Спустя какое-то время Лена дотянулась рукой до светильника над моей головой и щёлкнула переключателем – купе наполнилось желтоватым полумраком. Затем перелезла через меня, мазнув холодной и склизкой промежностью по моим ногам:

— Лежи-лежи, я сейчас вернусь, – успокоила она меня и, шлёпая босыми ногами, выбежала из купе.

Проводив взглядом ямочки над её круглыми ягодицами, я уставился в потолок, шевелиться совершенно не было сил.

— Встань! — вернувшись из туалета, Ленка согнала меня с полки на пол и заботливо обтерла мои причиндалы мокрым вафельным полотенцем, вытерла следы нашего соития с покрывала, после вытащила из пакета и постелила чистую простынь. — Всё ложись! Хочешь вина?

— Хочу! – сегодняшний вечер продолжал радовать меня. — А откуда вино? Мы же всё выпили.

— Места знать надо, – рассмеялась Ленка и спустя две минуты вернулась из рабочего купе с початой бутылкой «Медвежьей крови» и плиткой Бабаевского шоколада. — Обожаю красное.

В тусклом желтоватом свете светильника обнаженная хозяйка вагона выглядела обворожительно, глубокие тени добавляли мягкой соблазнительной округлости её плотной коренастой фигуре.

— Ого! – удивился я. – Не знал, что у нас в составе есть такие деликатесы.

Ленка, не кокетничая, раскрыла секрет:

— В вагоне-ресторане много чего вкусненького есть.

Тут надо сказать, что её вагон со стороны нерабочего тамбура примыкал к одному из двух вагонов-ресторанов нашего командировочного состава. Успеть трижды в день накормить всех пионеров была ещё та задача – банально не хватало горячей воды и рабочих рук. И студенты помогали, как могли: в смежных с ресторанами вагонах кипятили воду, свободные от смены чистили картошку, мыли посуду, работали официантами. В обмен нас баловали кулинарными изысками и позволяли по вечерам устраивать дискотеки, когда мы шли порожняком, без пассажиров. Но, похоже, у Ленки был особенный блат в соседнем ресторане.

Я потягивал вино, полусидя у окна и подложив по спину подушку. На другую подушку, на другом конце полки, опиралась хозяйка вагона, сидевшая скрестив перед собой ноги. В одной руке у неё был стакан с вином, в другой полоска шоколада.

Мой взгляд вновь безостановочно блуждал по обнаженному женскому телу. И теперь это было тело моей женщины. Надолго или нет? Не знаю. Но сейчас не было прекрасней и соблазнительней этих пухлых щек, сочных губ, полных плеч, тугих грудей, и. ..

«есть ли что круглей твоих колен,

колен твоих,

Ich liebe dich…»

Сделав большой глоток, я поставил стакан на столик и потянулся к хозяйке вагона. Дотянувшись губами до её губ, попытался влить в её рот глоток вина. Ленка стиснув губы, замотала головой, попробовала отстранится, но упёрлась затылком в стенку. В конце концов, она сдалась, не имея возможности оттолкнуть меня, ибо её руки были заняты. И вино тоненькой струйкой переливалось через мои губы в её рот, а мои руки вовсю ласкали её тело. Атакованная Ленка, точно индийская богиня, сидела тараща глаза, сжимая в одной руке стакан с вином в другой шоколадку.

Когда мой источник вина иссяк, то, опасаясь обратки, я склонил голову, бодаясь лбом в ложбинке между грудей. Ленка гурчала (гулила) с полным ртом, так и не проглотив моё вино, очевидно придумывая страшную месть.

Я гладил круглые девичьи коленки, упираясь взглядом в выбритую письку. Что-то щелкнуло в голове, и я ляпнул:

— Лена, а ты татарка?

— Чего-о?! – девушка, прыснула окатив меня со спины вином.

«Вот и получил в ответ гранату!»

– Ничего себе заявочка!

Ленка локтем руки подняла мою голову, второй утирая вино с губ и подбородка.

