Старики любят писать мемуары. Приятно вспомнить молодость и найти благодарных слушателей, готовых терпеливо вас выслушать. Но если таковых не имеется, лучший выход — изложить всё на бумаге. Вроде как высказался, а там, глядишь, кто-то и прочитает. Вот и ваш покорный слуга на старости лет решил выложить воспоминания о своих сексуальных похождениях. Тут нет никакой выдумки и фантазии, все — чистая правда. Разве что, имена участников событий изменены.

Итак, начну с самого начала. О том, что девочка чем-то отличается от мальчика, я узнал в первом классе от соседа по парте. Он все время рисовал что-то на промокашке — то рыцаря на коне, то танк, то самолет. А один раз нарисовал голую девчонку и голого мальчишку. У мальчишки пиписька торчала вперед как пушка у танка, а у девчонки ее не было совсем, только черточка под животом. Я удивился:

— А почему так?

— Потому что у девчонок пизда, а у нас хуй, — пояснил приятель. — И хуй стоит, когда на пизду смотришь.

У меня в том возрасте уже случалась эрекция. Но я не знал, для чего это, и вообще думал, что такое бывает только у меня одного. А оказывается, не только. Но странно, ведь я при этом ни на какую «пизду» не смотрел, и вообще никогда ее не видел…

Увидеть, что там у девчонок в трусиках, было жуть до чего интересно, но нельзя же просто так подойти к девочке и сказать: «Покажи писю!» Приходилось надеться на случай. Случай мне представился летом. Мои родители поехали в санаторий, а меня отправили к бабушке в деревню. В 60-е годы прошлого века деревня жила практически без плодов цивилизации — вода из колодца, уборная во дворе, а мыться ходили в общественную баню. Из технического прогресса разве что черно-белый телевизор, который принимал всего одну программу. У бабушки в тот год гостила еще ее внучатая племянница, девочка Оля. Это была очень подвижная и озорная девчонка, на год или полтора постарше меня. Мы быстро с ней подружились, бегали наперегонки, играли в бадминтон, в прятки-жмурки-салки, лазали по деревьям, гоняли на великах.

Как-то бабушка решила устроить нам «банный день». Она нагрела воды и притащила в комнату корыто. Первой мылась Оля. Точнее, ее мыла бабушка, считая, что она еще не способна мыться самостоятельно. Я сидел на кухне и ждал своей очереди.

— Сережа, принеси кувшин, там, на столе! — раздался из комнаты бабушкин голос.

Я взял кувшин и вошел в комнату. Оля сидела в корыте с намыленной головой. Кулаками она закрывала глаза от пены.

— Щиплет! — захныкала девочка и поднялась во весь рост.

И тут у меня перехватило дыхание. О-па! Голая девчонка! Совсем голая, прямо передо мной! На груди маленькие выпуклости, словно наливающиеся под кожей яблочки, и смешно торчащие вперед сосочки. Под животом — нежный и гладкий бугорок лобка, еще без волос, разделенный щелью. Две пухленькие губки, а на них — капельки воды. И на животе капельки, А на бедрах мыльная пена.

— А ну сядь, бесстыдница! — прикрикнула бабушка. — Сережка тут!

— Щиплет! — продолжала хныкать Оля.

Она потерла глаза кулаками и притопнула ножками, разбрызгивая воду из корыта. При этом ее щелка словно живая двигалась вправо-влево. А я стоял не моргая, будто прикованный к полу.

— Щас смою! — бабушка повернулась ко мне. — Давай кувшин! И уходи, неча тут пялиться!

Так вот она какая! Эта картина надолго запечатлелась в моей памяти, она стоит перед глазами до сих пор, хоть и прошло больше шестидесяти лет. Да, мой одноклассник был прав: хуй поднимается при виде пизды. С тех пор он поднимался у меня всякий раз при воспоминании об этой сцене.

Где-то спустя год я увидел взрослую голую женщину, свою маму. Она выскочила из ванной в таком виде, видимо, забыв взять халат, и даже не прикрывшись полотенцем. В нашей квартире были смежные комнаты, попасть в свою спальню она могла лишь через гостиную, а я как раз там играл. Видимо, она думала, что я нахожусь в своей комнате.

— Сережка! Ты здесь? — воскликнула она и, прикрыв руками сиси и писю, убежала к себе.

Надо сказать, вид мохнатого черного треугольника под животом, который я успел разглядеть, особо меня не впечатлил. То, что я увидел тогда у Оли, взволновало меня сильнее. Во сне мне часто снилась обнаженная Оля, а однажды мне даже приснилось, что я лизал её писю. Я проснулся в диком возбуждении и был страшно разочарован, что это всего лишь сон. Как жаль, что это был всего лишь сон! У меня возникло чувство, будто мне дали вкусную конфету и тут же ее отняли.

