До Белого села километров тридцать удивительно отвратительной дороги. .

Когда дежурная объявила о срочном выезде бригады скорой к больному с острой болью в животе, я чертыхнулся. Во – первых, далеко и тряско. Во – вторых, срывается запланированая ебля с практиканткой Юлей. Хочешь – не хочешь, а пришлось стучать зубами в добитом фургоне в вечерних сумерках. Юля тряслась рядом и я поддерживал ее юное гибкое тело за талию на поворотах. Если бы не этот дурацкий вызов, она уже корчилась бы в оргазменном забытьи подо мной… Бы… Но не корчится, а трясется в УАЗовской развалине и тоже жалеет об упущенной возможности.

У больного было серое от боли лицо, но он почти не стонал. Только кусал тонкие пересохшие губы и поглаживал живот. Ему было семьдесят два года. Сухой, жилистый деревенский дед. Рядом, с мокрыми глазами, сидела убитая горем тридцатилетняя женщина… то – ли дочь, то – ли сноха. Сладкая такая баба с пышным крепким задом и огромным выменем титек. И на лицо, ух как пригожая…

Юлька ревниво ошпарила меня взлядом, заметив, как я смотрю на женщину.

Провожу обычную процедуру осмотра… вопросы, измерение температуры, давления, пульса. Не могу понять причину болезни. Чувствую неискренность в ответах по блуждающим взглядам и недомолвкам и больного и Грудастой. Ниной она назвалась.

Прошу оставить меня наедине с больным. Задаю деду (Петру Михайловичу), вопрос ребром… – или он рассказывает все откровенно, или мы уезжаем.

– Стыдно – то как, сынок! Но не обессудь старика. Нина – не родня мне. И этот дом – ее дом. Я живу на другом краю села… Старуха там ждет, внучки… А муж Нины в Рассее, в Москве на стройках парится.. Уже лет восемь. Только на побывку на месячишко заявляется. Побухает, женку поколотит и назад. Скрушно Нинке без мужика… Ой, как скрушно… Ни дров поколоть, ни огород вспахать. А ночью хоть белугой вой! Нужон бабе мужик…

Я помогал ей по хозяйству, ведь муж ейный мне двоюродным племянником приходится. И лошаденка у меня есть, огород ей в порядок приведу, дровишек подкину, забор поправлю…

Да вышло, как – то так. .. – дед морщится от боли и чего – то иного.

Помолчали.

– В первый годок отъезда Митьки, мужа Нинкиного, засиделся я в гостях у нее… То – ли водки перебрал, то – ли с устатку… И остался на ночь… Просыпаюсь, а рядом ОНА! Голая! Жаркая! И произошло промежду нами то, что промежду мужиком и бабой происходит. Я помолодел лет на тридцать… А Нинка успокоилась. То глазищи жадные такие были, а стали сытыми, довольными. Где у меня и сила мужская бралась! Иную ночь глаз не смыкали, игрались и не раз билась подо мною молодуха, почти теряя сознание от женского счастья. Через пару месяцев понесла Нинка от меня, а чтобы скрыть позор, поехала к мужу на свиданку. Родился сын. Ивашка. Пять годков уже ему.. Балбес Нинкин за свого, хе – хе…, считает… Так вот и жили, да грешили по сегодня. Но годки бегут и сил не добавляют. В последнее время все реже стал удовлетворять молодайку. Недовольная стала. Да что поделаешь, если естество уже упругости не держит… И пришла мне мысля укрепить елду чем – то твердым изнутри. Стал я. .. э…, это, значит всякие прутики в член через головку приначивать… Больно было, но канальчик расширил. А однажды в церкви, прости ты меня Господи развратника грешного, обратил внимание на тонкие свечки и пару штучек прихватил с собой. Свечка подошла в аккурат!

Нинка, значится заводила меня, а затем, незаметно я проталкивал внутря свечечку и елдень не гнулся! Нинка была довольной. И я, за то что она довольна. А сегодня конфуз случился… Шибко завелась баба, ажно горит. И сверху ей закортело. Я и поддался… Нинка в жадности, как завалилась на меня, да промазала, сердешная… Лобком нацелила… И вдавила свечечку в живот. Я, как боров недорезанный, ору от от боли! Думаю кишки проткнула! А она беснуется еще более… Крик мой за удовольствие сочла… Еле унялась, бесстыдница.. А мое нутро огнем горит и ножем режет… Терпежу нет… Я сбрехал ей, что наверное грыжа воспалилась, или пендицит приключился… Ты уж не выдавай меня и спаси от боли адской.

Через полчаса мы с Юлькой превратили сельскую спальню на операционную. Старый «казанова» использовал парафиновую свечку для армирования члена через мочеточник. Конец свечки уперся в стенку мочевого пузыря и создавал лютые неудобства любовнику. С горем – пополам я извлек парафиновую арматуру и вручил ее Михалычу…

– Только в церковь не неси, не то Господь прогневается, узнав, для чего использвался церковный атрибут.

Пока мы собирались, повеселевшая Грудастая сноровисто собрала нам гостинцы в дорогу, положив в завершение литровую бутыль первака. Я не удержался, приголубив огненную сивуху с горла. Нина принесла стопарики и мы вчетвером выпили за здоровье повеселевшего страдальца.

Уже глубокой ночью в ординаторской я, без привычной озверелости, как – то ласкаво и нежно проник в Юльку, бережно прижимая ладонями упругие горячие ягодицы. Она по кошачьи терлась о шерсть моей груди своими прелестными персами и закусив нижнюю губку, прикрыв глаза, разве что не мурлыкала от удовольствия. Член без устали сновал кружева любви в недрах девушки и кончали мы одновременно и страстно. Благодарно обцеловав меня, Юлька сообщила, что через месяц выходит замуж. А будущий муж ее работает… на стройках в Москве!

Мы плакали от смеха, а слово – «свечка» – рождало новый взрыв смеха.

– Уйду в попы, – сквозь смех еле выдавливаю я, – чтобы свечки под руками были…