Тучная пожилая женщина со спутанными седыми волосами раздосадованно покачала головой. Она велела молодой девке одеться — изба в этой части всегда была какой-то холодной. Анфиса снова обрядилась в своё платье, покрыла голову и плечи платком. Знахарка расхаживала от окна к углу, о чём-то размышляя.

— Точно ли со мной всё в порядке, баб Нюр? — не удержалась Анфиса.

— Не думаю я, что в порядке. Что-то тебе явно мешает деточку зачать. А самое ведь страшное, Анфисочка, что не могу я понять ничего. Ведь ты и настой мой пила, и карты у тебя никаких болезней не видели. А такая проблема не только у тебя, голубушка моя. Скажу я, что уже несколько девок из нашей деревни с ентой жалобой ко мне ходят.

Губы Анфисы дрогнули. Девчонка вздохнула, но всё-таки решила отблагодарить старуху — достала из корзиночки несколько яиц и кулёк с ягодами. По дороге домой она едва не заплакала: значит это не слухи, что у всех девок проблемы какие-то в семье! Совсем молоденькими замуж выходили, сразу же было принято первенца рожать, а затем второго, там и третий на подходе был… Вот только ровесницы Анфисы никак не могли понести.

В ту же ночь баба Нюра собрала совет. Страшная идея пришла к ней в голову, и старуха никак не могла не поделиться этим с другими бабами. В большой и тёмной избе знахарки собралось около двадцати женщин.

— Думается мне, голубушки, что енто всё-таки самое настоящее проклятие. Никогда в жизни я не видела, чтобы такая неведомая хворь вдруг на всю деревню нападала. Всегда каждый год как ягодки на грядке появлялись в округе детишки, а нынче нет такового.

— Да откуда же взяться на нас проклятию? — вопрошала Марья, мать молодой русоволосой Катеринушки.

Баба Нюра встала ровно в центре комнаты и упёрлась руками в бока.

— Забыли вы, мои соседушки, что у нас по весне приключилось?

— А что было? — спросил кто-то из тёмного угла.

— Тогда громкий был случай, — принялась рассказывать Нина. — Мужики наши отправились в лес мальчонку искать. Тогда у Конюхова сынишка пропал, вот и сорвались наши все. Ходили они два дня, а на третий набрели на пенёк, возле которого обувь детская валялась. А вскоре рядом нашли огромную хижину. Вломились в неё, а там сидит чернобородый мужчина странных одеяниях. Глаза у него злые, карие, смотрит на них неприветливо. Вот и решили мужики, что это он к пропаже мальчика причастен. Хотели устроить самосуд, да как заколдовал их кто. Они пытаются вилы поднять, топоры, а руки не слушаются.

— Да разве бывает так?

— Не перебивай ты меня, Дарья! Так вот, до этого момента успели деревенские высказать тому чернобородому, дескать, это он мальчонку утащил. А он им в ответ сказал, что раз они его без вины обвиняют, то пусть и будет он действительно виноват — и пообещал украсть всех детей из деревни. Мужики с опущенными руками как сами не свои ушли домой. А к вечеру мальчонка сам вышел — выяснилось, что действительно никто его не крал, просто заблудился он около болот, да боялся напрямик пройти.

Баба Нюра замолчала, а женщины задумались над её словами. Тот мужчина — по рассказам мужей было ему не больше лет сорока — странные слова произнес тогда. видать, обозлился Он, что в его жилище так беспардонно вошли. И обвинение ему по душе не пришлось, Вот и решил он действительно заслужить всё, что приписали ему неотёсанные деревенские. Ведь слышали они, как тот слова проклятия вслед говорил.

Напрасно залазят на девиц местные юноши, да семенем брызжут в них — уже три месяца как не получается ничего у молодых возлюбленных в этой деревне. В других то деревнях иначе всё — там девки и парни на редкость плодовитые, а в этой деревеньке как?

Разрешение вопроса баба Нюра предложила простое — старосту решили отправить в тот самый лес, к тому самому мужчине, да поговорить с ним по честному. Онуфрий отказываться не стал, ибо понимал, что должен он на помощь прийти всей деревне. Тем более, что был он тогда весной вместе с другими мужиками на поисках, и сам лично ножик взял с кухни, чтобы в случае чего расправу учинить.

Тем же вечером Онуфрий достал фонарь и пошёл знакомой тропой в чащу. Долго шёл он мимо вековых деревьев, огибал страшные болота, в коих не один его приятель уже утоп. Рассвет близился, и мужчина уже было подумал, что никогда не найти ему пристанище странного бородача. Но тут мелькнул вдали свет окошка — староста направился на него.