— Нет, у меня почти вся родня в Кинешме и Наволоках, да и фамилия Волокитина разве ни о чём не говорит. Тоже мне татарку нашёл. С чего ты вообще это взял-то?!

Выпрямившись, я взял у неё из рук стакан, отпил и поставил на столик, потом скусил шоколадку, не забыв облизать её пальцы:

— Да это всё дядя Коля, будь он неладен! — обвинил я ни в чём не повинного родственника. – Понимаешь. Летом у бабушки в деревне частенько сидели у костра с мужиками на брёвнах. Они самогон хлестали, истории разные рассказывали, а мы, пацаны, картошку в золе пекли, да всякие взрослые байки на ус наматывали. Вот мне и запомнилось, как дядя Коля заливал:

«Помнится, была у меня татарочка. То да сё, да шуры-муры, я к ней шасть в трусы, а у неё пизда лысая, что твоя коленка… Я её спрашиваю, мол, на хрена это? А, говорит, чтоб ты в шерсти не копался. Вот оно как бывает».

— У тебя там всё гладко, ну я и подумал, что может ты тоже татарка.

— Понятно. Насмешил.

Ленка взяла мокрое полотенце вытерла липкие от вина и сладостей ладони и протянула мне:

– На. Вытри спину.

Мне было весело, и я продолжил придуряться:

— Лена, а как ты это делаешь? Бреешь или выщипываешь? Ну, как брови.

— Ну, ты и бестолочь, — она потянулась ко мне и наградила щелчком в лоб. Затем перебралась на мою сторону полки и угнездилась на моей груди:

– Брею, конечно. Мамка научила. Не каждый раз, а по настроению, – она подняла голову и весело посмотрела на меня. — Вот сегодня захотелось, раскорячилась и всю манду выскоблила. Понравилось?

Я дотронулся до гладкой кожу на лобке, скользнул пальцами по влажной клейкой поверхности щели:

— Супер!

— Мужикам тоже нравится! – беззаботно прощебетала студентка.

— Мужикам? – озадаченно переспросил я.

— Ну, и парням тоже, – уточнила вертихвостка. – Твоему другу Казанцеву, например.

Тараканы в моей голове устроили настоящий тындырдык и топотам, потрясая усам, как ляхи в сейме саблями:

«Позор! Позор джунглям! Ты даже не третий!

— Девку в железА – враз казню!

— Распутница!

— Да что вы на неё набросились?!

— Казнить нельзя помиловать!

— А мне её трусики понравились!..»

— Тю, неужели ты ревнуешь? – горячие губы коснулись моего соска, острые ноготки прочертили дорожки от груди к низу живота, и Лена, словно разбойник с большой дороги, схватила меня за член: — Или уже брезгуешь?!!

Тараканы в голове замерли, словно выхваченные из потёмок лучом прожектора, и хором загалдели:

«Вы только посмотрите на него! Мы тут из-за него с ума сходим, а он стоит и лыбится! Позор!»

Действительно мой тупоголовый дурень вытянулся во фрунт, словно гренадёр перед императрицей. Обхватив его ладошкой, Ленка, неспешно гоняла лепесток крайней плоти, то обнажая, то укрывая головку:

— Нет, он не брезгует. Вон, как ластится!

Играясь с моим гренадёром, она снисходительно улыбалась:

— Не журись, я давно с парнями сплю, которые нравятся. Сразу после школы начала, как на фабрику пришла. Или ты меня замуж хочешь позвать?

Я молчал.

Что тут сказать? Любимые родители учили не обижать девочек, помогать и защищать. И я влюблялся, катал на мотоцикле, бегал на танцы, писал письма, дрался с конкурентами, бывало получал по репе, но продолжал ухаживать, обнимался-целовался. Как и когда делать «это» родители не говорили, а дворовые университеты частенько оказывалась апокрифическим бахвальством и брехнёй. И вот, получив от родителей инсайд, найти себе хорошую девочку и жениться, я вышел в люди. Однако, с поисками «хорошей девочки» оказалось не всё так просто.

