— Нет, нет граф! И не уговаривайте меня! – сказала мадам Одинцова, поворачиваясь к зеркалу и снова принимаясь пудрить носик, — На Зайончковского я нипочем не пойду! Пойдемте лучше играть в крокет.

— Помилуйте, Вера Александровна! В нашем захолустье столь знаменитые актеры не каждый день выступают!

— Но как я появлюсь в театре без мужа? Что люди скажут?

— Ах, мадам! Вас все еще волнуют эти условности? На дворе вторая половина столетия, имеет смысл проще относиться к таким вещам!

— Вы полагаете?

— Совершеннейшим образом, сударыня. Позвольте составить вам компанию сегодня вечером!
Вера Александровна с грустью посмотрела на бойкого визитера. Молодой граф Ростоцкий нетерпеливо одернул парадный сюртук.

— Скажу вам как на духу… — вздохнула графиня, — Зайончковский тут ни при чем. По сути дела мне нечего надеть в театр.

— Как так? У вас вполне приличный гардероб, всем это известно.

— Увы, все в прошлом.

Молодой граф пожал плечами. Он всегда немного робел перед роскошной светской львицей, каковой считалась графиня Одинцова, и даже мысли не мог допустить, чтобы в ее жизни могли возникнуть подобного рода затруднения.

— Не смею любопытствовать о причинах, но не связано ли это с не слишком удачной карьерой вашего супруга?

— Отчасти, граф. Дела мужа и впрямь в расстройстве. Но правда и то, что большая часть туалетов стала мне попросту мала. Да-да, не удивляйтесь, милый Сергей Алексеевич… Впрочем, кажется я нашла способ с этим бороться.

— Какой же?

— Вы не поверите – промывания кишок!

— Отчего же не поверю? Известное средство. Но разве оно помогает?

— Я договорилась с одним фельдшером… мне его рекомендовала Сиси Вилькицкая. Прежде она регулярно принимала эти процедуры.

— Сиси? Но она и так худа до неприличия!

— Увы, граф, обо мне такого уже не говорят…

— Не расстраивайте себя попусту, графиня. Лучше спойте мне. Я обожаю романсы в вашем исполнении.

— Ах, я сегодня, право, не в голосе…

— Не заставляйте себя упрашивать, — сказал Ростоцкий, передавая мадам Одинцовой украшенную розовым бантом гитару.

— Ну, что ж, граф… если вы так настаиваете… — смущенно ответила Вера Александровна, беря инструмент в руки.

Комната наполнилась трепетными переборами струн, и молодой граф замер в благоговейной неге. Но едва графиня раскрыла рот, как в комнату постучали.

— Кто там? Ты, Глафира? – спросила мадам Одинцова, откладывая гитару, — Всегда она не вовремя…

В дверях показалась белобрысая щуплая девушка в сером полотняном платье и кружевной наколке.
— Барыня, фершал прибыли!
— Ах! Ну, так впусти его!
— Так они ужо на кухне – чаевничают. Я сказала, вы занятая, родственник у вас гостит.
— Экая ты деликатная! Воду нагреть не забыли?

— А мы ее прямо в самоваре… — прыснула Глаша, — А потом уж в жбан перелили. Ничего, што так?
— Наверное, можно, — пожала плечами графиня.

— Вы бы видели, какой у него клистир, — заговорщицки понизила голос девушка, — Преогромный!
— Такой и нужно. В книжке как сказано? Полведра на один сеанс!
— Помрете ведь…
— Ступай, дура! – с нервной улыбкой выпроводила служанку графиня, — Видала эту задницу? Туда и цельное ведро, поди, влезет…

— Вы несправедливы к себе, мадам, — напомнил о себе сидящий в кресле молодой граф Ростоцкий, — По мне, так ваша попа еще вполне изящна! И зачем вам эти клистиры?

— По-вашему, задница сорока дюймов в обхвате – это нормально, граф? И талия тридцати двух – тоже?!
— Помилуйте, все могло быть много хуже. А потом, ваш муж, похоже, ничуть не против…

— Мой муж – мужлан и солдафон, и вы это знаете, граф! – скривилась мадам Одинцова, — Его понятия о женской красоте сродни кавалеристским… Там, где вы видите у дамы попу, он видит круп!

— Да, но вы совершенно уверены, что, мучая себя клистирами, станете стройной, как пятнадцатилетняя гимназистка? Разве нет других способов?