Дверь не была заперта. Будто ждали внутри Онуфрия. Не ошибся мужчина, ибо как вошёл, сразу увидел перед собой черноглазого недруга — тот сидел на огромном деревянном стуле и притопывал ногой.

— Чего пожаловал, старик Онуфрий?

— Ты, батюшка, меня прости, но я по делу к тебе пришёл.

Онуфрий понимал, что называть батюшкой человека, который вдвое его моложе, глупо. Но чувствовал он, что незнакомец силу некую в себе таит — ибо даже предугадал он, что идёт деревенский к нему в жилище. Ночью ждал его, прямо на дверь смотрел злыми своими глазами.

— Знаю я, по какому ты пришёл вопросу. Видать, нету вас новостей хороших в деревне. Всё вы на девок своих грешите, их называете неправильными! А ведь не в девках дело, глупый ты чурбан! Дело-то в ваших молодцах. Это они новое поколение зачинают только по своей воле. А я как обещал вам, темноте, что отниму детей, раз вы на меня такой грех повесили, так и сделал.

— Стало быть, твоё колдовство?

Мужчина поднялся на ноги. Роста в нём было почти два метра. Не был он старым, напротив, угадывалась в чернобородом энергия нескончаемая. Быть может, колдун он настоящий, и уже тысячу лет в таком обличии ходит по лесам?

— От чего бы не признаться? Моё. Ну, раз ты хочешь проклятие снять, то надо до конца его выполнить. Сказал я вам тогда, что отберу детей. Стало быть, ваша деревня мне должна дать новых моих сыновей, продолжателей моего чёрного дела.

— Да как же, уважаемый, мы тебе их дадим? Наши мальчишки ничего в этом не смыслят.

Колдун усмехнулся, и посмотрел с высоты своего роста на хиленького Онуфрия.

— Ваши мальчишки мне не нужны. Пусть бегают да радуются жизни, пацанята деревенские. Понятное дело, что ничего они не смыслят в магии, да только вот это потому, что нет в них моей крови. А мне нужны мои дети. Девицы ваши, на самом-то деле, здоровы. Коль хотите снять проклятие, приводите сюда тех девок, кто не успел ещё родить. Первенцы их — моими быть должны, иначе никак. Родят девки, до году вырастят моих наследников, и только потом спадут все чары — и от молодых мужей своих девицы смогут округлиться. После 12 лет призову детей своих к колдовскому ремеслу, расстанутся они с родительницами да больше не увидятся никогда. По-другому не стать вашим Аглаям да Степанидам матерями. И никогда больше деревня ваша не увидит ни одного младенца.

Онуфрий чуть не упал. Долго не мог он поверить, что действительно такое просит колдун. Но громкие шаги хозяина хижины вернули его в реальность. Онуфрий сорвался с места, вылетел на чёрную лесную опушку и понёсся со всех ног в деревню…

Прошло два месяца. Сентябрь вступил в свои права, но лес ещё стоял зелёный, пышный. С опаской и любопытством смотрели туда все бабы от мала до велика. Несколько недель хранил Онуфрий тайну своего путешествия в лес, да и рассказал наконец старшим. Шуму много было: одни не верили в проклятие, другие деда поехавшим считали, третьи прислушались к его словам. Вот только как не было в деревне беременных баб, так больше уже и не появлялось. Не уходил странный недуг, плакали девицы, сокрушались молодые их мужья. Наконец совсем страшно стало бабе Нюре за будущее деревни — снова собрала она совет и сказала, что девок нужно к колдуну отправлять, хотят они того или нет. В первую очередь о родине думать нужно, а коли нет другого выхода, то надобно колдуна слушать. Потом уж и супругам своим подарят деточек, а волю чернокнижника выполнить следует.

Жребий пал на Анфису. Долго плакала она, не верила бабе Нюре. Но та говорит, мол, хочешь же, голубушка, мамой быть! Значит нужно проклятие снимать. Не о себе сейчас надо думать! Да, совершили глупость мужики, но в том и есть миссия женская, чтобы мужнины грехи на себя принимать! Намыли Анфису в бане, обрядили в длинную белую сорочку, дали фонарь в руку да указали путь до хижины. Взято с Vlubvi.com

Больше часа шла красавица по страшному лесу. Когда замаячило окошко впереди, показалось ей, что это не она дом нашла, а он сам перед ней вырос. Страх отступил, ведь не было пути назад — за спиной всё шорохи какие-то появлялись, и дорога сама подталкивала вперёд, только вперёд! Анфиса аккуратно толкнула дверь и прошла в дом.