— Нет? Не позовёшь? Тогда давай ебаться просто так, — в Ленином голосе не было и капли обиды или досады, лишь беззаботная лёгкость и праздник по жизни. И это настроение постепенно передавалось мне. Правда, тогда у меня не нашлось слов, чтобы ответить, но, думаю, глядя на моё посветлевшее лицо, Лена сама всё поняла и, перекинув ногу через меня, прижала своей промежностью член к моему животу.

— А хочешь, расскажу, как я в эту сессию писькой зачёт по аналитике получила? – горячо прошептала мне в ухо тоном, каким в пионерском лагере рассказывают о чёрной руке в чёрной комнате.

Я вопросительно уставился на неё. Моя всадница вильнула туда-сюда бедрами, удобнее устраиваясь «в седле». Это её движение столь естественное, сколь и распутное, нержавеющим шурупом «ввинтилось» в мою память.

— Мамка по весне приболела, ну, я к ней домой часто ездила и долгов по лабам накопила — жуть, впору «академ» брать. А девки давно говорили, что у Крымского можно зачёт получить за красивые глазки, или за ляжку полапает.

Я выпал в осадок:

«Крымский?! Лейб Меерович?! Этот пожилой коротышка, с высокими залысинами и крючковатым носом на смуглом брылястом и до синевы выбритом лице? Этот балагур и сибарит, всегда с иголочки одетый, вечно спешащий стремительной семенящей походкой и всегда везде успевающий? — я обожал его лекции, щедро сдобренные байки и прибаутки, но представить такой мезальянс. — Как такое может быть?!. .. Он ведь даже ростом ниже Ленки!»

— А мне что? Я как Красная Шапочка – дорогу знаю, секс люблю, – продолжила она и, выпрямив спину и гордо выпятив грудь, пустила «кобылицу своей страсти» неспешным шагом. При этом она, сцепив руки в замок на затылке и чуть поворачивая корпус то в одну, то в другую сторону, заставляя провисшие груди томно покачиваться.

— Надела я юбочку покороче и пришла на кафедру вечером, как договорились. В лаборатории кроме Крымского никого. «Работайте, — говорит, — Часа вам хватит?» А сам за столом сидит, что-то пишет и на меня ноль внимания. И как, скажите пожалуйста, мне его соблазнять? Вот, ты, что стал бы делать?

Вопрос был риторическим, я молчал.

Она опустила руки вниз, свела плечи ближе друг к другу, словно обнимая ими свои груди, и, чуть наклонившись буквально «выстрелила» в меня сосками. Мои руки совершенно бесцельно касались её бёдер и, выпрямляясь, Ленка взяла их и прижала мои ладони к своей груди.

— Не знаешь? Вот! А я, не будь дурой, в туалет сбегала, юбку сняла, а заодно и блузку, всё в пакет сложила, и назад. Стою под вытяжкой, жопу в халате отклячила — растворы титрую, блять! А Крымскому хоть бы хны, на меня даже искоса не смотрит, всё в тетради что-то пишет. Так бы и треснула этой тетрадкой его по лысине!

Я весь превратился вслух, наслаждаясь теплом её тяжелых грудей и теребя пальцами твердеющие соски.

— Через полчаса подошла к нему с результатами, мол, вот проверяйте, а саму мандраж бьёт и в письке аж свербит. Лейба со своим блокнотиком сверился. «Правильно, — говорит, — и погрешность небольшая. Можете, когда захотите. Сколько ещё работ у вас осталось?» «Четыре», — отвечаю. «Многовато. Но так и быть, не буду вам сессию срывать, вижу, что умеете работать. Давайте зачётку». Расписался, и к своей тетрадке повернулся. «Это что за нафиг? – думаю. — То есть какую-то смазливую сикуху он за ляжку мацает, а мне, по милости божьей, можно уёбывать, так что ли?!»

В её голосе зазвучали нотки пережитой обиды.

Наверное, если бы мне зачли просто так четыре лабы, я бы обрадовался. И сейчас слушая откровения студентки, я одновременно хотел, чтобы она, каким-то чудом, собрала монатки и ушла из лаборатории, и в тоже время жаждал услышать историю её «грехопадения».

