4. После пятничного выступления к Диме подошёл незнакомец и что-то сказал, приблизившись к его уху. Дима мгновенно посерьёзнел. На его лице начал читаться если не испуг, то серьёзная озабоченность. Он подошёл ко мне.

— Нас, с Таней зовут в кабинет директора, поговорить про выступление.

Самого директора из кабинета попросили, и он с немного напуганным лицом, встал, как и я, в коридоре у открытого окна и закурил, терпеливо ожидая окончания разговора.

— Извините, а кто это приехал?

Директор изумлённо посмотрел на меня, потом вспомнил, видимо, что мы из числа отпускников, и вздохнул:

— Тот, от кого всегда лучше держаться подальше. Местный авторитет.

— И что ему надо?

Директор посмотрел на меня каким-то сочувственным взглядом, снова вздохнул.

— Слухи до него дошли про выступление ребят. Думаю, хочет, чтобы у него на фазенде тоже, станцевали. Любитель созерцания красивых женщин.

Директор осёкся, испугавшись того, что распустил язык, а это может быть опасным, и замолчал.

Разговор в кабинете длился не долго. Вышли Дима с Таней. Оба с озабоченными лицами подошли ко мне.

— Сань, тут такое дело – начал Дима. До одного местного туза, который отдыхает сейчас неподалёку, дошли слухи о двух классных танцорах, и он изъявил желание посмотреть наши танцы у него в резиденции.

— И что?

— Понимаешь, тебя туда охрана не пропустит.

— И когда он хочет посмотреть?

— Прямо сейчас надо ехать. Машина ждёт.

Я интуитивно почувствовал опасность и надвигающиеся проблемы, разрешить которые было мне не по силам, и тяжко вздохнул.

— Милый, не переживай! Всё будет нормально! Оттанцуем, там пару ночей переночуем и в воскресенье вернёмся! Он хочет нас на видео снять, поэтому придётся денёк порепетировать.

Таня меня обняла и поцеловала, чтобы успокоить.

— Понимаешь, предложение было таким, что отказаться – невозможно, мы и согласились, чтобы проблем избежать. Он нам сразу конверты с гонорарами отдал. Держи.

Жена передала мне тощий конверт, и танцоры вышли к ожидавшей их чёрной волге без номера, но с занавесками на окнах.

Уже вернувшись на квартиру, я открыл конверт и по спине пробежал холодок от догадки. В нём была купюра в пятьсот рублей. За танец таких денег — не платят. Платят, но вовсе не за танец. Мгновенно вспомнились червонцы жены за якобы репетиторство. Пол ночи я не спал, но сон сморил.

Проспал не долго. На душе было муторно. Весь день прослонялся на пляже, а когда вернулся, и, поужинав, вышел на улицу и закурил, увидел возле дома ту же «Волгу». Не думал, что так скоро приедет! На душе потеплело.

Однако радость моя была преждевременной.

Вышел водитель. Больше в машине никого не было.

— Ты (он назвал мою фамилию)?

— Да, это я.

Он протянул мне записку, написанную Таниной рукой, в которой она сообщала, что их выступление имело оглушительный успех, и их оставили ещё на три дня, чтобы отрепетировать и отснять видео танцев в сопровождении музыкальной группы. Далее она писала про косметичку и кое-что из одежды и обуви, чтобы передал водителю. В записку была вложена ещё одна пятисотка. Это было – как обухом по голове! На деревянных ногах я зашёл в комнату, нашёл всё по списку, сложил в сумку из плащёвки, и вынес водителю.

Взглянув на меня, он усмехнулся:

— Не ссы, парень! Зверствовать с ней никто не будет – глянулась она боссу. Ну, а что попользуют её несколько деньков, так красивые для того и нужны, чтобы их ебли! Кстати, если ты не понял, тебе за это уже заплачено, и вполне прилично, так что, шум поднимать – только себя и жену подставишь, не советую.

Я окончательно сник

— Ты уверен, что глянулась?

— Конечно! – усмехнулся он — Абы какую он всю ночь напролёт шпилить не станет, и таких денег за это авансом не заплатит!

— И когда жену вернёт? – промямлил я.

— Думаю, что денька четыре она ещё побудет у него. Раньше четверга не жди.

Водитель завёл машину и уехал, оставив за собой клубы пыли, которые ещё долго висели в воздухе.

Два дня я, как не жил, сокрушаясь по тому, в какую беду попала жена. Больше пил, чем ел. Про море и вовсе забыл.