От самого порога в глубь уходила красная лента, выстланная по полу. Поняла девка, что по ней идти нужно — и добрела наконец до большой спальни. Вокруг постели стояли свечи, но не видно было ни одной живой души. Не снимая сорочку, села на краешек постели Анфиса, и жутко ей сделалось. А уж когда вышел из темноты огромный мужчина с черной бородой, она вскрикнула.

— Не кричи так! Покричишь ещё сегодня! Тебя как звать?

— Анфиса.

— Меня зови хозяином. Отныне для тебя моя воля на первом месте будет.

Мужчина подошёл и сел рядом с ней. На нём был надет чёрный балахон, под которым, судя по всему, ничего и вовсе не было.

— Знаешь ли ты, Анфиса, зачем сюда пришла?

— Да. Сказала мне знахарка, что должна я под вас лечь да понести, породить ребёночка, чтобы чары колдовские ушли с наших молодцев.

— Верно говоришь. Так всё и есть. Давай, приподними-ка сорочку свою. Ты не робей, небось уж давно любит тебя муженек твой молодой. Знаешь ты, как мужчина умеет с женщиной поступать.

— Верно, — Анфиса встала и приподняла до колен подол.

— Давай честно всё делай. Выше поднимай.

Анфиса потянула за ткань, и наконец колдун увидел островок из русых волос. Ножки у девушки были плотные, мясистые, но длинные — как и полагается здоровой бабе. Осмотрев со всех сторон её, колдун довольно улыбнулся, да велел девке на колени стать. Сам шагнул к ней, распахнул чёрный балахон — тут бедняжка чуть не вскрикнула: колом стоял большой и широкий чёрный член колдуна, произрастая из густых грубых волос. Под ними висели не менее волосатые яйца, и Анфисочка сравнила их с бычьими по размеру.

— Благодари уд мой, девка. Покажи ему, как ты умоляешь о снятии колдовского проклятия!

Поправив русую косу, Анфиска потянулась к члену, взяла его аккуратно маленькими ручками и прикоснулась к стволу губами, затем выше коснулась, ещё выше, и так несколько раз. Каждую венку на нём почувствовала она в этот момент!

— Такой ли большой у мужа твоего?

— Нет, совсем не такой. У него с палец ваш размером!

— Да и сам наверное, молодец-то твой, хиленький. Сам ещё ребёнок! Первенца ты от меня понесёшь, в том гордость твоя будет, и твоё достоинство. Раздевайся да ложись на постель!

Колдун тоже сбросил себя балахон и закинул его на широкую лавку. Сразу же залез он к гостье, накрыл её своим телом. Часто задышала, заволновалась Анфиса, во мраке старой избы видны были её испуганные глаза. Чернобородый мощными своими руками погладил её бедра, талию, небольшой животик, складочки с боков, и, наконец, груди.

— Смотри-ка, совсем ты молодая, а у тебя вон какие сиси! Не любая баба в деревне такими похвастается! А уж какие будут они огромные, когда молочко в них заведется! Что ты пугаешься, Анфиса? Всё по-другому будет когда-то. И попа будет у тебя больше, и дырочка твоя женская станет шире, да я прямо сейчас в этом тебе помогу.

Хуй колдуна нашёл вход в розовую дырочку, надавил на неё, да понял, что мала она для его посоха. Девка запищала, вырваться попыталась, да куда там! Плёнка, не сбитая до конца муженьком, теперь рвалась под натиском округлой головки диаметром с заборную жердь.

— Ой! Ууух!

— Не верещи, Анфиска. Рано же ещё верещать!

— Так больно мне, хозяин!

— Ещё будет тебе больно, и не раз!

И с этими словами подался вперёд колдун, руками в постель упёрся да вогнал член свой в дырочку девушки. Заорала Анфиска как никогда в жизни не орала! Хозяин зарычал от удовольствия, видя, как девка мучается, покоряясь его хую. Стал он вперед-назад раскачиваться, и с каждым толчком всё легче становилось раздвигать членом нежную плоть, кое-где на которой кровь появилась.

— Хозяин, так как потом мне в деревню-то возвращаться?! Что же у меня теперь там внизу будет? Меня муж и вся семья его на порог теперь не пустят, а как он увидит меня без сорочки, так и прибьёт!