— А что мне остается? – зарыдала графиня, — Посмотрите, какой посвежевшей вернулась с вод княгиня Беклемишева! На последнем балу у нее было семь ангажементов. Семь! Но, увы, поездка в Карлсбад для меня ныне непомерная роскошь. Все, что я могу себе позволить – это визиты фельдшера, несколько ведер воды с серных источников и вот эту книжку…

— Ну, ну, успокойтесь, мадам! Стало быть, вы твердо решились. Ну что ж… Полагаю, мне следует выйти?
— Вот уж нет! – в глазах графини запрыгали бесенята, — Останетесь, и будете держать меня за руку! А пока помогите мне расшнуровать корсет…

— Помилуйте, прилично ли такое?
— Неприлично бросать женщину без дружеского участия! Сегодня первая процедура. Вы думаете, я совсем не волнуюсь?
— По вашему виду я бы этого не сказал.

— Отнюдь, граф. Я всего лишь слабая женщина, и мне, как и всем, может быть волнительно. И еще я очень боюсь боли.
— Да, при постановке клистира такое случается.
— Но красота требует жертв, не так ли? – кокетливо улыбнулась графиня, стягивая чулки.
— О, мадам! Я часто слышал об этом, но вашим самопожертвованием я просто потрясен!

— Мадам, вам уже когда-нибудь ставили клистир? – спросил фельдшер, деловито разматывая длинную медицинскую кишку из крашеной резины.

— Да, — кивнула графиня, — Иногда, перед балами. Приятного мало, но цвет лица действительно улучшается.
— Прекрасно! Но, мадам, целых шесть кварт воды… Может быть, начнем хотя бы с трех?
— С трех? – высокомерно посмотрела на него графиня, снимая кружевное исподнее и оставаясь в одном пеньюаре, — Мы не в игрушки играем, доктор! Наполняйте доверху!

— Вы уверены, мадам? – фельдшер был польщен, что его назвали «доктором», но все-таки резонно засомневался в возможностях организма пациентки, — Доверху – это, с вашего позволения, когда уже в ветеринарных целях…

Вместо ответа графиня гордо возлегла на покрытую пледом софу и задрала пеньюар.
— Полведра! И чтоб ни каплей меньше. Я не намерена с вами спорить – просто делайте, что я говорю, и все!

— Как вам угодно, мадам, — пожал плечами фельдшер и долил кружку до самых краев, — Теперь лягте на левый бок, согните ноги – и приступим.

Госпожа Одинцова отвернулась к спинке софы и эротично поджала колени к самой груди, открыв шикарный вид на пухлую румяную задницу. Молодой граф Ростоцкий невольно залюбовался ее формами, решительно не понимая, что в них нужно было улучшать.

— Сергей Алексеевич! Ну что же вы стоите, как истукан? Сядьте рядом и возьмите меня за руку!
Фельдшер тем временем смазал наконечник клистирной трубки постным маслом и, раздвинув восхитительные половинки графини, нацелился в узкую дырочку ее ануса.

— Мадам, вы готовы?

Когда наконечник, скользя, вошел внутрь графини, молодой граф почувствовал, как холеные наманикюренные пальчики Веры Александровны больно стиснули его запястье.
— Не беспокоит, мадам?
— Хм…

Тотчас же фельдшер повернул кран на трубке, и тиски пальцев на руке графа стали напоминать железные. Лицо графини приобрело тревожно-озадаченное выражение. Кажется, у нее перехватило дыхание.

— Ах, разбойница! – судорожно выдохнула она через несколько секунд, рыская глазами в поисках горничной, — Признайся, мерзавка, ты туда кипятку налила!

— Что вы барыня! Рука терпела! – пискнула из-за дверей Глаша.

— Помилуйте, мадам! – заступился за девушку фельдшер, — Как можно-с?! Температура строго, как на источниках – сорок градусов по Реомюру-с!

— А кишки все-таки крутит, — пожаловалась графиня, беспокойно суча ногами.

— А вы как хотели, милая Вера Александровна? – шепнул ей на ухо граф Ростоцкий, — Это все-таки клистир, а не поцелуй Амура!

— Ехидство вам не к лицу, Сергей Алексеевич! – в тон ему ответила графиня, — Но если хотите, можете меня поцеловать.

Оглянувшись на фельдшера, занятого поправлением трубки в заднем проходе пациентки, граф украдкой нагнулся и чмокнул мадам Одинцову в украшенное изящной сережкой ушко.

— Ах, озорник! Но как все-таки томительно делается от этого клистира…

— Дышите глубже животом, и все пройдет, — посоветовал фельдшер.

Графиня, напрягая живот, с шумом задышала. С минуту она терпела молча. Но, похоже, неприятные ощущения никак не проходили.