Теперь она, склонившись ниже, опиралась руками о мои плечи, и скользящие движения её бедер ускорились. Я, словно гончар в тряской телеге, пытающийся удержать свои лучшие горшки, обхватил Ленку руками за вихляющую задницу, влажную и прохладную от пота,

Однако, не всё оказалось уж так по кайфу. Скользя пиздой вдоль члена, девушка сдвинула крайнюю плоть в сторону паха, в результате уздечка натянулась, как струна, и с каждым Ленкиным движением мне пронзала весьма ощутимая боль.

В ответ я схватил её за титьки, уже более жестко сжимая их в горсти, но, похоже, для неё это было самое то. Она резче заработала бёдрами, переходя на рысь

«Ведь порвёт уздечку, сука! – слышал я чей-то внутренний голос.

«Ни чё, выдержим! – отвечал я ему сквозь зубы и, елозя бёдрами, пытался сползти чуть ниже и ослабить натяжение. Удалось. — Скачи дальше, сучка!»

— Я стою, как воды в рот набрала, глазами хлопаю. – продолжила студентка. — А Крымский глядит на меня с хитрющим прищуром: «Волокитина, а вам не холодно в одном халате на голое тело, не считая трусов?» От его картавого бархата я аж потекла. «Прохладно, — говорю-титьки-мну, ну дура дурой. – Сквозит от окна». «Тогда закройте дверь на ключ!» Блин, ключ то у него рядом с тетрадкой всё это время наготове лежал! Я его схватила и, чуть ли не вприпрыжку, к двери и обратно.

Тут я не выдержался, словно хотел остановить её на краю черты:

— Ленка, но ведь он же старый!

— Старый?! – Ленка, сбившись с мысли и ритма, недовольно бросила: — Это ты ещё просто глупый! Пизда ровесников не ищет! Запомни это, Олежек. Как отца не стало, у мамки, разные мужики были и под тридцать, и за полтинник. У самого то на старуху вон как стоит.

И она, прижавшись низом живота, проехалась по всей длине моего члена.

— Ах-х, — вырвался у неё протяжный сладкий выдох. Похоже она коснулась меня чем-то чувствительным. Она повторила раз-другой

— Какую старуху? – не понял я.

— Я – старуха! – в её голосе появилось раздражение. — Я на четыре года старше тебя!

Она всё энергичнее терлась об меня.

— А дальше? – не унимался я, а моё тело непроизвольно начало отвечать ей, подыгрывая бёдрами.

— Дальше? – спустя минуту переспросила Ленка, словно на мгновение выглядывая из астрала своего наслаждения, и одним предложением скоротечно завершила свой рассказ. — Дальше он драл меня целый час своим обрезанным ху-уем. Ах-х…

Последние слова срывались с её губ с хрипотцой. Она сцепила свои пальцы с моими и, опираясь так на мои руки, пустилась вскачь:

– Держи меня и молчи!

Не шевелясь, я смотрел на её раскрасневшееся лицо, на красные пятна, проступившие на плечах, на капли пота стекавшие по ложбинке между грудей, на лоснящийся мокрый живот, на бёдра, ходившие ходуном. Я не видел, что сейчас твориться между нашими телами, но явственно представлял, как небольшая ягодка головки клитора яростно трётся о влажный ствол моего члена, задиристо бодаясь о венчик залупы.

«Блять! Давид и Голиаф» — от этих мыслей меня тоже стало забирать, очко конвульсивно сжалось, яйца напряглись, хуй раздулся и одеревенел, щекочущий озноб затопил промежность и бобовым стеблем устремился по позвоночнику в голову. Но я не успел вскочить в седло…

Ленка неистово двигала бёдрами, будто бы мчалась в неистовом галопе:

— Молчи, молчи!.. Я сейчас, сейчас, сейчас!.. — и словно выброшенная из седла всадница, свалилась мне на грудь.

Тяжело дыша, она сползла чуть вниз, прихватив своей промежностью шкурку крайней плоти и вызвав лёгкую боль, которая окончательно смыла мой оргазм. Член конвульсивно дёргался, не разряжаясь спермой, и от этих пульсация Ленка вздрагивала и охала. Потом тёрлась носом о мою щёку и бормотала что-то вроде:

— Как мне хорошо… Как хорошо.