— Коли глупые люди они, так действительно не примут. Но ты их тогда от меня прокляни! И дня не пройдёт, как сами вслед за тобой приползут. А коли хорошие они люди, так ценить и любить тебя станут ещё сильнее. А муж твой гордиться будет, что уд его там был, где и уд лесного хозяина, и что супруга его подо мной лежала.

Закончив эту речь, стал мужчина темп набирать — двигался резко, рычал, а кровать трещала под ними двоими. Казалось, вся изба ходит ходуном, а в глазах у Анфисы вовсе круги цветные поплыли.

— Долго не было у меня бабы, Анфиска. Так что не обессудь, скоро мы!

Тяжело приходилось девке. Нежной кожей своей промежности чувствовала она жёсткие мужские волосы. Пыталась руками в грудь ему упереться, чтобы не так низко он на неё налегал, да только не хватало сил. Да ещё и вдруг оторвал колдун от постели одну руку да стал грудь ей наминать.

Наконец совсем он ускорился, неистово стал долбить. Поняла Анфиса, что и конец близок. Чувствовала она, что кроме боли по телу какая-то сладкая истома разливается, что-то, чего раньше ей почувствовать не доводилось. Словно поняла она участь свою — под мужиком лежать — да приняла её, нашла в положении этом что-то неоспоримо правильное. И от этого ей сделалось приятно, что именно правильно она поступает сейчас, и что нравится колдуну тело её. Сладко ему с ней.

Задрожало тело хозяина, вонзился в неё он так глубоко, как никогда ранее. Брызнуло из головки члена семя прямо в матку девицы — она это не видела, но точно знала, что происходит. А вскоре остановился колдун, отдышался, сел на краю кровати. Долго молчал, да и Анфиса ни слова не проронила. Но наконец хозяин заговорил:

— Хорошая ты девка. Вернее будет тебя женщиной уже назвать. Ты гордись, что первой тебя ко мне отправили, и первую тебя я со всей деревни оплодотворил. Сколько молодых девок бездетных ещё у вас сейчас?

— Семнадцать.

— Эх, вот раздолье будет мне! Ты в деревню вернись и скажи, что всех сразу ко мне вести не нужно. Пусть каждую неделю по одной приходят. Да и повитухе вашей через несколько месяцев полегче будет, коли не в один срок вы все разродитесь.

Ушла Анфиска от колдуна уже под утро. Встретили её другие девки во главе с баб Нюрой. Удивились, что румяная и здоровая возвращается из леса девушка. Привели в баню, отмыли, да посмотрели, как смял колдун цветочек девичий. Ужаснулся кто-то, а кто-то из девок словно в жар окунулись — позавидовали втайне.

Через неделю пришла пора идти в лес Верочке. Та как раз ждала с нетерпением этой встречи, ибо в любви мастерицей слыла. Замуж очень поздно по меркам деревни вышла — в 20 лет. Упела уже всему научиться, и каждую ночь теперь во сне видела колдуна — представляла, какой он на самом деле. А как пришла в избу к нему и увидела, каков посох у хозяина, то сама на постель прыгнула — стала просить наполнить её колдовским семенем. По нраву пришлась покорность хозяину

Ещё через неделю черноволосая Сонечка пошла в лес. Её встреча с колдуном не обрадовала, ведь девушка всегда была бунтаркой — замуж силком выдали, ибо связалась она с цыганским мальчишкой, и не хотелось с ним общение разрывать. Только вот деревенские заставили. К колдуну Сонечка также идти не хотела, но пришлось прийти и лечь на постель, как и предшественницам. Заставил хозяин не только до совокупления уд свой ласкать, но и после — в наказание за дерзость.

Когда последняя из девчонок уже зимой к колдуну пошла, первые девки с животами ходили. Не все молодые их мужья смирились с участью жён. Некоторые ругаться стали, втайне мечтать жену бросить, да только настигало их за эти мысли возмездие колдовское. Другие же напротив ещё сильнее жён своих полюбили. Настолько трепетно они к магии лесной относились, что когда возвращались жёны из лесу, мужья клали их на кровать сразу же, раздвигали ножки и языками игрались в пиздёнках. Чувствовали там густое семя, и тем сильнее начинали играться, смаковать.

Спустя год только, когда уже появилось в деревне несколько колдовских детей, убедились деревенские, что чары спали. Муж Анфиски спустил в неё целую реку спермы, которая копилась долго — спустя несколько недель снова Анфиска забеременела. На этот раз отцом был уже любимый муж её, это семья знала точно…

А вслед за этим благие вести последовали из каждого второго деревенского дома.