В то время не было ни порножурналов, ни видеокассет, ни, тем более, интернета. Полюбоваться обнаженным женским телом можно было лишь на картинах Ренуара или Тинторетто, а эротические фантазии получить от прочтения книг Золя, Мопассана, Апулея или Боккаччо.

Интерес к такого рода литературе особенно бурно разгорелся во мне лет через пять после того как я воочию убедился в гендерных различиях девичьего и мальчишеского тела. У нас в семье было много книг. Родители особо не озадачивались, какой литературой я интересуюсь, читаю ли я «Волшебника Изумрудного города» или «Золотого осла». Кстати, о «Волшебнике». У меня была эта книга с прекрасными иллюстрациями, и я был влюблен в нарисованную там девочку Элли. Я часто фантазировал, как будто мы вместе, как я раздеваю ее и раздеваюсь сам, как мы изучаем и трогаем интимные места друг друга, и у нее точно такая же, как у Оли, очаровательная нежная пися…

Но вот я дорос до «взрослой» литературы. Читая роман «Земля» Эмиля Золя, я обратил внимание на место, где обсуждались гениталии девушки Берты:

«— А потом, ты знаешь… У нее нет…

— Чего?

— У Берты, говорю тебе, нет… Ее все ребята дразнят за то, что у нее не растет.

— Да чего?

— Да волос — там, где им надо быть… У нее это, как у маленькой девочки, гладко, точно ладонь…

— Будет тебе врать.

— Говорю тебе, да!

— А ты сам видел, что ли?

— Сам не видел, другие видели».

И еще:

«…Берте нечего щеголять, у нее волосы только на голове.. .. Об этом знают от Клуа до Шатодена, все мальчишки смеются. Честное слово, ни одного волоска! Местечко такое же голое, как подбородок кюре».

Я вспоминал Олю и думал, ну и дураки! Ведь вся прелесть женских половых органов раскрывается тогда, когда они не скрыты (простите за тавтологию) волосами!

Потом я дочитал до места, где Жак лишает невинности Франсуазу. Это возбудило меня, и я снова вспомнил Олю, ее очаровательную щелку… Дома я был один, мне захотелось пофантазировать. Я разделся, член у меня стоял, я лег на диван и представил, будто не Жак, а я разложил Франсуазу в стогу сена и сунул хуй в ее девственную щелку… Фонтан спермы, вырвавшийся из моего члена, был для меня полной неожиданностью. До меня вдруг дошло: то, что я сделал, называется страшным словом «онанизм»!

Да, в те времена это слово было как проклятье. Если об этом узнают, от меня отвернутся друзья, никто не будет со мной здороваться за руку, а все девчонки, даже самые страшные, станут презирать… Я дал себе слово, что это никогда больше не повторится, но…

«Пришла пора, и я влюбился». Влюбился в одноклассницу Ирку. Она была красавица класса. Да что там класса, всей школы. Мы были еще в восьмом, а на нее заглядывались десятиклассники и даже мужчины-учителя. Я набрался храбрости и пригласил Ирку в кино. Мы смотрели «Парижские тайны» с Жаном Маре.

— Как в то время всё было красиво… — вздыхала Ирка, когда я провожал ее домой. — Любовь…

Мы зашли в подъезд. Воспользовавшись ее романтичным настроем, я поцеловал Ирку в щеку. Протеста с ее стороны не последовало. Тогда я поцеловал ее в губы. Мы стояли, целовались взасос, и у меня тоже стоял. А дома, когда лег в постель, я представил, что радом со мной Ирка, что я снимаю с нее ночную рубашку, укладываюсь на нее сверху и… я вновь совершил предательство по отношению к своим сперматозоидам — ни один из них не попал по назначению, все оказались на простыне…

С тех пор я часто мечтал о сексе с Иркой. Я представлял, что у нее такая же безволосая пися, какая была у Оли или у девушки Берты из книги. Я открыл для себя, что приятнее не тереться членом о простыню, а имитировать кулаком женское влагалище. Да, я онанист. Ну и что? Ведь об этом никто никогда не узнает. И я, предаваясь фантазиям, дрочил каждую ночь, меняя через раз руку, чтобы не искривить член.

