Когда я был ещё мальчиком, она часто приезжала к нам вместе с мамой, когда мы жили еще в деревне. Её мама была сестрой мой маме, так что Ольга была мне двоюродной сестрой. Многочисленные мамины родственники живут в другом городе, и любой их приезд всегда был праздником и для моих родителей, и для меня. Тётя Клава вообще никогда не приезжала одна, вместе с ней всегда тянулся шлейф нашей многочисленной родни. Они все очень хорошо ко мне относились, а вот Ольга меня всегда почему – то смущала.

Я никогда не называл её Олей, всегда – Ольгой. Она была старше моей сестры, была крупной девочкой с округлыми формами, с длинной косой и с глубокими, тёмными, выразительными глазами. Её грудной, ласкающий, немного в нос голос действовал на меня всеохватывающе и неотразимо. Моя наблюдательная двоюродная сестричка быстро заметила тот эффект, который она на меня оказывала. Я помню, как она иногда подходила ко мне, и внимательно смотрела на меня сверху вниз своими бездонными карими очами. Смотрела в упор, без улыбки, прямо мне в глаза, и не отводила глаз. В горле у меня всё сжималось, и я не мог выдавить из себя ни слова, а только заливался и заливался краской. В конце концов, когда щёки у меня начинали пылать малиново – вишнёвым огнём, моя сестричка разражалась громким и вместе с тем глубоким воркующим смехом. Я срывался с места и убегал, а она кричала вслед: – Олежка, Олежка, ты куда! Иногда она бежала за мной вслед, притворно топая и крича: – Вот сейчас догоню! Я убегал в огород и там, у забора, рыдая от оскорблённого мужского достоинства, хватал палку или высохшую ветку малины, вымещал свою обиду на лопухах и зарослях крапивы.

Я помню, как мы однажды с Ольгой и с сеcтрой отправились купаться на речку. Купаться я не любил, да и тем более не пошёл бы на речку с сестрой, но мама меня попросила сопровождать сестричек. На глазах всех моих родственников я отказать не посмел и поплелся к речке вслед за с сестрами, слушая глупую девчоночью болтовню моей сестры. Ольга, как мне казалось, внимательно выслушивала всю эту дребедень и иногда по – взрослому степенно и рассудительно высказывала своё мнение. На речке я демонстративно сел на мостик спиной к моим сёстрам, болтая ногами в воде.

– Олежка! А ты разве не будешь купаться? – Услышал я непомерно серьёзный голос Ольги. Я обернулся, чтобы что – то ответить, но так и остался с открытым (боюсь, надолго) ртом. Я и раньше видел свою сестру в купальнике, но вот Ольгу увидел впервые. Она как раз снимала платье через голову и нагнулась, чтобы положить его на траву. Невообразимо женственная фигура Ольги в табачного цвета купальнике ошеломила меня. Её полная под гладким купальником грудь приковала моё внимание, а когда Ольга подняла руки, чтобы заколоть косу, её грудь обозначилась настолько явственно, что меня просто разбил паралич. А когда я увидел её тёмные от волос подмышки, я вдруг понял, что Ольга – на самом деле – то настоящая женщина. И это было непривычно и странно для меня, ведь до того она была для меня просто девчонкой, двоюродной сестрой! Помню, я что – то буркнул в ответ, а потом, лёжа на берегу, украдкой наблюдал за Ольгой, чувствуя в себе только что просыпающееся биение таинственной истомы. Выйдя из воды, они заставили меня отвернуться. За моей спиной происходило что – то таинственное, а потом я шёл по тропинке в гору вслед за Ольгой, и купальник у неё в руке оставлял тёмные капли на песчаной земле. А я не мог отогнать от себя упорную мысль, что теперь под платьем у Ольги ничего нет…

В последующие n-надцать лет я видел Ольгу только на фотографиях. Я узнал, что она вышла замуж, что у неё теперь сын, я видел фотографии её мужа, её ребёнка. Я переехал в город, женился, и у нас родился сын Илюха. Тётя Клава заболела, перестала приезжать, и я очень удивился, когда однажды позвонила мама и сообщила, что Ольга с сыном и мужем приезжают на следующей неделе. Это было в июле 198… года. Ленка с Илюхой уехали в деревню, а я остался встречать гостей.

Я сразу узнал её. Она немного располнела, лицо её приобрело крупные, дородные черты её матери, но они были так узнаваемы, а взгляд её тёмных глаз был так же как в детстве волнующ и – кто бы мог подумать – всё так же смущал меня. Её муж Сергей оказался таким же, каким был на фотографиях – тощим и плюгавым. Невзрачный и хрупкий сын Коленька довершал картину семьи моих родственников. На вокзале мы сразу же сели в электричку и покатили в деревню. Я сидел напротив Ольги, слушал болтовню её семейства, сам что – то говорил, кивал головой, смеялся, а сам не мог оторвать взгляда от лица Ольги, неожиданно узнавая в её улыбке прежнюю, странную и лукавую девочку. Когда мои глаза ловили её знакомый, глубокий и неподвижный взор, я словно под гипнозом, застывал, чувствуя позывы прежней, таинственной истомы.

На следующий день мой отец повел всех на речку, на наше старое место в сосновом лесу, на крутом берегу между скал. На речку мне идти не хотелось, и я соврал, что буду готовиться к экзамену на вечерний факультет.

– А ты, соня? – услышал я голос Сергея из соседней комнаты – Давай, пойдём!

