«Аll thе wоrld s а stаgе, аnd аll thе mеn аnd wоmеn mеrеly plаyеrs: thеy hаvе thеir еxits аnd thеir еntrаncеs; аnd оnе mаn in his timе plаys mаny pаrts, his аcts bеing sеvеn аgеs». (Весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры. У них свои есть выходы, уходы. И каждый не одну играет роль. Семь действий в пьесе той.) Вильям Шекспир.

Дыша собственным вонючим перегаром я висела под высоким потолком лаборатории по переработке химических реактивов. Я была закреплена страховочным тросом и упиралась ногами о пожарную лестницу, пытаясь дотянуться до трубы, из которой под напором сочилась струя розоватого дыма. Пытаясь закрутить вентиль, я проклинала всех разработчиков, проектировщиков и сборщиков этой чёртовой системы очистки, сделанной походу на один раз. Я цедила проклятия одновременно на английском и на русском языках, причём по русски получалось гораздо лучше. Через исцарапанный лицевой щиток гермошлема я видела свою руку в толстой перчатке с разводным ключом и вентиль на трубе, до которого надо было каким-то образом дотянуться. Yоu mоthеr fuckеr! В этот момент мне больше всего хотелось не висеть под этой чёртовой трубой в неудобном положении, а лежать по самую шею в тёплой ванной, щедро заправленной ароматным шампунем с обильной пеной и держать в руке стакан холодного пива с такой же точно пышной пеной. Я вспомнила вчерашнюю пирушку, на которой нажралась вдрызг, со злости от того, что меня уже в который раз продинамил мой парень. Я давно заметила его холодность и натянутость в отношении меня, да и трахался он со мной уже не так горячо и страстно. У него явно появился кто-то другой и я это чувствовала. Я злилась на него за то, что он мне постоянно врёт и отнекивается от очевидных вещей, я же не слепая в конце концов, но разорвать с ним отношения пока не решалась. А вдруг он её бросит и у нас всё будет как и прежде.

Утро началось скверно, а день обещал быть и того гаже. На утренней планёрке я получила нагоняй от шефа за опоздание и наличие перегара изо рта, и это означало, что о премиальных теперь можно было забыть. В дополнение ко всему мне сообщили, что мой напарник заболел и смену тарахтеть придётся в одиночку, выполняя работу за двоих. Нарядов пока не поступало и я валялась на кушетке в помещении для отдыха и перебирала клавиши пульта телевизора. Самочувствие было дерьмовым и я была неработоспособна. В голове били барабаны, а в животе скребли черти. Тело покрылось мурашками и меня бросало то в жар, то в холод. Под подушкой я спрятала дежурную банку пива, которую держала в шкафчике на всякий пожарный, и втихаря потягивала его через тонкую трубочку. Наконец в диспетчерской заиграл сигнал вызова и голос оператора позвал:

— Цветкова, на выход. Вызов как раз по твоей части.

Я встала и пошла в диспетчерскую.

— А что случилось то? — спросила я, обдавая оператора волной густого перегара.

— На предприятии по утилизации химических отходов произошла утечка. Тебе и надо её устранить. Персонал уже эвакуировали, все ждут специалиста, то есть тебя. Так что бери седьмую аварийку, руки в ноги и вперёд. И костюм на всякий случай проверь. Ремонтники уже там, они тебя в случае чего подстрахуют. Их бригадир сказал, что течь пустяковая, он и сам бы устранил, но не имеет допуска для таких работ, поэтому все ждут тебя.

— Ладно.

— Цветкова, признавайся, какую гадость в очередной раз ты вчера бухала?

— Коньяк Наполеон — гордо ответила я, и это было сущей правдой. Если конечно хозяева фуршета не перелили в бутылки из-под благородного напитка подкрашенный чаем самогон.

Я взяла наряд и пошла в коридор. Открыв подсобку я достала сумку с инструментом и стала облачаться в душный прорезиненный защитный костюм. Проверив герметичность шлема я откинула его назад и вышла во двор, где стояли уазы аварийной службы.

— Михалыч! — позвала я водителя и тот встал с лавочки и направился к машине.

Я уселась спереди и достала из сумки в заначке ещё одну банку пива. Пшикнув пробкой я стала глотать газированный алкоголь и приятное тепло наконец растеклось по всему телу. Барабаны в моей голове смолкли и я расслабилась, откинувшись на спинку сиденья. Ну вот, теперь и работать можно. Какой такой придурок придумал приказ, запрещающий употреблять спиртные напитки на работе. Пить на рабочем месте нельзя, согласна, а похмеляться, то есть лечиться, ещё как можно и нужно, и даже жизненно необходимо. А на такой работе как моя, так тем более! Презрев все приказы начальства — не курить в подсобке, не курить в машине, не курить на работе вообще — я закурила сигарету и обдала клубами едкого дыма некурящего водителя. Тот закашлялся и прибавил газу.

