Приехал в родной посёлок через… А сколько же лет прошло? Да два десятка точно минуло. И за эти годы так и не смог появиться на своей малой родине. Всё дела, заботы, семья, которая толком и не сложилась. Вот и не было времени и возможности заглянуть домой. А тут родное ведомство поздравило с выходом на пенсию, назначило денежное содержание, абы с голодухи ноги не протянул, да и выпнуло в народное хозяйство. Чем заняться пенсионеру? Поехал по знаковым местам, в том числе и на родину посмотреть решил. Ещё подумалось, что есть некоторые накопления, надо бы и с жильём что-то решать, пока не растратил. А где нас ждут? И где нам всего милее? Да там, где родился. Вот и приехал. Оказалось, что жив ещё родительский дом и даже поддерживается в некотором порядке. Никто не позарился, никто не растащил по брёвнышку. Ремонта, конечно, требует, но не с нуля же покупать. Да ещё в посёлке, считай в деревне, пусть и называется посёлком, родственники живут. Не самые близкие, но и не такие уж и далёкие. Они-то за домом и приглядывали, спасибо им огромное.

Приехал, осмотрелся, вступил в права наследства. Чиновничья бюрократия начинает действовать со скоростью ракеты, едва подмажешь. Так что документы мне оформили в кратчайший срок. И вот я уже владелец отдельно стоящего жилища, а так же прилегающего участка в двадцать пять соток земли. Сад разведу, сарайчик построю и кроликов туда с курочками. Ещё гусей. За огородом речушка протекает, им будет самое раздолье. А пока нашёл фирму-подрядчик для ремонта дома. Если всё делать самому, то на сколько же это затянется. А ту спецы какие-никакие. Скорее никакие, ну так не зря столько лет командовал. Главное в этом деле контроль.

В суете пролетело примерно пара недель, когда и вздохнуть было некогда. Мотался в город ежедневно. То материал надо, то ещё чего. А через пару недель появилась возможность вздохнуть. Тут как раз родственники пригласили на торжество по случаю серебряной свадьбы. Ух, ты! Вроде недавно женились, а уже четвертак. Озаботился подарком, принарядился и пошёл, раз зовут.

Деревенскую гулянку описывать смысла нет. Столько писано-переписано. Начинается всё чинно, благородно, впрочем, как и везде, в том числе и в городе. Потом народ разбивается на кучки по интересам. В какой-то момент подходит ко мне женщина лет примерно сорока, может чуть больше.

— Привет!

— Привет!

Смотрю — что-то знакомое, а вспомнить не могу. Конфуз, однако. Повезло. Пока та рот не раскрыла, поясняя, кто она и где мы встречались, вспомнил. Это же моя первая любовь Маринка Цветкова. Это она провожала меня на службу, глотала слёзы и обещала ждать все два года. Почти не соврала. Ждала примерно столько, сколько обещала. А потом:

Мне подруга твоя, некрасивая, с рыжею чёлкою,

Написала по дружбе, что замуж ты вышла весной…

Тут дембель на подходе и такая лажа. Со злости написал рапорт и поехал учиться в славный город Благовещенск. Вот и минуло с той поры два десятка лет. Не скрою — в своё время болело и саднило, благо жизнь армейская не оставляет времени на самокопание и страдания. Отцам-командирам плевать на твои чувства. А потом прошло, забылось, успокоилось и вспоминалось с налётом лёгкой грусти. Вроде как осенью, глядя на парашютики жёлтых листьев, с грустинкой думаешь о прошедшем лете.

Листья жёлтые над городом кружатся,

С лёгким шорохом нам под ноги ложатся.

И от осени ни спрятаться, ни скрыться,

Листья жёлтые скажите что вас снится?

И вот встреча. Не то, чтобы годы сильно изменили Маринку. Скорее пощадили. Располнела — это да. А в основном без изменений. Разговорились. Вначале сковывала какая-то неловкость, а спустя некоторое время прошла. К тому же выпили уже прилично. Да и что старое ворошить? Его уже не вернёшь.

Жизнь невозможно повернуть назад

И время ни на миг не остановишь.

Так и сидели за столом рядышком, танцевали, разговаривали. Выбрав момент, под каким-то предлогом меня отозвала в сторону родственница. И просветила про Маринку. Вышла та замуж по залёту за приезжего. А тот как приехал, так и уехал, оставив девушку с бебиком. С той поры замуж так и не вышла, но в особой шалавости не замечена. Блюдёт себя. А коли и бывает у неё кто, так не нам судить. Да и делает всё тихо, чинно. Уж в деревне такое не спрячешь. Дочь выросла и сейчас учится в городе, недавно замуж выскочила и уже ребёночка родила. Так что ежели вдруг вспыхнет старая любовь, то родственница будет это лишь приветствовать. Одинокому мужику в возрасте самая та баба для семейной жизни. Самостоятельная, не пропивошка какая, не блядовитая, в общем и в целом лучше не найти. Тем более, что обиды, скорее всего, прошли, а чувства могут и вернуться. Далее родственница проявила невиданную активность по нашему сближению. Поэтому с гулянки мне пришлось идти провожать Маринку до её дома.

