То, что работы в библиотеке, даже при их затягивании, вот-вот закончатся, а Большаков начал относиться к жене капитана, как будто рассчитывает на ней жениться, сильно беспокоило все три ипостаси нашего рядового.

Бориса Петровича тем, что он не видел перспективы развития дальнейших общений солдата и капитанши. «Если только, не сойти с ума, и не предъявить свои требования на Елену Павловну!» — философствовал он.

Борик соображал примерно так же, но более прямолинейно: «Попользовался и завязывай, пока яйца не прищемили!»

А ипостась Я огорчалась, что не могла развивать свои намерения по развращению библиотекарши из-за табу Большакова на женщину, в которую тот (случается же у людей глупость!), видите ли — влюбился!

Шагая в очередной раз к гарнизонной библиотеке, ипостаси устроили в башке патрона, что-то вроде разъяснительной беседы. Интеллигентный Борис Петрович начал с несвойственного для него прямолинейного вопроса:

— Скажи, Боря, ты намерен отбить Елену Павловну у кэпа и взять её себе в жёны?

— Как порядочный человек, после того, что у нас с ней было…

— Обалдеть! — взвыл эмоциональный Борик. – Вы только послушайте, какую чушь он несёт!

— Не сразу, конечно, — «успокоил» советчиков Большаков. — Сначала закончу службу. Через полтора года, примерно.

— И то легче! — выдохнул Борис Петрович. — Тебе сколько лет, Боря?

— В ноябре будет двадцать.

— Значит на сегодня, где-то, девятнадцать с половиной. А до какого возраста намереваешься пожить?

— Ну, лет до восьмидесяти. А, что?

— Да, то, уважаемый, ты наш человек, что любовное чувство это, своего рода, помешательство. Если юноша девятнадцати лет собирается взять в жёны из всех женщин мира первую, что познал, он лишает себя возможности определить, верен ли его выбор. Немецкий философ Фридрих Ницше сказал: — «Всё познаётся в сравнении!» А с чем тебе сравнивать? Капитанша и — всё.

— Вторая, — напомнил Борик. — Про мачеху забыл?

— Да он ни черта из того торопливого порева не понял. Так, что её можно не считать, — махнул рукой Я.

— Тебя же там не было.

— Не явно, чуть сбоку, но присутствовал. Это был мой своеобразный день рождения. Но давайте вернёмся к капитанше. – третья ипостась осторожно потрогала лоб Большакова. — Твоё решение взять её в жёны, могу объяснить повышенной температурой.

— Женишься на телке, что изменила мужу? Точно — нездоровый бред! — поддакнул забегающий вперёд и заглядывающий в лицо патрона Борик.

— Елена Павловна не тёлка! Она для меня идеал женской красоты! — упирался Большаков.

— Футы-нуты! — развёл руками Борис Петрович. — Слова Борика грубы, но, в принципе, он прав. Когда-нибудь ты, Боря, женишься (ведь вокруг столько красивых женщин!), но, не исключено, что останешься холостяком. Всё зависит от твоего жизненного опыта в общении с представительницами этого пола. Однако, останавливаться на первом опыте… Это ошибочное решение. Познакомься, хотя бы, с другими женщинами.

— Во! И я о том же! Распробуй сначала их со всех сторон, пойми, ЧТО в них есть такое, из-за чего стоит терять свободу! — поддакнул Борик.

— Ваши «премудрости» ни к чему, если у Бори есть я! — сказала третья ипостась. — Со мной он будет получать самые сладкие минуты общения с чужой женами. Соблазняя, не какую-то дурочку с переулочка или целку необученную, а женщину полноценную, колечком окольцованную, мужу своему верную. И балдеть, сделав из неё давалку. Такова его карма!

— Ох, и житуха начнётся! — мечтательно закатил глаза Борик.

Большаков остановился на повороте в сторону библиотеки. Потоптался на месте, поглядел на одноэтажное здание, где она расположена. Поддел носком сапога тающий снег. Поправил ремень поверх шинели. Со стороны глянуть — стоит солдат в одиночестве, о чём-то думает. А неприметные стороннему глазу ипостаси стояли с ним рядом и ждали его решения.

— Почему «замужняя», а не «дурочка с переулочка»? — спросил своих советчиков Большаков.