Ирка была отличница, а я отставал по иностранному языку. И каково же было моё счастье, когда учительница велела Ирке взять меня «на буксир». Ирка приходила ко мне домой заниматься со мной. Уделив немного времени формам глаголов, мы находили более интересное занятие. Я гладил ее распущенные волосы, мы обнимались и целовались, и, как-то раз, я подумал, а почему бы?.. Ведь, в конце концов, я не против на ней жениться, если что. А нам уже по шестнадцать.

Мы сидели на диване и целовались, я повалил ее, лег сверху и стал задирать юбку, подбираясь к трусам… Ирка вырвалась:

— Ты что?!

Она убежала. И больше со мной не общалась, как я ни пытался извиняться и клясться, что никогда больше так делать не буду. Вот нравы шестидесятых… Ирку я потерял. Какое-то время даже не было настроения заниматься онанизмом. Но все же гормоны брали своё и, ложась спать, я снова видел перед собой голую Олю, топающую ножкой в корыте, а еще надеялся, что Ирка простит меня и отдастся моему натиску, и сперматозоиды, разбуженные трением залупы о кулак, радостною толпою мчались из моих яиц по твердому члену на простыню.

Мужчиной я стал по окончании школы. Отзвенел последний звонок, и мы с пацанами решили отметить это дело. Купили вина и пошли ко мне — у меня дома никого не было. Нас было пятеро: я, Генка, Олег, наша одноклассница Наташка и еще Лена, сестра Олега, старше его года на два. Мы настрогали салатов, устроили застолье, потом танцевали, играли в бутылочку. С Наташкой мне целоваться не очень хотелось, да и вообще, она мне не нравилась, не в моем вкусе, зато Ленка! Есть такие женщины, от которых просто веет эротикой. Вроде не сказать, что прям ух! — расписные красавицы. Вот Ирка, например, она красавица, и у меня на нее стояк, хоть она по-прежнему со мной в ссоре. А Ленка… Да, внешне ничего особенного, по-своему миловидная. Но стоит к ней приблизиться на расстояние вытянутой руки, и член готов разорвать брюки, а если с ней танцевать, а тем более целоваться — то вообще прям сразу кончить можно.

Короче, когда ребята разошлись по домам, Ленка осталась помочь мне помыть посуду и навести порядок. Мы быстро закончили дела и снова целовались. И тут я решил попробовать с ней то, что не получилось с Иркой. Ленка была в брюках. Я расстегнул их и запустил руку в трусы. Ленка говорила «Нет, нет!», но при этом не особо сопротивлялась. Тогда я подхватил ее на руки, отнес на кровать и стянул с нее брюки. Ленка все повторяла «Нет, нет…», а я спустил с нее трусики, и передо мной предстал волосатый лобок. Такой как у мамы, когда она вышла из душа. Я погладил его и окунул палец в промежность, там все было влажно, даже волосы мокрые. Тогда я снял с себя штаны, водрузился на Ленку и стал тыкаться членом.

— Не туда, — Ленка сама направила член куда надо.

Кончил я очень быстро. Почему-то мне стало стыдно оттого, что я ее трахнул. Я натянул на нее трусики и брюки: всё, ничего не было.

— Ты уже? — удивилась Ленка.

— Да, — говорю, — а ты не почувствовала?

В то время я еще не знал, что такое женский оргазм и что девочки тоже хотят. Почему-то мы с пацанами считали, что хочет только мужчина, а женщина «терпит».

— Не-а, — говорит Ленка. — Я еще хочу.

Мой молодой организм, несмотря на семяизвержение, был как пионер всегда готов, поэтому я снова стянул с Ленки брюки с трусами и вновь устроился на ней. Теперь я трудился долго, и Ленка «подмахивала» мне попой. И всё повторяла: «Чаще, чаще…» А я и так старался чаще, как мог. Постепенно у Ленки во влагалище становилось все суше, и двигаться в ней труднее. Наконец, она сказала:

— Ну хватит, у меня там уже всё болит.

Я слез с нее и лег рядом. Брюки с трусами были спущены, мне очень хотелось рассмотреть ее писю, но мешали густые черные волосы. На ней все еще была кофточка.

— А почему ты не ласкаешь мою грудь? — спросила Ленка.

Я расстегнул кофточку, снял бюстгальтер и поцеловал соски.

— Вот, теперь вижу, что ты мужчина!

Так я понял, что грудь для женщины — чуть ли не главная эрогенная зона. Прикосновение к груди возбуждает ее едва ли не сильнее, чем прикосновение к клитору.

С Ленкой это был первый и последний трах, больше случая не представилось. Однако каждую ночь я оставался верен двум своим старым подружкам — Маше и Даше Кулачковым. По очереди я продолжал их иметь. Конечно, обеих не сравнить с Ленкиным влагалищем, но, как говорится, на безрыбье…