— Ничего, щас ты там не такого дерьма нанюхаешься — мстительно произнёс он.

— Да неужели? — я игриво подмигнула ему — мало ли я всякой дряни здесь понюхала.

Я швырнула окурок в окно и вслед за ним полетела пустая банка из под пива. Разжевав таблетку аспирина я засунула в рот сразу две пластины мятной жевательной резинки. Мы подъезжали уже к техническому входу на предприятие. Я запихнула в сумку наряд и выпрыгнула из машины. Окинув взглядом свой костюм, я решительно вошла внутрь.

И вот я трахалась с этой утечкой добрых полчаса. Место прорыва некачественной трубы было видно хорошо. Вроде бы пустяковая работёнка, перекрыть вентиль, наложить пластырь, залить герметиком и высушить феном. Затем открыть кран и вуаля. Но прорыв был высоко, в труднодоступном месте и всё было непросто. Ремонтники предложили помощь, но работать в загазованном помещении без защиты им было нельзя и я их выгнала наружу. Напарника не было и я полезла вверх одна, закрепив за плечами инструменты. Поступок смелый и безрассудный. Пренебрегая техникой безопасности я взобралась на шестиметровую высоту и работала в одиночку. Второй пары рук не было и произошло то, что должно было произойти. Тяжёлый ключ соскочил с вентиля и с глухим стуком пробил стекло моего шлема. Струя едкого вонючего дыма моментально проникла под защиту. Я закашлялась, дым ударил в глаза и я стала слепнуть. Затем это дерьмо ещё раз обожгло мои лёгкие и я почувствовала, что теряю сознание. Сорвавшись с лестницы, я повисла на тросе, раскинув руки, и, погружаясь во тьму, я приглушённо слышала вой сирены и топот тяжёлых башмаков. «Да, всё же пить на работе нельзя» — это была моя последняя мысль, после чего я провалилась в удушающую и зловонную черноту.

Я открыла глаза. Первое что я увидела — это белый потолок и такие же белые стены. Попытавшись пошевелиться, я обнаружила, что привязана к кровати по рукам и ногам. На моём лице была закреплена кислородная маска, и надо мною слева возвышалась капельница. Справа от меня висели приборы, которые мигали разноцветными огнями и непрерывно пищали и жужжали. Я была абсолютно голая и из моих половых губ торчал мочевой катетер, который при малейшем движении больно царапал стенки влагалища. Сознание понемногу возвращалось и я поняла, что нахожусь в реанимационном блоке. В помещение вошли мужчина и женщина в зелёных костюмах и в масках и подошли к моей койке. Мужчина пощупал мне пульс и посмртел на приборы.

— Десять кубиков ГОМКа в вену на физрастворе — сказал он женщине, по видимому медсестре и пошёл к другим койкам.

— Всё понятно, доктор — ответила она и вышла из блока. Через пять минут она снова вошла, держа в руках лоток, в котором был шприц. Она перекрыла капельницу, и в её резинку вколола иглу, выдавливая прозрачную жидкость. В голове моей всё закружилось и я снова провалилась во мглу. Я очнулась уже в палате и кислородного прибора на мне не было. Я лежала на койке на спине и руки и ноги были свободны. Мочевой катетер так же отсутствовал. Палата была маленькой и в ней была всего одна единственная кровать, которую я и занимала. Рядом со мной сидела молодая девушка с милым лицом, по видимому медсестра, и смотрела на меня. Увидев, что я очнулась, она взяла меня за руку и проговорила:

— Всё хорошо, лежи спокойно, тебе надо лежать. Тебя привезли с тяжёлым отравлением угарным и сернистым газом и доктора вытащили тебя чуть ли не с того света. Но теперь всё будет хорошо. Ты поправишься.

— Как тебя зовут? — спросила я слабым голосом.

— Меня зовут Лиля. Я буду присматривать за тобой и буду рядом. Если что-то понадобится, то нажми вот эту кнопку — и она показала на красный тумблер справа от меня на стене.