Столько лет прошло, а ноги помнят, куда идти. Столько раз топтал эти стёжки-дорожки, что сапоги теперь дорогу знают. Шли, разговаривали, стараясь не касаться прошлого. Видимо ни у неё не прошло чувство вины, ни у меня до конца не исчезло чувство обиды.

А вот и заветная калитка, у которой так подолгу стояли, не спеша расстаться. Которая помнит жаркие объятия и горячие поцелуи. Маринка, когда дошли и встали, не зная что сказать и как распрощаться, спросила

— Может зайдёшь? Посмотришь, как я живу.

Отказаться не решился. Вообще я по жизни человек стеснительный. В том смысле, что стараюсь никого зря не обижать. Это на службе у меня этот недостаток напрочь пропадал. Просто пошёл вслед за хозяйкой. На крылечке Маринка, привстав на цыпочки, достала ключ от замка, припрятанный на притолоке. Наивная деревенская простота не исчезла за столько лет. В городе всё в решётках, за железными дверями, кругом видеокамеры, а тут ключ практически на виду. Пошебуршала ключом в замке, тот щёлкнул: Велком, мать вашу.

Ну что сказать? Сам дом за это время практически не изменился. Не стало родителей, которые привечали меня, навеличивая в шутку ли, всерьёз ли, зятем. Ранее белёные известью стены заклеили обоями. А так вроде бы ничего не изменилось.

Маринка остановилась посреди комнаты, упёрла руки в бока, спрашивает

— Посмотрел? И как?

— Да всё почти так же, как много лет назад.

— Что, совсем ничего не изменилось?

— Разве что по мелочам.

— А я? Я сильно изменилась?

— Немного есть.

— А так?

Видимо Маринка наслушалась родственницу и решила перейти к решительным действиям. Приподняла подол платья так, что стало видно края чулок, не колготок пролетарских, трусики.

— Ты не стесняйся, скажи: жопа стала толще, пузико торчит, ряху вон наела.

Она говорила что-то ещё, а мне вспомнилось, как моя любимая девушка отдалась мне в первый раз.

Мы тогда гуляли с нашими ребятами. Конец лета, скоро на учёбу, кого-то ждёт повестка в военкомате, которую пока просто не вручили. Мы с Мариной после посиделок с друзьями пошли как раз к этим родственникам, которые сейчас так активно сватают Маринку. Они куда-то уехали, а я присматривал за домом. В доме никого, кроме нас с девушкой. Там у америкосов фильм «Один дома», а у нас вдвоём дома.

Никто не мешает и потому мы, оккупировав диван-кровать родственников, самозабвенно целовались до опухших губ. Само собой наши руки не оставались безучастны, исследуя каждый кусочек тела. Маринка и без того позволяла многие шалости, а тут мы оба просто вошли в раж.

Целуясь и шаря руками по телам, постепенно, не заметно для самих себя, избавились от одежды. Нет, мы не делали такого раньше. Позволяя шариться в трусиках, за пазухой, лаская титечки, Маринка ни разу не разделась полностью. Разве что на речке, так и там была в купальнике. А тут полностью голенькая. И мне было с высочайшей милостью позволено ласкать и целовать это тело. Более того, мне было разрешено водить головкой меж пухленьких губок, дразня клитор и малые губки. И даже — О, Боже! — слегка вставлять головку до упора в саму сокровищницу. Да кабы багдадскому вору разрешили такое, он бы давным-давно обнёс султанскую сокровищницу, вынеся оттуда всё.

Маринка приподняла ножку, а я вставлял головку, двигал ею, имитируя настоящий половой акт. Девочка лишь изредка морщилась и ойкала, когда я сильно надавливал на девственную плеву. Тогда я впервые излил семя в женское лоно, а Маринка впервые это семя приняла.

Передохнули. Решили, раз уж у нас такой разврат, то и одеваться не будем. Свободные мы личности или нет? Тем более, что окоротить эту свободу было некому. Так и пошли на кухню, поели. За едой смеялись, целовались, кормили друг друга кусочками с рук. Потом изо рта в рот. И снова целовались, целовались, целовались.