На третий день отправился на пляж, и увидел Диму. Он сам бросился мне на встречу.

— Ты как? Совсем лица на тебе нет!

Я усмехнулся, вспомнив японское выражение о потере лица, что синонимично нашему «утрата чести». Именно так я и чувствовал себя.

— Что там?

— Я весь день тебя жду. Ну, ты только не психуй! Приехали. Станцевали под видеозапись. Отдохнули и снова станцевали: я – в прозрачных штанах, а она в прозрачной юбочке. После хозяин увёл её к себе, сам понимаешь, для чего. До обеда я её не видел. Ну, стыдно ей было, не без этого. Пообедали и поехали в Ливадию. Там снова танцы под запись, с нами, уже совсем голыми, под аккомпонемент голой музыкальной группы. И потом я с ней на камеру трахался, в разных позах, а после её и четверо музыкантов, по кружку, пока солнце не стало садиться. Ночью вернулись. Она вся вялая была, усталая. До утра её не трогали, дали отдохнуть. Утром – к хозяину. В обед снова в машину и поехали куда-то в район Понизовки. У друга хозяина юбилей был. Гости собрались. Мы снова танцевали в прозрачном. Бабы за столом возбудились, и мы снова танцевали, уже голыми, вальс, танго, буги-вуги. Бабы за столом сами начали раздеваться и танцевать.

Затем меня оттащили к столу у стены, для посуды, что ли, и там пришлось этих шлюх драть. А твою уложили на столе прямо перед именинником, и он её натянул пару раз, а после отдал всем желающим. А желающих было – десятка полтора. Меня, когда совсем спёкся, отвезли домой. Слышал только, как Таня выла и рыдала, а её всё драли и драли. Водитель по дороге сказал, что Таню оставили имениннику и его друзьям в полное распоряжение на пару дней.

Мы искупались. Дима вспоминал всё новые подробности того, как жена отдавалась разным мужикам. А после я позвал его к себе на квартиру, и мы напились.

Жену привез всё тот же водитель. В воскресенье днём. Едва машина уехала, жена неуклюже, расставляя широко в стороны ноги, прошла в летний душ, пряча от меня взгляд. Пробыла она в душевой долго. Вышла голая. Я вглядывался в её тело, ставшее каким-то чужим. Стёртые красные колени и локти. Малиново-красные соски стояли торчком. Сами груди были в синяках от пальцев. Сбоку, возле лобка, красовалась свежая наколка, изображающая небольшую стрекозу. Там, где прежде была аккуратная щёлка «персика», теперь, между приоткрытых губ свисала, сантиметра на два, столь же малинового цвета бахрома нежных лепестков. А плавничок клитора заметно выпирал, словно в налитом от возбуждения состоянии.

— Ну, как я тебе, такая? – произнесла жена заметно осипшим голосом, и горько усмехнулась – такой меня примешь?

Я разглядывал её, онемев от тихого ужаса.

— Хочешь посмотреть? Смотри!

Она подошла к столику во дворе и легла на него спиной. Широко развела в стороны бёдра, и я испытал шок: между раскрытых губ свисали вялыми лопушками губки вульвы, обрамляющие дыру, заполненную каким-то малоново-красным месивом. В нижней части этого открывалась довольно большая дыра, размером с донышко гранёного стакана.

— Ну, как тебе хорошо разъёбанная пизда проститутки? – с натянутой улыбкой спросила она.

Жена никогда раньше не использовала в своей лексике таких слов, и потому, вкупе с совершенно чужим голосом, с незнакомым мне органом, казалась другим человеком.

Она свела ноги и поднялась. Я иду спать – устала так, что сил нет. Как ты сам понимаешь, спать мне там особо не давали.

— Иди, я посижу, покурю.

Я себя просто заставил, как ни противно было, обнять затраханную проститутку, приобнял её, и чмокнул в щёку.

Она, до этого вся внутренне напряжённая, как-то отмякла, сделавшись немного более узнаваемой прежней Таней. Она положила голову мне на плечо и коснулась поцелуем моей шеи у самой ключицы. Моя рука невольно уже, привычно, погладила её по волосам, и я шепнул, с подступающим к горлу комом обиды за то, что сделали с ней:

— Ложись, милая, отдыхай! Всё кончилось.

Она ткнулась носом в то место, которое целовала, и я почувствовал, как она молча согласно кивает. Затем, не поворачивая ко мне своё лицо, видимо, стесняясь своих слёз радости, повернулась и зашагала странной походкой в дом.