— Потому, что с замужними слаще, зная, что какому-то оленю рога наставляешь, — сказал Борик. — Даёшь ей в рот, кормишь малафьёй и представляешь, что через какое-то время будет этот рот целовать её муженёк, ласкать язычок, что перед этим твой хуй облизывал.

— А почему именно «верная»?

— Замуж не будет проситься, — сказал Я.

— Верные случайной измены стыдятся и никому о ней не расскажут, — пояснил Борис Петрович.

— Такую женушку совращать одно удовольствие! — и Я мечтательно зажмурился. — Представляешь? Никому, кроме мужа, не давала, а тебе подставилась. И отсосала, и в пизду приняла. А если ещё и жопу подставила, то — высший пилотаж!

Большаков оглядел присутствующих.

— Причём тут «жопа»?

— Туда тоже можно, мой друг, — сказал Я.

— Но там же грязно…

— Представь себе, некоторые женщины, после посещения их жопы, ещё и член сосут.

— Бред какой-то! В это трудно поверить.

— Наш Боря или притворяется, или совсем ребёнок. Про анальный секс ничего не знает.

— Нет, я, конечно слышал. Но думал им занимаются исключительно педерасты, но ни как, ни женщины.

— Всему своё время, — с несвойственной ему интонацией, произнёс Я. — Всему своё время.

После минутной паузы Большаков задал трудный для себя вопрос:

— Елена Павловна тоже? Может дать в жопу?

— Конечно! — заверил Борик.

— Увы! — согласился с Бориком интеллигентный Борис Петрович. — К сожалению, статистика говорит, что, так называемый анальный секс, распространён не только у педерастов, но и среди женщин.

— Вот спасибочко, «обрадовали»! Но Елена Павловна не такая! — мотнул головой Большаков и широким шагом направился к библиотечному корпусу.

Мысль о том, что пригожая во всех отношениях Елена Павловна, может позволить использовать свою аккуратную попку для мужского члена, была Большакову невероятна в любом представлении. Он шагал в сторону библиотеки и гнал прочь соображения, что кто-то может его любимую женщину использовать в задний проход. Например, её муж – капитан Калинин. Если потребует, она должна ему дать?

А вокруг была ранняя весна. День обещал быть хорошим, солнечным. Только на душе у солдата скребли кошки. Нежное чувство к Елене Павловне, которым он так дорожил, стояло под вопросом «даёт туда или, не нет?»

Понятное дело, Большаков хотел, чтобы не давала. Но воображение такого совокупления распалялось и прежний жар романтического расположения к жене капитана уже поддувал холодок недоверия. А бормотание Бориса Петровича, что «восторг первой любви рождается мгновенно, как вспышка и редко бывает долговечной», хотелось прервать скверным солдатским матом.

— Большаков тяжело вздохнул, толкнул сапогом очередную кучку снега и вступил на деревянное крыльцо библиотеки.

— Не морочь парню голову! — сказал Борису Петровичу Борик. — Пусть Большак сам убедиться, что путь «малыша» до попки Елены Павловны не заказан.

Большаков крутил головою, чтобы прервать эти бормотания. Не получалось. Они присутствовали. И вот, злой на самого себя, прежде чем войти внутрь библиотеки, он выдохнул свистящим шёпотом в пространство:

— Скажите, сволочи, что это не так!

— Это так, — сказал уверенный в себе Я.

— И ты можешь мне это доказать?

— Хоть сегодня! Если разрешишь…

— Откуда такая убеждённость?

Ипостась Я тихонько рассмеялась:

— Понимаешь, Боря, в каждом человеке есть своё греховное или порочное Я. Его только надо расшевелить. Чем мы и занимались. Вспомни, с какой покорностью Елена Павловна, отдалась тебе в первый раз. Потому, что мы нашли общий язык с её потаённым эго, то бишь – с её Я. И сумели с ним договориться. Теперь найти эти интересы ещё проще.

Большаков произнёс пересохшим от волнения горлом:

— Докажи.

— Если я правильно понял, Елену Павловну можно пялить по полной? — быстро спросил Я.

— Только не налегай сразу. Как-нибудь постепенно. Всё-таки, она мне ещё не безразлична…

— Конечно постепенно. Для этого в твоём правом кармане лежит тюбик вазелина.

— Вот это – предусмотрительность! – восхитился Борик. – Чувствуется хватка профессионала!

— Зачем?

— В нужный момент подскажу.