Её влажное тело прилипло к моему.

— Как хорошо. .. хорошо.

Своими слюнявыми губами Ленка нашла мои, и мы целовались долго, влажно, утомленно.

Волна моего оргазма, словно волна прибоя в отлив, отступила второй раз за этот вечер. Однако, не получив долгожданной разрядки, я ощущал себя бодрым и полным сил.

И Ленка чувствовала это:

— Ты кончил?

— Нет.

— Хочешь?

— Хочу.

— Я тоже хочу, только не в силах пошевелиться. Олежка, давай я лягу на живот, а ты меня сзади поебёшь, — и она с неохотой отвалилась к стенке.

Солёные словечки, произнесённые походя, бодрили почище всяких афродизиаков.

Я подвинулся к краю, уступая место, и Ленка улеглась на живот, положив голову на подушку. Ни дать, ни взять, курортница, утомлённая морем и солнцем, так бы сидел и любовался. Но кое-кто в моём организме не был расположен довольствоваться эстетическим восторгами и настойчиво требовал удовлетворения.

«Будешь трахать, не буди», — вспомнил я анекдот и своей тенью накрыл её тело. Оно было одновременно упругое и мягкое, как перина, и я не удержался, чтобы не навалиться на неё всей своей тяжестью.

— Не-ет. Так тяжело-о, – плаксиво заныла она, елозя и брыкаясь, точно ящерка под ладошкой.

Я выпрямился, устроившись на коленях, чуть ниже женской задницы. Глубокая тень между ягодиц и сомкнутых бёдер скрывала вожделенную цель, и я попытался на ощупь присунуть своего страдающего дуралея. Получалось не очень, вход во влагалище находился слишком низко и, начав двигаться туда-сюда, я выскакивал, тыкался наугад, промахивался, пыхтел и злился.

— На! Подложи! – сжалившись надо мной, Ленка сунула мне свою подушку.

А вот и ноу-хау, век живи, век учись. Я буду хорошим учеником. Кое-как запихал подушку подружке под живот. Само то! Пристроил своего дуралея к проторенной дорожке, а там всё так топко и податливо, кажется, можно ебать хоть вдоль, хоть поперёк. И я рванулся вперёд, как в омут головой, Ленка аж гукнула от такого напора. Она лежала на животе, положив подбородок на скрещённые перед собой руки, расслабленная, будто после хорошей парилки.

Моё настроение орлом парило высоко в синеве! Где тут моя добыча? Так вот она, на мой хуй нанизана. Это просто непередаваемое чувство самца — видеть, как твой член напористо, двигаясь вперёд-назад, то выворачивает тонкую розовую складочку губёшек наружу, словно наизнанку, то засупонивает её обратно внутрь, будто некстати выглянувший из-за пояса краешек трусиков!

Правда, оставался вопрос, который не давал ощутить полноту счастья сегодняшнего вечера, и, будучи на кураже, я решил, играясь, допытаться до истины, не всё же мне мямлить – бе-ме.

Наклонившись вперёд и опираясь на руки, я навис над телом подружки, глубоко задвинул в неё член и страшным шепотом Отелло выдохнул в самое ухо:

— Ебалась ли ты с Рыжим?!

Ленка спокойно повернула голову на бок, скосив на меня лукавый взгляд:

— А должна?

— Так да или нет?! – я ещё сильнее вжался в её ягодицы, и ворочал своей задницей, словно хотел членом досверлиться до истины.

— Не-ет! Лёшке от меня ничего не светит. Я с женатиками не путаюсь, – с томным присвистом призналась она, при этом, будто дерзя, с усилием приподняла попу, позволяя мне проникнуть в неё ещё глубже. А я-то думал, что загнал своего лысого до самого дна.

— На мою долю озабоченных парней хватает. И без всяких треугольных заморочек.