Успокоившись, точнее, заставив себя успокоиться, я покурил и тихонько зашёл в дом.

Таня спала глубоким сном, разметавшись на кровати в позе звезды. Неожиданно я услышал, как в её животе глухо булькнуло, и из дыры между ног, на простыню стала вытекать белёсая слизь. Во мне появилось внутреннее убеждение в том, что в жену закачано просто гигантское количество спермы, которая теперь несколько дней будет из неё сочиться.

Она спала и спала. Вечером, даже до наступления темноты, я осторожно пристроился на краешке постели, и, оттого, что внутренне и сам расслабился, тут же уснул. Проснулся я утром от непривычного ощущения того, как ласково щекочет мой член, охваченный ртом, язык жены. Очень скоро я начал охать, чувствуя, что долго не продержусь, и с некоторым стыдливым испугом ощутил то, как выстреливаю семя в рот своей любимой. Она не отпрянула, со словом «Фу!» и брезгливо сморщенной рожицей. Она проглотила весь мой заряд и высосала остатки. Облизала начисто член и только тогда оторвалась от моего паха. Я увидел её радостное лицо.

— Милый, тебе понравилось? Я старалась.

— Божественное ощущение!

Она вздохнула, и немного смущённо пояснила:

— Ты столько ждал меня! А я пока не могу.

— Почему?

— Ну, ты же видел, во что меня там превратили! Всё пройдёт, будет как раньше, ты не переживай!

— А чем это они тебя так?

Жена смутилась и густо покраснела, но, ответила:

— Хозяин любитель посмотреть, и последние два дня он сидел и смотрел, как два бугая с толстенными… Первый раз было очень больно, я оборалась, а он сидел и с восторгом наблюдал. Я немного сошла с ума.

— Не заметно – улыбнулся я.

— Да, точно. Я всё время вспоминаю не тех мужиков, которым меня отдали до этого, а тех «жеребцов», их огромные члены в руку толщиной, как сначала было очень больно, а после так сладостно, что сознание теряла! Сашка, я сошла с ума: на второй день я уже сама их хотела! Сама впихивала в себя, и терпела боль, а после – наступал оргазм.

Не могу терпеть. Поможешь мне?

— Конечно! А как?

Жена легла на спину и вставила себе в дыру между ног обе ладони, до больших пальцев, и раскрыла огромную дыру, сочащуюся чем-то слизистым.

— Дай руку!

Я послушно протянул.

— Сожми ладонь лодочкой, большой палец в ней!

Я выполнил указание.

— А теперь суй, как можно глубже!

Я, неожиданно легко, вошёл в жаркое лоно супруги, погрузив кисть.

— Глубже!

Из-за сухости рука продвинулась с трудом, но, смазанная сочащимся из жены, постепенно вошла до середины расстояния от запястья до локтя.

— Сожми кулак. Подвигай взад – вперёд и повращай кулаком, только осторожно.

От удовольствия Таня прикрыла глаза и шумно задышала ртом.

— Там шишка такая, пальцем легонько постучи по ней.

Я выполнил, и жена завыла и аж дугой выгнулась навстречу, начала протяжно стонать. Я всё продолжал: постукивал и поглаживал. Затем снова двигал рукой, всё быстрее, пока Таня не завыла грудным голосом и не обмякла, достигнув концовки.

Едва я начал вытягивать руку, она прошептала:

— Не надо! Не вынимай! Так хорошо! Приятно.

Она лежала и молча наслаждалась ощущением покоя и заполненности, а у меня же в голове крутился вопрос, лишающий покоя, и я спросил:

— Тебе так делали?

Таня немного смутилась и помолчала, прежде, чем ответить:

— Да, в последние дни, пока те, с «конскими» отдыхали. Сделай ещё раз так!

Я повторил, и жена, отдохнув, попросила ещё. Она повторяла это слово ещё два раза, и ещё два раза я доводил жену до полузабытья от удовольствия!

Насытившись, она начала испытывать неловкость и стыд за то, каким образом муж делает ей приятное.

— Зачем они так делали?

— Не знаю. Может, чтобы снять на видео, или, чтобы босс насладился зрелищем.

Она незаметно задремала, и я осторожно извлёк предмет услады из жены, стараясь не задеть пальцами шишку зёва матки, чтобы не разбудить. Она, конечно, проснулась, но сделала вид, что не до конца, а после и в самом деле задремала.

Посмотрев на руку, вымазанную остатками спермы и слизью, я испытал отвращение, чуть не до рвоты, и выскочил смывать это непотребство.