— Несчастный! — воскликнул Борис Петрович. — Ты губишь, что хотел спасти!

Большаком упрямо мотнул головой:

— У него ничего не получиться. — и открыл входную дверь библиотеки.

…

Солнце заглянуло в окна помещения и растеклось по залу весёлым золотисто-топазовым сиянием. С настроением такой же же расцветки Елена Павловна готовилась к «сеансу» (так она теперь ЭТО называла), совершала подготовительные действия продуманно, по-деловому. Задвинула шторы обеих окон, защёлкнула язычок накладного замка входной двери. Заранее придумав отговорку, если, вдруг, кто-то нагрянет и удивиться запертой двери. Она сошлётся на неудачную конструкцию замка, что срабатывает автоматически, всякий раз при захлопывании створки.

Готовил возможное алиби и её партнёр. Загружал у входа в зал рабочий стол предметами необходимыми для ведения художественных работ: кистями, красками, ручками с плакатными перьями. Устанавливал недописанный планшет. Всё это могло бы имитировать прерванный труд оформителя.

После маскировочных действий Большаков и Калинина шли за стеллажи, где в тени задёрнутых штор стоял большой канцелярский стол. Солдат снимал ремень, вешал его на перекладину ближайшего стеллажа и ждал, когда Елена Павловна станет на колени, расстегнёт ширинку его галифе, достанет оживающего «малыша» и начет делать минет.

И хоть без помощи женских ласк двадцатисантиметровый «малыш» вёл себя молодцом, легко принимал боевую стойку, жена капитана продолжала гонять по нему кулачком, облизывать как большое эскимо, заглатывать в глубину нежного горла. Этим она разогревала себя до состояния течки, готовности к совокуплению

Насладившись минетом, женщина ложилась на стол и раздвигала ноги. Никаких иных ласк, никаких слов о любви. Как в больничной палате. Он — донор. Она — пациентка. Вставил и поехали!

Начиналась неспешная миссионерская ебля.

Калинина отдавалась не вся. Она не позволяла себя целовать, мять ягодицы, касаться спрятанных под лифчиком грудей. Сохраняла эти участки тела для мужа.

Условия «ритуала» были оговорены Еленой Павловной уже на втором свидании с «малышом» и выполнялись партнёром без нарушений. Обе стороны действовали, почти, механически. Он лежал на ней и двигался по влагалищу вглубь и обратно. Однообразно и скучно.

Девочка у Елены Павловны была ещё не растянута, обжимала детородный орган Большакова крепким хватом, от чего и рядовой, и жена комроты получали обоюдное наслаждение.

«Как будто у нас медовый месяц!» — думала Елена Павловна, обнимая спину молодого ёбаря ногами и короткими толчками, подмахивая ему снизу-вверх.

От мысли, что она ебётся с посторонним мужчиной, при этом имеет на безымянном пальце обручальное кольцо, подаренное мужем, подводили женщину к оргазму. Охнув от взрывного ощущения, Елена Павловна затихала.

Большаков не останавливался, а жена капитана начинала сомневаться: — «Правильно ли она поступает?»

— Мне так стыдно, призналась она кайфующему Большакову. — Ты, даже не представляешь, как это скверно чувствовать себя почти шлюхой!

— Почему почти, если ты ебёшся не с мужем, а на стороне? – заметил подвернувшийся к слову Борик.

Лена оттолкнула ненасытного солдата, прикрывала подолом платья влажную промежность и уставилась в сторону стеллажа, где отдалась этому блядству первый раз. Сейчас там висел солдатский ремень, который толкнул к мысли: «В пору удавиться…»

Борис, не пряча торчащего члена, стоял рядом, смотрел в лицо любимой и думал: «Как возможно, чтобы такой прелестный ротик мог обсасывать хуй, побывавший в жопе?»

— Жить с сознанием, что изменяешь мужу, невыносимо. — жаловалась тем временем капитанша, продолжая смотреть в сторону ремня.

«Отстегать её, что ли? – подумал уже не Борис, а суетливый Борик. – по сраке…»

— Ты успел? – спросила Лена.

— Ещё нет.

— Тогда давай снова…

…

Почувствовав, что её матку, наконец, наполнили сперматозоидами, Елена Павловна, «чтобы сразу не вытекло», продолжала лежать на спине со слегка поднятыми ногами и тихо вспоминать про стыд, измену и, «как после ЭТОГО жить?»