— Ох, матушка заступница! О-ох, святые угодники! Да что же это такое?! – вполголоса забормотала она, жмуря глаза и кривя рот в болезненной гримасе.

— Вера Александровна, как вы? – участливо поинтересовался граф Ростоцкий, чувствуя, что хватка ее пальцев снова усиливается.

— Ах, друг мой, — простонала графиня, поворачивая к нему покрытое испариной красное лицо, — Я и не думала, что это будет так тяжко…

— Мадам, вам нехорошо? – забеспокоился фельдшер.

— Нет, я еще могу терпеть! Я должна!

— В таком случае рекомендую вам лечь на спину и слегка согнуть ноги в коленях. Думаю, так госпоже графине будет легче принимать воду дальше.

Кряхтя, охая и колыхая нелепо торчащей из задницы резиновой кишкой, мадам Одинцова с помощью графа и фельдшера медленно перевернулась животом кверху. Сразу стало заметно, что он округлился и вздулся, хотя, судя, по количеству воды в клистирной кружке, процедура была еще далека до завершения.

— Глаша! – позвала графиня, в изнеможении откидываясь на подушку.

— Што вам, барыня? – отозвалась служанка.

— Намочи-ка мне компресс… что-то меня в жар бросило…

Глядя на добровольное истязание своей госпожи, Глафира испытала к ней жалость и сочувствие.
— Эк, вас, барыня… Больно, поди?
— О-ох, о-ох…
— Так зачем тогда?
— Не твоего ума дело! – вяло огрызнулась графиня, — Тащи компресс, кому сказано!

Глаша пулей метнулась за дверь. Вера Александровна с тоской посмотрела ей вслед и судорожно сглотнула.
— Позвольте проверить ваш пульс? – снова выказал беспокойство фельдшер.
— Прошу вас, — тяжело дыша, отозвалась графиня и протянула ему слабеющую руку.

Фельдшер посмотрел на «брегет», засекая время.
— Полагаю, вам достаточно, — оценив состояние пациентки, сказал он.
— Разве уже все? – недоверчиво спросила мадам Одинцова, косясь глазами на висящую над ней огромную клистирную кружку.
— Нет, но…
— Ну, коли нет – продолжайте! – снова судорожно сглотнув, приказала графиня.

— У вас кружится голова? Вас тошнит?
— Немного, но что из того? Полагаю, так и должно быть…
— Внутри вас уже почти четыре кварты жидкости! – возразил фельдшер, решительно перекрывая кран, —

Поверьте, этого более чем достаточно для хорошего клистира! А участвовать в ваших пытках я не намерен.
— Откройте немедленно воду! По-вашему, я менее терпелива, чем княгиня Беклемешева?
— Помилуйте! Да при чем тут она?
— Княгиня уверяет, что в Карлсбаде могла принимать даже по цельному ведру за один сеанс! – сказала графиня, придирчиво ощупывая раздувшееся от воды пузо, — И посмотрите на нее теперь? Какая грация! Какой здоровый цвет лица!

— Глупости, мадам! Не может такого быть! Что за людоедская методика?
— По-вашему, ученые книжки врут?
— Какие книжки?
— А вот! Как у вас с немецким?
— Неплохо, мадам. Я сам из немцев.
— Ну вот и изучайте на досуге. А пока закончим!

Покачав головой, фельдшер вновь открыл кран на трубке. Графиня сосредоточенно затихла. Видно
было, что выдерживать клистир стоит ей невероятных усилий, но она продолжала мужественно сносить тяготы мучительной процедуры.
— Барыня! Барыня! Вот!

На лоб графини легла намоченная в холодной воде тряпица; она благодарно кивнула в ответ и утомленно прикрыла глаза. Граф Ростоцкий с максимальной нежностью погладил Веру Александровну по руке, понимая, что ей сейчас необходимо внимание. Потом не удержался и сквозь пеньюар осторожно провел ладонью по ее горячему и твердому как камень животу.

— Господи… – не открывая глаз, простонала Вера Александровна, — Как княгиня могла такое терпеть?!
Сдавленный смешок фельдшера прозвучал в этой обстановке, как утонченное издевательство.

— Что вас так развеселило, господин Граббе? – с трудом повернула голову графиня.
Фельдшер посмотрел на лежащую с клистирной трубкой в заднице красивую женщину, как на умалишенную. Потом бросился к кружке.
— О майн готт! Ни капли! Боже! Я преклоняюсь перед вами, мадам!