Когда вернулись на диван, Маринка захотела попробовать как это рачком. И быстро встала на четвереньки.

Я вставил головку, потому что больше ничего не влезало, начал потихоньку двигаться. Марина тоже двигалась мне навстречу. Когда головка упиралась, двигались в противоположном направлении. Раз от раза наши движения становились всё смелее и смелее, всё размашистее. И до сих пор не ясно, кто был виноват: я ли, что сильно надавил, Маринка ли, что сильно подмахнула, но факт в том, что в какой-то момент маринка ойкнула, а мой член просто провалился в пустоту. Нет, вру, не в пустоту. Там, куда он провалился, было сыро, жарко и тесновато. Не знаю, что на меня напало, но, вместо того, чтобы прекратить свои действия, я попёр буром, как алкаши на пивной ларёк. Маринка что-то пищала, только мне было не до того. Я вдруг осознал, что мой член в женском лоне и я впервые сношаю Маринку по-настоящему.

Потом Маринка плакала, я её утешал. Потом мы убирали следы нашего сношения. А после того, как всё убрали, помылись, смывая кровь и сперму, легли, обнялись и долго разговаривали, строя планы на будущее. Ещё через некоторое время я захотел Маринку ещё раз и она мне дала. Потом дала ещё утром. А потом давала постоянно, при каждом удобном случае. Мы считались сложившейся парой. Я иногда оставался у них ночевать и Маринкины родители были не против, что мы спим в одной постели. Иногда Маринка ночевала у нас и моя мама тоже стелила нам одну постель. Мы, как муж с женой, вместе ходили в баню. Эх, Маринка, если бы ты тогда меня дождалась, неизвестно по какому сценарию потекла бы наша жизнь.

Задумался, вспоминая, а Маринка приняла это за что-то иное, потому что спросила

— Что, такая страшная стала, что смотреть противно?

— Нет, Марина, просто вспомнил, как сделал тебя женщиной.

Маринка хлюпнула носиком

— Бля, Коля, не вспоминай, не трави душу. До сих пор не могу понять, что на меня тогда нашло. Нет, не тогда, когда ты мне целочку сломал, а после, когда тебя в армию забрали. От тебя не было писем больше месяца…

Перебил её

— Мы были на учениях в Тыве.

— Да мне без разницы. Писем нет, а тут и мать нудит над ухом: Забыл, бросил, привезёт себе со службы жену. Вон у Антиповых племянник из города приехал. Чем не завидный жених. И ты ему нравишься. — Вот и сорвалась. А потом уже было поздно. Как-то сразу забеременела. Ладно, не будем о грустном. Хочешь пива холодного. У меня есть. А то что-то в горле першит.

— А давай.

Попили пива прямо из бутылок. Прохладная жидкость приятно прокатывалсь в горло, пузырьки газа щекотали язык. Маринка, поставив недопитую бутылку на подоконник, принялась раздеваться. Стянула платье, сняла лифчик и встала передо мной.

— Зачем, Марин?

Засмеялась с какой-то грустинкой. Бывает и такой смех сквозь слёзы

— Хочу, чтобы ты сравнил меня ту и нынешнюю.

Ну, сильно позорная стала? Честно скажи.

— Марн, ты почти не изменилась. Но я, пожалуй, пойду

— Почему? — В её словах сквозило непонимание и обида.- Почему ты уходишь? Тебе со мной рядом противно? Ты всё ещё не можешь простить глупую Маринку?

— Нет, Мариш, дело не в тебе.

— А в ком?

В голосе прорезался интерес.

— Во мне.

— А что с тобой не так?

— Мариш, просто я вспомнил прошлое. К тому же у меня давно не было женщины. Вот и…

Маринка заорала

— Дурак! Какой же ты дурак! Я ткт перед ним изгаляюсь, хочу затащить его в постель, хочу вспомнить всё: как ты меня ласкал, как целовал, как делал со мной всё остальное, а у него, видите ли, давно не было женщины! А я тогда кто? Никуда ты не пойдёшь. Быстро раздевайся.

Сама расстегнула и стянула с меня штаны, присела на корточки.

— Дурак! Какой же ты дурак! Просто ебанутый на всю голову! Тебе там твоим танком по голове не ездили? А ты сам об него башкой не стучал? Господ, мне твой…э-ээ…короче он, — Маринка взяла член в руку, — ночами снился. Думай что хочешь, а первый мужчина не забудется никогда. А теперь молчи и терпи. Потом можешь идти на все четыре стороны и думай обо мне что хочешь. А пока ты мой и только мой!

