

– Нда? Отчего же? Попросишь – пощадим: – Бабаков на пару секунду задумался, что – то прикидывал в уме. И выдал условия экзекуции: – Давай так! Вот я сейчас напишу на бумажке число. Это – число ударов, которые, на мой компетентный взгляд, заработала твоя ушлая и насквозь криминальная задница. Ты его знать не будешь. Но можешь в любой момент сказать «Стоп!» И сечь тебя перестанут. И мы посмотрим на эту бумажку. Если ты уже столько получил, сколько там обозначено, – гуляй, свободен. А нет – в камеру. Идет?

Бабаков заметно вдохновился своей творческой затеей. Возможно, под этим казенным пиджаком пропал выдающийся организатор детских утренников: где – нибудь в Англии времен Чарльза Диккенса.

Коля нахмурил свое легкомысленное веснушчатое лицо. Уточнил:

– А если вы там, тысячу, скажем, нарисуете?

Бабаков развел руками и добродушно пробасил:

– Что мы – звери, что ли? Нет, меньше сотни – точно.

Послышался деликатный стук в дверь.

– Войдите!

Вошла молодая женщина. На вид – вовсе девушка, немного за двадцать, хотя строгая форма старшего лейтенанта прибавляла ее облику зрелости. Но при этом – нисколько не скрывала форм самой девушки. А они были впечатляющими. Тонкая, осиная талия, убийственная для слова «целибат» в голове священника. Высокая упругая грудь, от вида которой и под епископской митрой взметнутся нечестивые мысли, и это будет не единственное, что взметнется у епископа. И такие изящные ягодицы, чья безупречность лишь подчеркивалась форменной юбкой, что даже лик самого благочестивого кардинала зарделся бы в тон облачению. В довершение портрета, девушка была жгучей брюнеткой с демонически красивым смугловатым лицом и выразительными глазами редкой, «каннской» лазурности.

Когда она вошла, несчастный преступник невольно прикрыл свой срам. Но майор Бабаков был неумолим.

– Команда была – руки по швам! – рявкнул он. – Пусть Елена Георгиевна видит все – и пусть тебе будет стыдно перед ней! – и уже гостье: – Лен, прикрой дверь и поверни там ручку.

Старший лейтенант Панарина усмехнулась с задорным холодком:

– Ну что, засранец, попался? Влип уже по – настоящему?

Пристыженный Коля молчал.

– Ага! – подтвердил за него Бабаков. – И влетит ему не по – детски:

Он распахнул окно, в кабинет ворвались прохладный вечерний ветер и напруженные ветви вербы, давно ломившиеся в стекло и лишь ждавшие, когда их впустят.

– Вот и сгодилось это чертово дерево! – сказал капитан Тихомиров.

Бабаков немного повозился с настырной вербой и пожаловался:

– Прутья гибкие, не ломаются. Ножик бы?

– В кармане куртки, – подал голос приговоренный, силясь сохранить остатки невозмутимости.

– Охуеть! – поразился Бабаков, щелкнув выкидным лезвием. – Охуеть, как Митрич задержанных досматривает! А ствола у тебя, случаем, нет при себе?

– Нет. И ножик – так, игрушка.

– Ну, игрушка не игрушка, а остренький, – оценил майор, быстро нарезав с полдюжины прутьев, по метру каждый. – Так! Поворотись – ка, сынку!

Коля развернулся.

– Подойди к столу.

Коля подошел.

– Значит, начинаем утреннюю гимнастику! – ухмыльнулся Бабаков. – Первое упражнение. Возьмись двумя руками за край. Отступи на пару шагов и ляг грудью на стол. А потом отступи еще – и повисни на руках. Корпус держать прямо.

Паренек послушно исполнил предписание милиции, и его худое мальчишеское тело распростерлось диагонально над полом.

– Молодец! – похвалил Бабаков и кивнул капитану Тихомирову: – Ну что, бери прут, Антон, да и поехали?

Громко обратился ко всем:

– Напоминаю: драть мы будем, пока пацан не скажет «хватит». Игра у нас такая. В «очко». И его окрестности:

Капитан Тихомиров гыгыкнул «в полглотки», сдерживаясь при даме.

– А если он сразу скажет «хватит»? – полюбопытствовала Елена.

– Есть риск в тюрьму угодить. Все дело – в волшебной цифре, – Бабаков указал на листок, лежавший как экзаменационный билет, заветным номером к столу.

Тихомиров, приняв розгу, помахал ею, извлекая из недовольного воздуха злобный свист. Потом, почувствовав прилив воспитательного инстинкта, пощекотал кончиком прута рыжеватые Колины вихры. Осведомился:

– Что, уже страшно?

Тот поворотил страдальческое лицо:

– Командир, ближе к теме!

– И то верно, – Бабаков, встав по другую сторону от разложенного навесу голого мальчишки, кивнул Елене: – Ты считать будешь. Вслух.

И, плавно взмахнув розгой, бросил руку вниз. Лоза обрушилась с сердитым свистом. С отрывистым «чмоком» перечеркнула безмятежную белизну грешной задницы первой розовой полосой. Будто самолет, пролетавший над Антарктидой, разлил бочку с красным вином. Так почему – то подумалось Елене. Колина Антарктида сейсмически содрогнулась, он с усилием втянул воздух сквозь сомкнутые губы: «Вссс!»