— В чем дело, сударь? – слабым голосом спросила Вера Александровна, — Я уже могу пойти в уборную?
Предупреждаю, я держусь из последних сил!

— Понимаю, мадам… но сначала надо извлечь трубку из вашего ануса. Вот так, замечательно. Теперь можете опорожниться.

Держась обеими руками за живот, словно баба на сносях, графиня тяжело поднялась с софы и засеменила в уборную. Глаша вела ее под руку.
— А я-то тоже хорош – поверил в эти истории про новые карлсбадские методы! – усмехнулся фельдшер, сматывая трубку в кольцо, — Нет бы головой подумать – ну какие могут быть клистиры по полведра за раз! Я еще понимаю – в казематах инквизиции, если бы мадам была ведьмой…

— Нельзя ли объяснить по существу, сударь? – нахмурился граф Ростоцкий.

— Извольте, — фельдшер ткнул пальцем в оставленное графиней пособие по водолечению, — Вот глава про кишечные орошения. Там действительно фигурирует общая норма от шести до двенадцати кварт минерализованных вод за один сеанс промывания. То есть, от полуведра до цельного, как изволила выразиться мадам.

Но – замечу – воду ни в коем случае не вводят единовременно! Только порционно, понимаете? Фактически, это должна быть серия из нескольких клистиров, после каждого из которых пациент опорожняется и отдыхает! Здесь об этом вполне определенно прописано. А то, что мы сейчас проделали с нашей обожаемой графиней, иначе, как средневековым изуверством, назвать нельзя. Я вообще не понимаю, как мадам перенесла все это без криков и слез!

— Я тоже, — потрясенно произнес молодой граф, — Надеюсь, она не слишком пострадала?
— Думаю, что нет. Но повторять такие эксперименты я бы ей настоятельно не рекомендовал. Хотя, должен признать, мы иногда недооцениваем стойкость наших женщин…

Из дверей уборной внизу раздавались звуки, сродни водопаду. Они то затухали, то прорывались с новой силой. Иногда к ним примешивались стоны облегчения графини и сочувственное оханье Глаши.

— Это надолго, — заверил молодого графа фельдшер, — Кишечник мадам был буквально надут водой…
— Не желаете ли коньяку? – предложил граф.
— Простите великодушно, мне еще прием вести, — вежливо отказался фельдшер.

Тем не менее, он честно дождался возвращения мадам Одинцовой и, когда та спустя примерно четверть часа – бледная, но вновь с горделивой осанкой – поднялась в свой будуар, как мог, разъяснил ей суть ее заблуждений. Графиня была поражена ничуть не меньше молодого графа.

— Как, господин Граббе? Здесь правда так написано?
— Совершенно, мадам. Поверьте, я знаю немецкий не хуже латыни.
— Так, значит, Сиси Вилькицкая вовсе не переносила таких мук? И княгиня Беклемишева тоже?
— Решительно нет. В Европе вообще очень внимательные и сочувствующие доктора.

— Боже, а я-то устроила себе черт знает что! – покачала головой Вера Александровна, принимаясь натягивать чулки, — Но, знаете, доктор – живот, конечно, до сих пор побаливает, но в теле такая приятная легкость образовалась…

— Тем не менее, мадам – кстати, я уже говорил это вашему мужу… то есть, простите, родственнику…
— Родственнику? – удивленно вскинула брови мадам Одинцова, — Ах, ну да…

— Итак, несмотря ни на что, в следующий раз я предлагаю вам все же разделить воду минимум на две, а то и на три порции. Процедура займет немного больше времени, но избавит вас от ненужных страданий.

— Разумеется, господин фельдшер. Откровенно говоря, сегодня я была близка к обмороку.
— Неудивительно, мадам. Повторяю, я преклоняюсь перед вашей стойкостью!
— Признаться, я держалась только по одной причине…
— Какой же?
— Не хотелось испортить софу.
— Ценю ваш юмор-с. Когда мы увидимся в следующий раз?
— Полагаю, завтра?

— О, нет, мадам. Вашему кишечнику определенно нужен отдых. Предлагаю отложить все процедуры до пятницы. А я тем временем изучу эту прелюбопытнейшую книгу. Вы позволите?
— Разумеется, господин Граббе! Кстати, вот ваш гонорар…
— Благодарю, сударыня. И еще раз напоминаю – самолечение, даже в благих целях, может привести к печальным результатам.