Странно – она совершенно спокойна, будто ничего ужасного с ней не присходило! Она что, так легко приспособилась? Ей самой это понравилось? Странно. А может, женщины вообще легко приспосабливаются к членам, которыми их трахают? Боже мой! Как же хочется жрать!

На запах яичницы с любительской колбаской на кухню вышла жена. Она улыбалась, глядя на меня. Нежно, безмятежно, будто после дурного сна, ужасы которого оставила там, в прошлом. Я глянул на неё и сам расплылся в улыбке. Мне было реально хорошо! Хорошо оттого, что рядом женщина, которая меня любит, потому, что её гораздо больше волнует не то что с ней было, а то, что я — здесь, рядом с ней, не отвернулся от неё.

— Кок!

— Это на море.

— А мы где? Остров Крым, и мы — потерпевшие кораблекрушение островитяне.

— Да, уж! Будем считать, что ты при этом кораблекрушении пострадала больше моего – дикари тебя схватили и творили всякие непотребства, но тебе удалось вернуться на берег и вновь встретить меня. Посмотреть в глаза и спросить…

Таня прервала меня:

— И спросить: милый, со мной делали такие вещи, о которых стыдно тебе рассказывать, целую неделю меня насиловали дни и ночи, почти без перерывов! Милый, ты всё так же любишь меня, после всего этого?

И я немного пафосно ответил жене:

— Да, моя любовь – не в чреслах, она – в душе живёт! И я верю, что у моей любимой она живёт там же.

— Романтик! Знаешь, иногда я думаю о том, почему полюбила такого мальчишку, младше меня, уступающего другим женихам и карьерным положением, и заработком, и даже размерами члена! Милый, ты – неисправимый романтик! С ног сшибаешь этим девушек.

— Не замечал!

— И хорошо, не смотри по сторонам, смотри только на меня!

За милой беседой мы позавтракали, чувствуя себя просто отдыхающими на море. Я не ожидал, что вообще возможно так себя вести после всего этого, но в нас царила странная лёгкость – страшное миновало, и мы стремились к положительным эмоциям. Говорят, что так бывает, от моральной усталости. Хотелось праздника, и мы старались создать его. Сказать то, что Таня сделалась прженей – было бы неправой, она изменилась. Даже то, как она смотрела на меня, как-то иначе. В этих взглядах читалось уже иное отношение ко мне, как у взрослой женщины к милому мальчику, мало что знающему о любви и сексе, но, тем не менее, дорогому ей.

Одевшись, отправились в магазин купить шампанского и шоколадных конфет, а купив искомое, вновь скрылись от палящего солнца в доме. Савастопольское игристое не имело тогда ажиотажного спроса – все хотели покупать только Новосветское, и я отрывался. Но, горчинка всё же пролезла в нашу работу по захоронению в памяти бывшего с женой. Ещё по дороге в магазин она часто делала остановки, переводя дыхание.

— Саш, они со мной наверное, что-то сделали: такое ощущение, будто кто-то низ пальцами теребит, возбуждая, давай медленным шагом пойдём!

Я сбавил обороты, и жена зашагала, грузно опираясь о мою руку.

— Знаешь, у нас в школе одну учительницу старшеклассники напоили и поимели, человек десять, по очереди, и одна старая уже, учительница, биологичка, посоветовала ей просто больше ходить пешком, чтобы там всё скорее вернулось к прежним размерам. Ты не пугайся, это что-то связанное с мышцами, быстро восстанавливается!

— Странно, а почему та учительница не сообщила? Её бы пролечили медики!

— Ага! У нас такая система, что на неё бы вину и повесили! Уволили без права работать в школе, и всё! Что бы она тогда делала!

— Репетиторством занималась бы!

— Это же не официальный заработок, ты же понимаешь, и в учительский стаж не идёт!

И тогда, раз уж пошёл такой разговор, я спросил:

— Тань, а эта татуировка, зачем она?

— Ещё перед всем ужасным. Подмешали что-то, и я вырубилась, а когда проснулась, уже была эта стрекоза. Этот, уголовник, сказал, что всех своих женщин так метит, чтобы другие их не трогали. Хоть здесь повезло – приставать никто не станет!

Я засмеялся:

— А кто возле лобка увидит! На пляже никого рядом нет!

— Саш, тебе неприятно её видеть? Слышала, что как-то выводят.

— Пускай будет – симпатичная, и на тебе смотрится.

— Ты серьёзно? – удивилась жена.