— Чего тут гадать? Живи, как жила! — посоветовал Большаков.

— Это неправильно давать, кому попало… — сказала Лена.

— Кому попало — это если дать, к примеру, сержанту Намаконову.

— Это кто такой?

«Она заинтересовалась. – воскликнул Борик. – Может их познакомить? Да посмотреть, как они будут трахаться?»

«Интересное предложение, — отметил Я. – Его реализация, могла бы остудить пылкую влюблённость патрона. Но сегодня мы пойдём иным путём.

— Ты не даёшь кому попало, а только мне. – напомнил Большаков.

— И тебе тоже стыдно. Я, наверное, самая развратная женщина во всём гарнизоне. Отдалась не мужу, значит — шлюха! — упрямо каялась Елена Павловна.

— Так, не ради похоти. А чтобы родить ребёночка, — спасал её самолюбие Большаков.

— Всё равно, стыдно!

Когда Большакову стали надоедать эти причитания, его подвинул невозмутимый Я.

— Тебе стыдно, крошка, — сказал он лежащей на столе Калиненой, — потому, что думаешь: «Я такая в гарнизоне единственная».

— Наверное, — тяжело вздохнула Калинина.

— Значит, надо сделать кого-нибудь давалкой похлещи себя, — сказал Я голосом Большакова.

— Это как?

— Подложи под меня одну из своих подруг. Ту, которой не надо пихаться, чтобы родить. Пусть раздвинет ноги для удовольствия. Когда это случиться, мысль, что ты самая нехорошая, у тебя исчезнет навсегда.

Чёрные брови Леночки удивлённо поползли вверх.

— Как это под тебя?

— Нет, можно, конечно, под кого-нибудь другого, но подробности ты сможешь узнать, только если это сделаю я.

— Фу, как гадко! И не по-честному.

— Зато эффективно! — сказал Я. — Ну, давай, продолжим.

— Ещё один раз? — она смотрела на Я, видя в нём своего Большакова: – Хорошо. Но, только один раз, и — всё!

— Почему?

— Я так решила. У нас было шесть сеансов. Остановимся на семи. И число хорошее и, я уверена, что получилось, — сказал Елена Павловна, устраиваясь на столе поудобнее.

Она лежала, слегка разведя атласные ляжки полуприкрытые подолом цветастого платья. Красивая голова в обрамлении волнистых волос смотрела на партнёра в упор. Решительности этой женщины можно было позавидовать. Но для Я, который сменил Большакова, её самоотверженность не имела значения. У него была цель доказать патрону, что даже при мысли о зачатии ребёнка, эта куколка может быть шлюхой.

— Значит, решила закругляться? — переспросил Я, нависая над лежащей на столе женщиной. Он неторопливо убрал подол платья в сторону и погладил открывшуюся пизду. — Тогда, для верности, применим самую действенную методику.

— Это какую? — насторожилась Елена Павловна, одновременно млея от нежных прикосновений к чувственному клитору с набрякшими губкам.

— Методику, проверенную народом, — Я ввёл между половых губок Елены Павловны два пальца и начал ими двигать, имитируя член. — Этот метод называется «побудь со мною блядью!»

От слова «блядь» Елена Павловна немного дёрнулась, но вспомнила, что оно встречается даже в романе Шолохова и успокоилась. Некрасивое, но, всё же — литературное.

— Ты готова к блядскому разврату? — перешёл на громкий шёпот искуситель. — Приступим?

— Если у тебя остались силы… — тяжело задышала библиотекарша.

— У меня появилась цель! — сказал Я. — Сделать тебе ребёнка. Ты ведь ради него раскорячилась на этом столе?

Елене Павловне не понравились ни слова, ни тон партнёра. Она снова нахмурила бровки, даже попыталась встать.

— Напрасно сердишься, — придержал её Я. — Если хочешь иметь детей, мало подставить пизду. Надо самой ебаться во всех позах. Становись раком! Так матка ближе будет к залупе и зачатие гарантировано.

— Фу! Как грубо…

Не дав ей договорить, Я вывалил из фирменного лифчика ошарашенной женщины тугие, точно спелые дыни, груди, стянул партнёршу на пол и, обхватив титьки крепкими пальцами, поставил капитаншу возле ножек стола на четвереньки.