Елена громко объявила нейтральным дикторским тоном: «Раз!» И тотчас открыла рот для «Два».

Ибо едва розга Бабакова соскользнула с объекта своей агрессии, немилосердно продавив юную плоть, как взметнулся карающий прут капитана Тихомирова.

Коллеги работали слаженно, как богородские медведи. Секли ритмично, хлестко и неумолимо методично. Елене даже подумалось, что этот случай не первый в их практике и они имеют опыт подобного рода увещевания малолетних правонарушителей.

Коле же, скорее всего, ни о чем не думалось. В те роковые секунды, отмеряемые свистом розог, их смачно – хищным цоканьем по коже да его «всссСС», всс – ссё более сс – ссуетливым и ссс – сстрадальческим, сознание его всецело переместился в то место, которое, собственно, испытывало сейчас наиболее ощутимое воздействие реальности. Для философских измышлений это место годится мало.

На цифре «восемь» Еленин голос чуть дрогнул – в унисон с особо громким Колиным «всс – Ы», в котором впервые проклюнулась гласная. Паренек дернулся, покачнув массивный начальственный стол. На девятой розге он вскрикнул в голос, а на десятой – его подрагивающие колени подогнулись, опустились на пол.

– Ладно, передохнем! – объявил Бабаков.

Десять полос на тинейджерской заднице быстро вздувались, наливались лиловеющей болью.

– А может, там «5» на бумажке написано, а, Коль? – не без мрачного ехидства вопросил Бабаков.

– От вас дождешься! – сипловато усомнился тот. Попросил: – Слышь, начальник! Можно, я хоть материть вас буду?

– Да на здоровье! – великодушно разрешил майор.

А капитан Тихомиров добавил:

– Чего новое о себе – хрен мы от тебя услышим!

Бабаков взял свежую розгу. Тихомиров последовал его примеру. Эта «смена реквизита» не ускользнула от напряженного Колиного внимания. В его зеленых глазах промелькнула арифметическая выкладка: «На каждую розгу – по пять пришлось. Всего шесть их, розог. Значит, не больше тридцати?».

– Вербы за окошком – еще много! – «утешил» Бабаков, уловив ход мыслей жертвы.

– Там кровь у меня есть? – почти без эмоций поинтересовался Коля.

– Пока нет. Но будет обязательно, – «обнадежил» майор. – Если, конечно, не скажешь «стоп – игре».

– Не скажу. Давайте, фаш – шисты!

– Тогда приподнимайся обратно. А то нам неудобно: низко слишком твоя жопа.

Снова засвистели лозы. Снова послышался спорый, будто испуганный Еленин счет: теперь она уже не пыталась изобразить из себя диктора. Одиннадцать: Двенадцать: Тринадцать: – И Колина хриплая яростная ругань: «Ур – роды… Ы: бля!. .. козлы – Ы: бля: па – А – азорные:

Четырнадцать: – ПидаррАссы! – Пятнадцать: – СсУки драные – Шестнадцать: – вЫблядь муссорсс – Семнадцать. . – муссорская! – Во18 лет! – СРАНЬ – МЕНТОПИЗДИЩЕНСКАЯ – СЕРО – МУДО – ЕБЛОМУСОР – ХУЙ – ВАМ – В – РЫЛО – СУКИ – БЛЯДИ!

Последний титул был озвучен почти без запинки на двух ударах, завершающих серию. Удары вышли почти синхронными, и видимо, потому особенно подхлестнули, в буквальном смысле, Колино вдохновение. Оно было оценено по достоинству.

– Как – как? – посмеиваясь, переспросил Бабаков. – СРАНЬ – МЕНТОПИЗДИЩЕНСКАЯ – СЕРО – МУДО: черт, не запомнить. Записать бы, а? Коль, не повторишь?

– Да пошел ты, хуйло легавое! – в интонациях страдальца слышалась свирепость на грани слез.

– Сейчас еще всыплем – еще не так завернет. Сергей Шнуров отожмется! – сказал образованный Тихомиров, не боявшийся подставлять свои капитанские уши под новые культурные веяния.

– Кстати, коллеги, – заметил Бабаков, – обратите внимания: эту пафосную тираду он выдал, когда мы стеганули его одновременно. Может, имеет смысл так и сечь?

– Попробуем, – согласился с шефом Тихомиров, чтивший субординацию.

Теперь на измученной Колиной заднице явственно проступала сукровица. Заметив это, Елена зябковато подернулась и сказала:

– Ребят, а может, хватит с него?

Бабаков улыбнулся широко и ласково:

– Леночка! Так все ж в его руках! Коль, а Коль? Скажи: «стоп»! Я ж не мог больше двадцати прописать тебе. Честно!»На пацана отвечу».

– Еблан ты, а не пацан, – сказал Коля уже более спокойным, но оттого еще более ненавидящим голосом. – И чмо по жизни. В генералы выбьешься – а чмом останешься. И ты это знаешь. Ага?

– Ну, ты несправедлив: – попробовал Тихомиров вступиться за начальника. – Еблан бы тебя на кичу без разговоров отправил, и:

Но его прервал сам майор, устало махнув рукой:

– Да ладно! Ты бы на его месте еще не такого нагородил.

– Хорош пиздеть! – приказал вдруг секомый, решивший взять на себя роль распорядителя своей экзекуции. И решительно оторвал от пола колени, снова растянувшись в воздухе.