Некоторое время мы шли молча, а после она сказала:

— Знаешь, а я ведь в детстве очень любила стрекоз! Правда!

Позже, лет через пять, в девяностые, когда уголовники заполонили наш город, и невольно приходилось общаться с ними, я узнал, какое значение имеет изображение стрекозы в их мире. Если проститутку, ходящую под сутенёром, метят бабочкой, то, так сказать, вольнонаёмную, которая тоже, спит за деньги, но, когда сама этого хочет, и с теми, кого сама выберет — стрекозой. Обычно она занимается этим не ради денег, а для собственного удовольствия чувствовать себя проституткой, и деньги за это принимает для того, чтобы соблюсти играемый ею образ. Я тогда долго ломал голову, стараясь понять женскую логику, и пришёл такому, возможно, что ошибочному, решению: проституция – мера вынужденная, ради выживания, и быть жертвой этой необходимости, не так стыдно, как если бы женщина признала себя блядью, которой просто, хочется, часто и много. Хочется так сильно, что уже всё равно, с кем, вот и играют обречённость проститутки.

А пока мы стремились освободить свои мысли от семи дней жены в руках мафиози местного розлива. Именно поэтому она постепенно рассказала, опуская многие подробности, про то, как там было, как смирилась со своим новым положением общедоступной девочки, привыкнув к обильному сексу, начала получать от такого обилия удовольствие. Я понимал то, что после жена ничего не захочет вспоминать и рассказывать, и сейчас выкладывает для того, чтобы после закрыть эту страницу жизни и мои вопросы, связанные с ней.

Отметив возвращение супруги к нормальной жизни, я предложил ей пойти искупаться, полагая, что морская вода тоже, благотворительно скажется на состоянии низа жены. Она согласилась, понимая, что никто её не увидит. Почему-то она думала, что все вокруг видят и понимают её растраханность, будто это на ней написано.

Дорога проходила мимо сада с грецкими орехами на деревьях. Они в это время были ещё не вызревшими, но мне нужно было другое, когда я нарвал их целую пригоршню. По опыту я знал о содержании йода в шкуре орехов. На пляже, разложив Таню в призывной позе, я начал старательно вымазывать соком из шкурок сначала истерзанные соски жены, которые так и стояли торчком, почти не опадая, а затем: клитор и губы, вульву. Жена морщилась.

— Щиплет немного.

— Ничего, потерпи, это сок в ранки попадает. Скорее всё заживёт!

А после мы купались и Таня блаженствовала.

Не говоря друг другу, мы всё же испытывали некоторое напряжение от ожидания того, что на пляже может появиться Дима. Неприятно было нам его увидеть. Но страхи оказались напрасными, видимо и ему было стыдно попадаться нам на глаза.

Вечером, когда супруга попросила меня повторить утреннее проникновение в неё рукой, на удивление, ничего не получилось – я просто не смог просунуть туда свою «лодочку»! Это меня и радовало и печалило: как же ей получить свою долю сладости! Она промолчала, и, падая спиной на постель, увлекла на себя. Вход приятно охватил кольцом, но только вход, а дальше была пустота! Я испытал некоторый испуг: мой член не самый маленький, но он висел в пустоте! Не касаясь стенок или дна! Только у самого входа я чувствовал нежное касание кольцом тела жены. Но, настоящий ужас я испытал, когда попытался подвигать своим достоинством и почувствовал то, как податливо разошёлся вход в лоно, и оно поглотило меня вместе мошонкой! Я был в полной растерянности. На Танином лице тоже, отразилась тревога:

— Я тебя совсем не чувствую, только у входа!

Молча, я скатился с супруги, не зная, что делать. И она, стараясь загладить такую неприятность, вновь, как утром, охватила ртом мой член и ласкала до тех пор, пока я вновь не разрядился в него. Таня смущалась своего нового умения, понятно, каким образом обретённого, и слегка покраснела, когда разогнулась, и снова села рядом. Она с трудом проглотила моё семя и виновато обронила:

— Такая сухость во рту! Запить бы чем-то. Нашлась бутылочка пепси-колы, которая с поезда так и лежала в сумке.

Я открыл бутылку. Едва она сделала несколько глотков, как раздался дверной звонок. На квартире мы ходили голышом, поэтому Таня сразу потянулась к своему халатику, а я выглянул в окно, и увидел Диму.

— Дима пожаловал.

— Ты ему сказал, где мы остановились?

— Да, без тебя. Сидели, выпивали.

Таня, отбросив халат, пошла сама открывать дверь.