— Запоминай эту блядскую позу, малышка! — промурлыкал Я, засовывая вздыбленный член в разогретую офицершу.

Леночка пыталась вырваться. Но руки ухватившие груди и вбитый между ног фаллос сделали эту попытку безрезультатной.

Прежде чем ебать поставленную раком библиотекаршу, Я, прислушался, не будет ли возражений со стороны патрона?

Большаков молчал.

«То-то же!» — ухмыльнулся целеустремлённый ёбарь.

И его член деловито задвигался в глубине женского влагалища. Тазобедренные движения самца ускорялись и вскоре, распалённая такой прокачкой женщина, перестала сопротивляться. Поскуливая, она, расслабилась и поплыла в очередном оргазме. Хлюпающие звуки полноценного блядства дополнились ароматом женских выделений и мужского семени.

— Тебе хорошо, моя тёлочка? — склонился к запрокинутой голове Леночки, не останавливающийся любовник.

Стоящая раком Елена Павловна выдохнула что-то не членораздельное. Её впервые имели в такой позе, и это её нравилось.

— Может, эту порцию сольём в ротик?

Капитанша отрицательно замотала головой:

— Давай туда… — простонала она.

— Куда? В пизду?

— В писю…

— Из писи писают, а мы ебёмся. Так куда сливать малафью?

— Туда! — чуть ли не прокричала Елена Павловна.

— Может на твою спинку?

— В пизду сливай, дурак, неотесанный!

— Так бы сразу и сказала, — выдохнул Я и, ускоривши движения на всю длину хуя, вдавил, что есть силы, замер, закатил глаза и, с протяжным стоном, начал сливать накопившуюся в яйцах сперму в самую глубину раскрывшейся матки.

— Хочешь, чтобы я имел тебя ещё?

— Да… — простонала женщина, теряя рассудок, в невиданном для неё каскаде коротких оргазмов.

— Во все дыры?

— Да…

— Скажи: «Выеби меня во все дыры». И не забудь добавить «Пожалуйста».

— Это не хорошее слово.

— Повторяю. Если хочешь продолжения, забудь о запрете на нехорошие слова.

— Чему ты меня учишь, мерзавец?

— Блядству! Ты ведь хочешь ребёночка?

— Хочу.

— Тогда говори: «Выеби меня во все дыры, пожалуйста!»

— Вы… выеби меня…

— А вежливое слово?

— Пожалуйста.

Я двигал членом в горячей пещерке Елены Павловны, которая, на грани лёгкого помешательства, закатывала глаза в потолок: «Ну, почему мой Калинин так не может!? Сука!» — и реагировала страстным подмахиванием.

— Молодец, горячая девочка. А как же муж? Ты ведь раньше ему не изменяла? – почувствовав нужный момент Я, по-садистски приостановил движение.

Женщина, поскуливая, старалась самостоятельно двигаться на члене.

— Чего молчишь? — не двигался искуситель. — Может совесть замучила?

— Ох, не останавливайся, салага! — взвыла Калинина.

Я победоносно оглянулся на Большакова: «Кайфуй, братан, для тебя работаю!»

— Громче, — велел он Елене Павловне.

— Еби, сволочь! — во весь голос завопила жена капитана.

— Давай ещё. Что-нибудь матерное. Скажи, что ты солдатская соска.

— Я соска.

— Ещё, такое же.

— Подстилка солдатская…

— Скажи, что ты шлюха. — Я рывком прижал Елену Павловну к себе, погрузился в неё на всю глубину и снова задал бешеный ритм.

— Я шлюха! — дёргалась на хуе Елена Павловна.

— Блядь бескорыстная. Даю всем, кто попросит.

— Блядь бескорыстная. Даю всем, кто… а-а-а-а…! — новый оргазм накрыл хрупкое тело Калиненой. –

— И Намаконову дашь?

— И ему тоже…

— Ну, теперь, держись! — предупредил Я, он же — Большаков. — За Намаконова я тебя раскупорю!

Пользуясь тем, что тело партнёрши, из-за оргазмов обмякло, стало податливым, он обвёл колечко ануса колбаской вазелина, приставил к девственной попе сопливую залупу и вдавил «малыша» в тесное нутро прямой кишки Елены Павловны.

Помещение библиотеки огласилось победным криком самца и воем нанизанной на солдатский хуй интеллигентной библиотекарши…