Она склонилась надо мной и нежно погладила меня по щеке. Я вновь закрыла глаза и погрузилась в полудрёму и незаметно уснула. Затем я увидела сон. Почему-то я знала, что это именно сон. Я лежу одна и отчётливо вижу, как в палату входит медсестра Лиля. Входит медленно, буквально вплывает. Она останавливается возле моей кровати и какое-то время стоит и смотрит прямо на меня. И я тоже смотрю на неё и понимаю, что не могу отвести в сторону глаза. Хочется всё время смотреть на её лицо и я смотрю и любуюсь им. Руки и ноги мои отяжелели и налились свинцом, и невозможно шевельнуть даже пальцем. Затем Лиля склоняется надо мной и приближается ко мне, я ощущаю на себе горячее дыхание. И её лицо уже совсем-совсем близко. Оно горит желанием. Отвернуться нет сил и в следующий миг её губы плотно прижимаются к моим и я чувствую, как мягкие пальцы её руки легко ложатся мне между ног. И мне хорошо и спокойно. Тело становится невесомым и растворяется в волнах блаженства. Лиля целует и целует меня и я утопаю в её ласках и прижимаюсь плотнее к её горячему и гладкому девичьему телу. Но сон прерывается помимо моей воли внезапно, и я открываю глаза.

Я проснулась. За окном была ночь. Я пошевелилась и медленно села. Держась за железную спинку кровати я дотянулась до выключателя и включила свет. Голова закружилась, и перед глазами поплыли красные круги. К горлу подкатил комок и я почувствовала слабость. Я медленно встала и шаткой походкой подошла к умывальнику и посмотрела на себя в зеркало. Усталое измождённое лицо. И такое бледное. И возле глаз появились первые, пока ещё малозаметные морщины. Ноги задрожали и я вернулась в постель. Мне было скучно и одиноко. Я лежала и смотрела в потолок, когда дверь открылась и в палату вошла Лиля. Присев на край кровати, она посмотрела на меня и спросила:

— Почему ты не спишь? Тебе надо спать и набираться сил. Может быть тебя что-нибудь беспокоит?

Она смотрела на меня и я вдруг осознала, что она такая же точно, как в том самом сне, который я только что видела. Я вдруг ощутила, что меня влечёт к этой девушке, и мне так не хочется, чтобы она уходила. Чёрт возьми, да что же это со мной происходит? И я поняла, что влюбилась. Я влюбилась в девушку, красивую и нежную, и она была так близко. Я взяла её за руку и сказала ей:

— Не уходи, посиди рядом со мной. Я знаю, у тебя полно работы, тебе наверное некогда, но хоть пять минут.

— Если хочешь, я не уйду, я уже всё сделала и могу побыть с тобой.

Она положила руку мне на лицо и погладила по щеке. Вот это да, никогда бы не подумала, что сны чудесным образом могут сбываться. Да ещё так быстро. И я прижала к себе её руку. И тут она меня поцеловала. Она наклонялась медленно, словно целую вечность её губы приближались ко мне, всё происходило как в замедленном кино, будто режиссёр хотел подчеркнуть все детали до единой мелочи. Наконец они коснулись моих губ и я ответила взаимностью. Наши языки сплелись воедино и я обняла её за шею, сильнее прижимя к себе. Затем девушка впорхнула ко мне под одеяло и легла рядом со мной. Её руки ласкали все мои интимные места, а губы шептали слова любви и благодарности. Я отвечала. Я изгибалась ей навстречу и ласкала в ответ её мягкое и гибкое тело. Пламя страстного огня полыхало во мне и блаженство захватывало каждую клеточку моего тела. Как же мне хорошо. Я счастлива, я на седьмом небе, я парю в невесомости и огонь любви казалось горит и сияет повсюду. Во мне и вне меня. Он нарастает и от счастья, такого глубокого и сильного, я снова теряю сознание.

Рассвет. Я вновь открываю глаза и замечаю, что нахожусь совсем в другой палате. Меня что, снова перевели? И кровать не такая мягкая и пружины выпирают. Рядом с моей койкой в двух метрах расположена другая и от неё распространяется неприятный запах. Я замечаю, что на ней лежит пожилая женщина и этот запах исходит от неё. Она ругается.

— Да что это за больница такая. Всю мою еду из холодильника выкинули. Мясо выкинули, курицу выкинули, значит не положено, а помои хлебать больничные положено? Да где это видано, чтобы в борще мяса не было. Ворюги, скоты. Я буду жаловаться главному врачу! Я буду писать в прокуратуру и соцзащиту, я найду на вас управу.