Собственно, я получил ответ, и он пришёлся мне по душе. Но как же клёво, вот так чувствовать себя доминирующим самцом, и мне захотелось продолжить эту, только что пришедшую на ум, игру. Выпростав из-под головы девушки её руки, я развёл их в стороны и сжал в кулаках, переплетя наши пальцы, Ленка ответила, на секунду сжав мои пальцы.

— Но ведь Рыжий не женат, — движениями бёдер я вмял её в постель.

— Без разницы. У него есть Ирка. Вот пусть с ней ебётся-я, — пыхтела она, безрезультатно силясь приподнять жопу, однако нашла на чем ошеломить меня и вернуть себе инициативу:

— Я бы и тебя прокатила по бороде, если бы Наташка была сейчас с тобой!

Я чуть не выпал из гнезда:

— Ты знала, что я гулял с Наташкой?!

— Конечно, мы с ней знакомы ещё с рабфака.

«Охренеть! Женский Моссад не дремлет. Так вот зачем эти расспросы о моей подружке. Вру или нет. Похоже, это не мы, а нас выбирают».

— Ну что, есть ещё вопросы? – Ленка приласкала моего инквизитора сокращением мышц влагалища. И надо же, этот коллаборант ответил ей.

«Да, Ленке палец в рот не клади. И членом в письке её не напугаешь. Ну, до чего манкая девчонка! Надо будет уговорить Рыжего поменяться вагонами. Ему тут всё равно ничего не светит, а мне, похоже, подфартило».

Ерёменко на портрете одобрительно поднял большой палец.

Я парил на крыльях своих фантазий. Шальная мысль о том, чтобы присунуть хозяйке вагона в рот блуждала у околицы моей фантазии, но, памятуя свой отрицательный опыт прошлых свиданий с Наташкой и сетования Рыжего, что Ирка также напрочь отказывается сосать, я решил не гнать лошадей.

— А скажи тогда!.. – я с наслаждением загонял своего дознавателя поглубже. А Ленка, урча от удовольствия, отвечала натурой без утайки. И я успел кое о чём выспросить у неё, о Вовке Казанцеве, о других парнях, прежде чем осознал, что вопросы закончились, а я просто валяю дурака, рыча тыкаясь в пружинящий зад подружки.

Я остановился, переводя дыхание, пот катил с меня в три ручья. И мне на ум пришла новая идея

Ерёменко насупил брови и в задумчивости обхватил рукой подбородок.

— Э-э! Ещё! — девушка просительно качнула жопкой, и мой «бродяга» вывалился из её чавкающей дырки.

— Лена, а давай по-другому! – предложил я и отодвинулся на другой конец полки, к двери.

— Давай, — с готовность согласилась она, поднимаясь на колени. Затем кинула в угол замордованную подушку, потянулась точно довольная кошка, прогнув спину и вытягивая вперёд растопыренные пальцы, и оперлась на локти, высоко поднимая задницу.

— Ну, чего тупишь? Еби давай! — блудные с нежностью глаза призывно смотрели на меня из-за её плеча.

Я медлил, различая в тусклом свете ночника влажный блеск измятых лепестков половых губ и чёрную глубину не закрывшейся дыры влагалища. По-настоящему, сейчас меня манила дырочка в Ленкиной жопке, рельефно темнеющая в обрамлении расходящихся лучей.

Тараканы в голове одобрительно гудели, потирая лапки:

«Да, да! Засади её в жопу!

— А вдруг она не даст туда? – робко спросил кто-то из них.

— Как это не даст?! Ещё как даст, вон она, какая прошаренная! – зашикали на него остальные.

— Может всё-таки спросить? – настаивал робкий.

— Ха-ха. А, чего спрашивать? Можно ли тебе в жопу впердолить?!

– Да, она уже давно порется туда, аж уши заворачивает! Зуб даю!

— А, тогда как? Ведь тогда Лизка сама…

— Как-как! Пыром засадить и всех делов! Не мужик, чё ли?