Когда фельдшер со своими медицинскими причиндалами вышел из парадного и направился к коляске, графиня грациозно присела на пуфик и, заложив ногу за ногу, томно посмотрела на Ростоцкого.
— Ну что, муж мой во языцех? – не без иронии произнесла она, — Стала я лучше выглядеть?
Несмотря на только что перенесенные страдания, вид у графини был цветущий.
— Да, но так мучиться ради этого…
— Ах, какие пустяки право! Скажите, что вы испытывали, глядя на меня?
— Мне было вас жаль, — честно признался граф, — И еще… я вас хотел.

Вера Александровна, еще только недавно запросто сверкавшая перед графом голой задницей, вдруг стыдливо зарделась, как маков цвет.
— О, вы еще так молоды и порывисты, — прошептала она, нервно теребя подвязку на чулке, — Вам не стоило говорить такие вещи!

В ту же секунду, притянутый цепкой рукой за галстук, граф упал в ее объятия.
— Но раз вы их сказали… — задыхаясь от возбуждения, зашептала графиня ему в ухо, — …то я – ваша!

Тотчас торопливые женские пальчики принялись расстегивать на Ростоцком брюки.
— Позвольте, Вера Александровна! – опешил от неожиданности граф, — Это безумие! Я не могу так сразу!
— Глупости, мой мальчик! – подмигнула графиня и жадно обхватила губами его извлеченное из брюк мужское достоинство.

— Вера Александровна, голубушка! – застонал Ростоцкий, чувствуя, что возбуждается, — Да что же вы такое делаете?!
— М-м-м… — самозабвенно урчала графиня, изо всех сил работая ртом.

Вскоре восставший елдак едва не заткнул ей глотку.
— Уф! – с усилием освободила она рот, — А теперь жарь меня этой дубинушкой, милый Сергей Алексеевич! Жарь во все дыры! Чтоб дым пошел!

Теперь уж молодой граф не заставил себя упрашивать. Первый раз он с охоткой кончил ей в жадный до любовных утех передок. Потом пошла в ход истерзанная клистиром жопа. Вера Александровна корчилась от боли, закатывала глаза, но требовала продолжения. Сергей Алексеевич млел. В кишках графини все еще оставалось достаточно горячей воды и ощущения от этого были просто непередаваемые. Закончилось все роскошным горловым минетом, после которого графиню стошнило прямо на ковер.

— Боже мой, что скажет муж! – всплеснула она руками, приходя в себя после припадка любовного безумия, — Единственная ценная вещь в доме… Глаша!

— Помилуйте! — воскликнул граф, прыгая на одной ножке и пытаясь попасть ногой в штанину, — Какая Глаша? Дайте хоть одеться! Да и муж ваш вернется только через месяц…

— Увы! Но, я полагаю, вы не дадите даме скучать все это время?
— Осмелюсь напомнить, я обручен…
— Я тоже замужем.
— Я люблю свою невесту.
— Да, но это не помешало вам только что выебать меня в жопу!

Внезапный переход благородной графини на эксцентрическое арго городских потаскух немного покоробил Ростоцкого, но смущения он не выказал.
— Надо будет – и еще раз выебу! – с вызовом ответил он в той же манере.
— Вот это другой разговор, храбрый юноша! – потрепала Вера Александровна молодого графа по щеке, — А теперь спокойно. Глафира идет…

Вошедшая служанка замерла в дверях в ожидании указаний.
— Тебя только за смертью посылать. Видишь, убрать с ковра надо…
— А что это, барыня? Никак вырвало кого?
— Меня и вырвало.

— От ведь какой злой фершал! – ахнула девушка, — Клистир аж с другого конца вышел! Бедная барыня…
— Ты, Глаша, причитать-то погодь. Давай лучше ковром займись. Отмывай, оттирай, бурой от тараканов сыпь – но чтоб никаких следов, понятно?

— Чего ж непонятного, барыня. Ковер-то, сказывают, еще батюшка-граф из Персии привез. Больших денег стоит.
— А то!
— Барыня… — робко спросила Глаша.
— Ну чего тебе еще?
— А это очень больно, когда резиновую кишку в зад пихают?

— Вот в следующий раз попрошу, чтобы тебе тоже запихнули, – пригрозила Вера Александровна, — А ну марш за ведром и тряпкой, срамница!

— Нет, нет! Не надо! – испуганно запричитала Глаша, убегая из комнаты, — Я просто так спросила!
— Вот дуреху бог послал, — усмехнулась Вера Александровна, — Проводить вас до дверей, граф?
— Окажите любезность, мадам!

И молодой граф с обворожительной мадам Одинцовой, улыбаясь и держась за руки, как лучшие друзья, вместе направились к парадной лестнице…

Леви Траут, 2008