– Ой, ну нет! – послышался медленный, грудной голос Ольги – Я так устала с дороги! Уматывайте скорее на вашу речку. А я… посплю тут…

– Вот ведь соня! – закричал Сергей, выходя из комнаты и улыбаясь мне – Ну ладно, все на выход!

Я лежал с книжкой на сеновале, но косинусы никак не закреплялись у меня в голове. – Пойду, чаю заварю. Я зашёл в дом и, стараясь не шуметь, направился к кухне. Проходя мимо комнаты наших гостей, я заглянул в неё. Когда – то это была моя комната. Шторы на окне были прикрыты, а на моей кровати поверх одеяла спала Ольга. Чувствуя, что совершаю что – то запретное, и тем самым необычайно возбуждающее, я осторожно подошёл к кровати. Ольга лежала навзничь, слегка склонив голову к ковру на стене, и мерно дышала. Губы её были слегка полуоткрыты, на подбородке в ямочке собрались капельки пота. Одна рука её была закинута под голову, отчего верхняя часть халатика разошлась и открывала глубокую тёмную ложбинку пышной груди. Я подошёл ещё ближе и, не дыша, принялся пожирать глазами проём в разошедшихся полах халатика. Гладкое округлое колено переходило в женственно – полное бедро. Глубокая тень от высоких бёдер скрывалась в треугольно – остром вырезе светлого халатика.

С колотящимся сердцем, я наклонился и осторожно дотронулся губами полуоткрытых губ Ольги. Ноющий холод в низу живота перешёл в боль от члена, сдавленного в узком пространстве плавок. Я коснулся языком мягких губ Ольги, её зубов, её горячее детское дыхание заполнило мой рот. Она слабо застонала, открыла глаза. Я оторвался от её губ, вглядываясь в тёмный, возбуждающий разрез её глаз. Она смотрела на меня, как сквозь туман.

– Олежек… Ты? Что… – Я прервал её, навалившись ей на грудь, правой рукой схватив её за шею и вновь овладев её ртом. Она попыталась отвернуть лицо, но я просунул руку дальше обхватил её шею и затылок. Она всё шептала:

– Олежек! Олежек! Не надо… Не на… – но уже отвечала на мои поцелуи. И этот её необычный, немного в нос, шёпот возбудил во мне зверя. Сев на колени и прижав левой рукой её за шею к подушке, я торопливо рвал кнопки на её халатике. Тотчас, ничем более не сдерживаемые тяжёлые шары её грудей разошлись в стороны. Ещё мгновение – и моя ладонь ощутила их: я катал их, мял, а когда мои пальцы отыскали сосок на её левой груди, я вновь услышал стон. Звук её голоса меня несказанно возбуждал. У моей Ленки грудки свободно умещаются под ладонью, а тут…

– Олежек! – Ольга умоляюще зашептала – Не надо, увидят…

– Сейчас! Сейчас, я… быстро… сейчас… –

Всё также держа её за голо, я провёл по её ногам спереди, звонко расцепилась кнопка, я уцепился за резинку её трусов… Я потянул вниз, Ольга попыталась остановить мою руку, я рванул, раздался треск… На долю секунды я оставил её. Соскочив с кровати, я спустил трико и плавки, вытащил из них ногу – одну, на другую не было времени – и снова кинулся на Ольгу. Она лежала, пытаясь закрыть ноги халатиком, а когда я обхватил обеими руками её за бёдра и с силой задрал его, так что мои ладони оказались у неё под ягодицами, она закрылась снизу обеими руками. Её руки мне оторвать не удалось. Перекинув через Ольгу ногу, я просто лёг на неё. Мой звенящий от напряжения член прижался к её рукам. Двинув задом, я застонал от наслаждения.

– Оля… Оленька… Я кончу тебе на руки… Дай мне… Оленька, дай! Или помоги мне… ручками… Я люблю тебя… Оленька…

– Олежек… Олежек… – Она убрала руки.

– Оленька… ножки немножко… раздвинь… – Она подняла колено.

Дальнейшее было одной сплошной агонией наслаждения. Я кончил сразу, как только вошёл в Оленьку, но мой член лишь слегка обмяк. Голова Ольги с рассыпанными чёрными волосами моталась от моих ударов вверх – вниз по подушке. Её рот полуоткрыт, лоб усыпан мелкими капельками пота. Вцепившись правой рукой в её грудь и просунув левую под её ягодицы, я вгонял и вгонял свой торжествующий член в стонущее, податливое, горячее, нежно чмокающее тело…

– Олежек… Олежек… сейчас придут… Олежек!

Я задыхаюсь, я весь напряжён.

– Сейчас… Сейчас кончу…

И вдруг – визг! Я сразу узнал маленького недоноска Коленьку. Они уже вернулись! Ольга, подпрыгнув на полметра, вскакивает на пол. Я лечу туда же, но плашмя. Ольга, на ходу застегивая халат, несется навстречу нашим туристам.

– Коленька! Это ты меня разбудил? – слышу я её медленный, спокойный голос.

Со штанами, надетыми на одну ногу, скатываюсь из открытого окна в огород, в заросли георгинов. Мой разгорячённый член не уступает по цвету самым бордовым из них. В моей руке что – то зажато. Это трофей: порванные Ольгины трусы.

Через несколько минут, сидя в большой комнате отчего дома, я смотрю в глаза Ольгиному Сергею, улыбаюсь Коленьке, сидящему на коленях у своей матери и не пытаюсь отогнать упорную мысль, что под халатиком у неё ничего нет…