Затхлый спёртый воздух, наверное здесь кто-то ещё. Я поворачиваю голову и осматриваюсь. Так и есть. В больничной палате ещё три койки и на одной из них кто-то надрывно кашляет. Под потолком развешаны стираные наволочки, полотенца, чьи-то трусы и колготки не первой свежести. На стене прямо справа от меня приклеена бумажка. На ней на принтере отпечатано: « Цветкова Светлана Николаевна. 31 год. Диагноз: «Острое ингаляционное отравление сильнодействующим веществом». И я начинаю понимать, что нахожусь в реальном мире. Или нет? В коридоре за дверью слышится грохот кастрюль и чей-то женский голос: «» Если ты, падла, ещё раз гавкнешь, я тебе такой укол в жопу поставлю, что ты ни лечь ни сесть не сможешь, скотина неблагодарная ». И дальше: «» Не дай Бог ты это жрать не будешь, я тебе эту кашу на голову одену ». И постоянный топот. Я вновь закываю глаза и проваливаюсь в полудрёму. Всё происходящее откатывается на второй план и передо мной снова возникает образ Лили. Я хочу её присутствия, скорее бы уже приходила. Теперь я знаю, что люблю её, и когда она придёт, я обязательно признаюсь ей в этом. Я хочу, чтобы мы были вместе, и я непременно ей это скажу. Лиля, пожалуйста, приходи скорее, я хочу тебя снова видеть, мне многое надо тебе сказать. Я так хочу, чтобы ты пришла. Я хояу видеть твоё лицо и целовать твои руки. И снова из коридора: « Ну вот куда ты ссышь, скотина ты, животное. Тебе что, повылазило? Заставить бы тебя шваброй помахать! «»

— Так, просыпайтесь, просыпайтесь Светлана Николаевна, как мы себя чувствуем?

Я разлепила глаза и передо мной сидел тот самый врач, который ещё в реанимации назначил мне укол в вену.

— Всё хорошо, доктор — ответила я

— Дышать не больно? Кашля нет? Ощущений инородного тела в горле нет? Так Татьяна, как сатурация? Гемоглобин? Узи печени, эхо сердца готово? — он обращался уже к медсестре, стоящей рядом.

— Да Алексей Алексеевич, всё в норме, сатурация сто, гемоглобин в норме, заключение кардиолога и узи у ваc на столе.

— Ладно, Цветкова, сегодня отдыхай, а завтра пойдёшь на выписку. Повезло тебе. Шеф твой всё о тебе беспокоится. Сотрудники твои приходили, заботятся. Еды тебе натащили.

— Доктор, позовите пожалуйста Лилю.

— Какую Лилю, ты о ком?

— Ну, медсестру, что за мной присматривала в отдельной палате.

— Какая медсестра, какая отдельная палата — брови доктора попозли вверх — ты что, Цветкова, у нас отдельных одноместных палат никогда не было, здесь не частная клиника — и он обратился уже к медсестре — Лиля у нас работает?

— Нет, и с таким именем не было никогда, новеньких тоже к нам никого не принимали, да и студентов на практику давно не приводили. Девушка, вы что-то перепутали.

— Доктор, а вставать мне можно?

— Не можно, а нужно, и гулять и дышать свежим воздухом. Ладно, поправляйся. Если возникнут вопросы, я в ординаторской, завтра домой. Все документы — выписка и больничный лист будут в десять утра завтра у старшей сестры. Ну, всего наилучшего!

Он поднялся и вышел из палаты и медсестра вышла вслед за ним. Я встала, накинула больничный халат и вышла в коридор. Я ходила с этажа на этаж по разным отделениям больницы и всё спрашивала про Лилю. Наконец, я пришла к выводу, что всё это плод моего больного воображения. Отравленный ядохимикатом мозг непостижимым образом выдал моему сознанию такую яркую и реалистичную картину. Но вопреки всему, почему-то я была уверена в том, что всё произошло наяву. Хотя факты говорили о другом. Я вернулась в палату и легла в свою кровать. Отвернувшись к стене, я тихо заплакала.

Наутро пожилая сества-хозяйка принесла в палату мою одежду и повесила её на спинку кровати. Я сходила за документами и начала собираться. Я открыла верхний ящик тумбочки и потянулась за своим сотовым телефоном. Рядом с ним лежал аккуратно сложенный вчетверо тетрадный листок. Я взяла его в руки и развернула. Аккуратным женским почерком на нём было написапо: «Милая Света. Мы обязательно встретимся. Очень скоро. Я обещаю. Я люблю тебя. Твоя Лиля.»

Я сидела в оцепенении, словно поражённая разрядом молнии. Я чтала и перечитывала записку снова и снова. Что же это такое происходит со мной? Я несколько раз больно ущипнула себя. Но я находилась в реальном мире и это было очевидно. Я молча, ни скем не попрощавшись вышла из палаты. Спустившись по летнице вниз я вышла из коридора и прошла через больничный двор. Никто меня не встречал и в одиночестве я вышла на улицу. Вынув записку из кармана я перечитала её в который раз. Записка существовала и её написала Лиля. Теперь я знала, что всё, что со мной произошло — не плод воображения. Значит, существует и сама девушка. И она меня любит. И мы скоро встретимся вновь…

АRHIMЕD