— Ну, может быть, немного смазать. Не подмажешь, не поебёшь! Ха-ха-ха! Хотя там и так всё мокро»

Вокруг розетки ануса чернели одинокие тонкие волоски, похоже, досюда Ленкина бритва не добиралась. Я улыбнулся этой мысли и накрыл ладошкой выбритый девичий лобок, скользнув большим пальцем в сочную глубину влагалища, затем заменил палец членом и пару раз неторопливо задвинул на половину длины.

Ленка нетерпеливо дёрнулась навстречу:

— Чего с краешку телишься? Давай жестче!

В ответ я разухарился и смачно шлепнул по круглой пышной жопке:

— Молчать, Зорька!

Ленка, вскрикнув, вскинула и покорно опустила голову, словно объезженная кобыла — это придало мне уверенности. Удерживая подружку за задницу, стал водить членом между её ягодиц, размазывая смазку влагалища, при этом большими пальцами растягивая и массируя дырочку ануса.

Взглянул на Ерёменко, тот предостерегающе поднял указательный палец. Да и фиг на тебя, тоже мне советчик целлулоидный выискался! Сами с усами!

— Э, Олег! Хули, ты мне очко там наглаживаешь?

Игривые нотки в её голосе оборвались, когда я приставил, стоящий колом член к маленькой тёмной точке, и надавил.

— Нет!!!

Она ящерицей вывернулась из-под меня и забилась в угол полки у окна, поджав колени к груди и готовая дать самый решительный отпор.

— Ты совсем охуел?! Ты чё, мне в жопу присунуть решил?! — она ярилась на меня, как покрытая сучка на озабоченного кобеля.

— Лен, я не хотел ничего такого, — обескуражено лепетал я.

Тяжело дыша, Лена смотрела на меня глазами кошки, которую ласковый хозяин вдруг взял и дёрнул за хвост.

— А какого такого ты хотел?! В жопу выебать, как шлюху с Крытого рынка?! Только они с тамошними кавказцами в сраку долбятся! Извращенцы! – в её голосе слышалась, взращенная партией и комсомолом, непримиримая ненависть к всякого рода предателям и извращенцам.

«Ну, не только они», — подумал я, вспоминая свой прошлогодний дебют, но вслух, разумеется, ничего не сказал. Советский зритель ещё не видел, как Марлон Брандо размазывал масло между булочек Марии Шнайдер. Я тоже не видел, но уже знал из пересказа приятеля, посмотревшего в Югославии «Последнее танго в Париже».

Ища совета, глянул на Ерёменко, но тот сокрушенно пожимал плечами – мол, я тебя предупреждал, теперь выкручивайся, как знаешь, и не завидую тебе парень, потому что такой взбешенной я её ещё не видел.

— Лена, хочешь вина? – попробовал я зайти с другой стороны.

— Иди в жопу, Олег! Ничего я уже не хочу. Хватит, и напилась, и наебалась!

Обнаженная, Лена сидела у окна, опершись спиной о стенку, поджав под себя одну ногу и опустив на пол другую. Помолчав минуту, не глядя на меня, тихо сказала.

— Олег, уже поздно. Наши скоро вернутся. Тебе пора в свой вагон.

— Но… — я попробовал возразить.

— Нет.

Одевался я, молча, на пороге купе обернулся, Лена, продолжала смотреть перед собой невидящим взглядом.

— Лена?

— Иди уже. Потом как-нибудь поговорим, — в её голосе была безысходная усталость и нотки неразрешимого сомнения.

Проходя через вагон Рыжего, я застал его спящим при свете ночника, книга валялась на полу.

***

Ночью я почти не спал, пытаясь подобрать аргументы для разговора с Ленкой.

Однако, поговорить «потом», у нас не получилось. Через день, когда поезд с пионерами на борту мчался в далёкий Архангельск, разразился скандал. Бригадирша ночью застукала Ленку голой в вагоне-ресторане в объятиях ночного сторожа, который забыл перекрыть ресторан от непрошенных визитёров. Лёшка, прибежавший ко мне, рассказал, что плюс ко всему прочему на столе наличествовали неопровержимые, по мнению бригадирши доказательства «морального разложения и разврата» — наполовину пустая бутылка вина, распечатанная пачка ментоловых сигарет «Dunhill» и дымящиеся окурки в пепельнице.