Она заплакала. Плакала, присев на корточки. Попытался её утешить

— Не надо. Это я о дурости своей плачу, о потерянной любви, о том, что, наверное, зря пытаюсь её вернуть. И плевать! Пусть хоть ночь да моя.

Замолчала, взяв член в рот. Мы в своё время, насмотревшись журналов для взрослых, попробовали почти всё. Кроме анала. У Маринки оказалась очень узенькая попа. А уж поза шестьдесят девять стала самой любимой.

А сейчас Маринка, вспоминая прошлое, сосала мой напряжённый член. И совру, если стану утверждать, что мне это было неприятно.

Да уж, стали мы далеко не теми, какими были. И Маришка поправилась, и у меня пузичко появилось. Спасибо хоть основной агрегат остался в работоспособном состоянии. Маринка сосала и всё не могла оторваться. Спросил

— Мариш, ты добиваешься, чтобы я в тебя кончил?

Она, не отрываясь от процесса, угумкнула. Потом всё же на время освободила рот

— А раньше ты разве не кончал? Почему-то тогда ты меня ни о чём не спрашивал. А я хочу вспомнить твой вкус, твой запах. Ты знаешь, у меня до сих пор хранятся твои фотки. Поэтому стой и молчи.

— Марин, я тебя не в рот, я тебя по-настоящему хочу.

— Правда? — Маринка подскочила, словно её в попу ужалила пчела. — Тогда так.

Она встала к окну, наклонилась и опёрлась руками о подоконник.

— Ты мне целку сломал, когда я раком стояла. Вот представь, что сейчас просто повторяешь.

Как в прежние времена засаживал в Маринкину сладкую дырочку, разошёлся так, что начал рычать. Маринка тоже повизгивала, ойкала и айкала, что-то говорила. А что конкретно я не слышал из-за шума в ушах. Драл её, как врага народа. Драл, словно наказывая за прошлое. И она, каким-то бабьим чутьём поняла, что сейчас лучше всего просто молчать, просто подмахивать, соглашаться на всё и терпеть. А я всё не мог кончить, хотя совсем малое время назад казалось, что могу оконфузиться, спущу, едва сунув член во влагалище.

Со стоном разрядился. С сожалением оторвался от этого мягкого тела. Странно, но во время нашей близости что-то всколыхнулось, что-то проснулось и подумалось, что я обрёл потерю и теперь ни за что и никому не позволю забрать её у меня.

Марика плакала, всхлипывая, размазывая руками слёзы по щекам. Ситуация могла бы выглядеть смешной — голый мужик уговаривает голую бабу, — если бы не была такой трагичной. Трагичной для меня. Никогда не знал и до сих пор не знаю, как успокоить женские слёзы.

— Мариш, ну что ты? Это я тебя обидел? Мариш, ну не надо, прошу. Успокойся.

— Дурак! Коля, ты дурак! Я от счастья плачу. Ты же всё вспомнил. И теперь, даже если ты утром уйдёшь, я буду точно знать, что ты меня простил и что ты меня до сих пор любишь. Откуда я знаю? Я не знаю сама. Просто знаю и всё. А почему ты уйдёшь утром? Да просто потому, что до утра я тебя никуда не отпущу. Понял, дурачок мой любимый? И не ври, что ты меня забыл. Ты можешь говорить всё, что угодно, а он, которого я называла настырным пацаном, помнит Маринкину сладкую девочку. И потому мы сейчас идём в постель, а там ты можешь делать со мной всё, что хочешь. Хоть всю Камасутру.

засмеялся

— Марин, для Камасутры одной ночи мало.

— А вот сколько будет нужно, столько у тебя и будет ночей. И дней. Коля, поцелуй меня. Крепко-крепко, как тогда.

Не отрываясь от Маринкиных губ, подхватил её под попу. Она подпрыгнула и обвила меня ногами, вцепившись, словно обезьянка в пальму. Торчащий член упирался в попу моей вновь приобретённой девочки. Помню, где была спальня Маришкиных родителей. А если и ошибусь — не беда. Будем спать на полу, сиротками, на прикроватном коврике. Не ошибся.

— А теперь, пока мы не начали, скажи мне, Мариша, ты готова попробовать начать всё сначала?

Эк завернул, самого на слезу прошибло от такой патетики. Маринка же приняла всё с самым серьёзным видом

— Да! Да! Сто раз, тысячу раз — Даааа!

— Ну, мариш, раз мы начинаем всё сначала…Как там было? В какой позе я тебе целочку сломал?

Маринка встала на четвереньки

— Раком!

— Аааа! Мамаааа!

— Не ври, Мариша, ты тогда не кричала.

— Так я тогда ничего сразу и не поняла. Коль, Коля, как тогда: быстро и грубо.