Ситуация усугублялась категорическим неприятием Ленкой вины и моральных нравоучений о моральном облике комсомолки. Разгоряченная Ленка послала бригадиршу в пешую прогулку по шпалам. Та взъярилась, отстранила студентку от работы, угрожая сообщить в деканат.

Мы рванули в штабной вагон, Ленку отмазывать. Любка-комиссар нас чуть ли не взашей вытолкала, дескать, что и без нас дым коромыслом и ором тут делу не поможешь. Вечером, аккурат в том же самом вагоне-ресторане, было собрание отряда. В итоге, наоравшись, достигли «консенсуса» — и нашим, и вашим. От работы Ленку всё же отстранили, тут у бригадирши административный ресурс был покруче нашего. Телегу в деканат не отправили. В Ярославле Ленка сошла с поезда и отправилась на перекладных в распоряжение нашего городского резерва проводников. Мы с Рыжим поочерёдно несли её маленький чемоданчик. В отряд она не вернулась, а продолжила работать до конца лета на пассажирских маршрутах.

***

Позже, мы время от времени пересекались с Ленкой в коридорах института, болтали о разном, но в очередной раз сблизится нам не пришлось. Я хранил верность своим сиюминутным подружкам, а Ленка также вовсю пользовалась вниманием старших парней, а потом и вовсе вышла замуж.

Десятилетия спустя я встретил Лену на какой-то встрече выпускников института. В ресторане, во время танца, в течение двух первых куплетов мы обменивались дайджестами личных достижений, а потом, набравшись храбрости, я спросил:

— Лена, а ты помнишь?..

— Как я дала тебе за анекдоты? – она «перехватила подачу у самой сетки» и бесенята в её зрачках танцевали «Чанга-чанга». — А ты меня чуть в жопу не выебал? Конечно, помню.

— Лен, всё было не совсем так, – я опешил и, сбившись с ноги, потерял ведущую роль в танце.

– Так-так. Так всё и было, Олежек. Я помню всех, с кем трахалась по трезвянке. Я же не склеротичка какая-нибудь.

Она совсем не изменилась за эти годы — такая же соблазнительная колючка. В неком призраке надежды, мои руки сами собой опустились ниже её талии.

— Но теперь с этим давно покончено, – она отстранилась и мы остановились. — У меня уже давно любимый муж и трое шалопутных пацанов. И вообще, Олег, кончай меня лапать, давай танцевать!

Ленка подхватила подол и пустилась в пляс, вскидывая ноги.

– «Чин-Чин, Чингиз-хан!» — гремело вокруг.

А я и не заметил, как закончилась одна мелодия и началась другая.

На душе стало легко и весело, и я принялся выделывать вокруг неё коленца с грацией орангутанга из мультфильма «Книга джунглей».

Когда я провожал Лену на место, она остановилась, не доходя пары шагов до своего стола, и шепнула на ухо:

— Да, и прости меня за тот отпор. Мой Валерка раскрутил меня на анал – это, правда, здорово! Но тогда я всё равно бы не дала тебе в жопу.

Её поцелуй ещё грел мою щёку, а она уже болтала с соседками по столу.

***

Вместо эпилога.

Боб, Рыжий и я в очередной раз радовались моему отпуску в родном городе. На шестом или восьмом тосте шот с водкой поднял Боб, так и не разобравшийся, счастлив он или нет в третьем браке:

— Вот вы, блядь, спрашиваете, какая жена нужно для счастья? Да?

Мы с Рыжим ничего такого не спрашивали, но, похоже, эта тема волновала самого Боба.

— А я вам скажу — не знаю! Вот женишься ты на девочке-припевочке, мама с папой глаз не спускали, и через год ходишь рогатый, как северный олень. Тогда берёшь в жены шлюху, пробы ставить негде, и оказывается, что она верна тебе абсолютно, ну то есть вообще никому не даёт, — и после некоторого раздумья добавил с грустной улыбкой, — даже тебе, разве, что по праздникам.