Живу я в Японии третий год. Сначала тяжеловато было, язык плохо знал, с работой проблемы, а потом ничего, пообвыкся. Устроился поваром в ресторан «Сушито» в пригороде Дайкири префектура Санамура.

Получать стал прилично. Сначала 100 тысяч йен платили, выживал, как мог, потом догнали до 250 тысяч, стало полегче. Начал высылать деньги родителям в Челябинск.

Через полгода снял более-менее приличную квартирку в Фуидзуме. Родители приезжали погостить, так мама была в восторге от красот природы, уровня цивилизации и общего добродушия японцев. Два раза потом она приезжала еще, и сама признавалась, что влюбилась в Японию с первого взгляда, и в родной Челябинск больше не хочет.

Поэтому, логично, что я начал оформлять долгосрочные визы с возможностью продления на несколько лет. Мама сразу захлопала в ладоши от такой перспективы, а отец — наоборот: у него в Челябинске хорошая работа, приличная по местным меркам зарплата, и ни в какие чужие края он не ходок. Поэтому, путем долгих переговоров и рассуждений, решили так: пока ко мне переезжает мама, потом, как обживемся, через годик-другой, отец. Так и порешили. Хотя я понимал, конечно, что и через годик-другой отец в Японию не захочет, но маме об этом не сказал – блеск ее радостных от скорого переезда глаз был ясно виден даже через экран моего смарта.

И вот наступило 3 сентября, как в одной известной песне, и я стою на перроне на станции Фуидзумы и жду прихода поезда, на котором ко мне едет моя мама. Немножко волнуюсь, ведь я впервые буду отвечать не только за себя, но и за другого взрослого человека в совершенно чужой стране. Немного многовато для молодого человека 23 лет, не так ли?

Вот на станцию хлынул поток приезжих. Сквозь море людей пристально вглядываюсь, выискивая между азиатскими, европейскими, негритянскими и прочими лицами единственное родное лицо.

Постепенно платформа опустела, и я с улыбкой обнаружил растерянно озирающуюся женщину в светло-сером пальто.

— Мааам! – она резко обернулась, высокая женщина со светлыми волосами, небрежно собранными в пучок. Я наблюдаю, как ее милое лицо обычной славянской внешности освещается улыбкой искренней радости, и она тут же кидается мне навстречу.

— Осторожней, мам…- я постоянно забываю, насколько она крупнее и выше меня. Вот и сейчас она крепко сжала меня в объятиях и закружила по перрону.

Наконец, мы дома. Переодевшись и разложив вещи, мама порхала по квартире, от окна к окну, в восторге сжимая руки и возбужденно взглядывая на меня.

С улыбкой я пообещал ей вечернюю прогулку. Так мы и прожили 3 месяца с лишним. По будням я работал в ресторане, а мама сидела дома, или гуляла по району, наслаждаясь прекрасными видами. По вечерам мы ужинали в придорожных кафе, и были вполне счастливы. Пока не случилось 2 плохие вещи. Во-первых, отец отказался к нам приезжать. Последний его разговор с мамой получился достаточно резким и даже грубым, после этого мама весь вечер плакала в подушку. Я понял, что, наверное, мы остались одни.

Второе случилось чуть позже:

— По сути мы банкроты – я емко подытожил наше нынешнее состояние и внимательно посмотрел на нее. – Хозяин ресторана сегодня выдал мне расчет. Кризис рынка и все такое.

— И что же теперь делать? – мама беспокойно перебирала мелкие вещи на столике – ее давняя волновательная привычка. – Я позвоню отцу, попрошу денег.

— Мам, это не выход. Он один с его зарплатой нас прокормить не сможет. Да и вспомни наш последний с ним разговор – я сомневаюсь, что мы вообще нужны ему теперь.

— Я могу работать – она в волнении зашагала по комнате – в России я долго работала бухгалтером.

— Мам, ты не знаешь языка, без этого бухгалтером не возьмут.

— Я могу убирать квартиры, или мыть посуду…

— Тоже никак без языка…

— Тогда я не знаю – она в отчаянии заломила руки.

— Есть одна возможность – я аккуратно подводил разговор к нужной теме – Сейчас идет набор иностранцев на сьемки в японском шоу….

— Что за сьемки? – она еще ничего не понимала.

— Ну, как бы тебе сказать, достаточно определенной темы. У японцев вообще, все шоу – на «определенную» тему.

— Ты имеешь в виду, мне нужно стать проституткой? — мамины глаза потемнели.

— Нет, что ты мам – я старался успеть ей объяснить – просто японцы люди, весьма раскрепощенные в плате эротики, у них даже ношенные трусы в автоматах продаются.

Мама невольно прыснула.

— Да, я тоже слышала об этом.

— Во, во. Поэтому на этой их особенности можно довольно много заработать. Причем, чем экзотичней шоу, тем больше денег за него платят.

— И где же платят больше всего – мама внимательно посмотрела на меня.

Я помолчал.

— Больше всего платят в шоу «мама и сын»…. Почти миллион йен за участие.

Мама ошалело посмотрела на меня.

— Ты с ума сошел! Ты больной, я немедленно возвращаюсь в Россию.

Она бросилась к своим вещам и начала судорожно запихивать их в чемодан. Потом села на корточки и зарыдала. Я кинулся к ней. Мама крепко обняла меня и зашептала:

— Прости меня дорогой. Я знаю, что ты хочешь для нас только лучшего…

Мы разговаривали об этом два дня. Я уверил ее, что ничего предосудительного в шоу нет, максимум покажут часть голого тела, как на пляже, ведь японские законы на этот счет строги.

— У них даже порно заретушировано – убеждал я ее, а она послушно кивала.

Наконец, она согласилась, и я поехал в центр префектуры Дайкири подписывать контракт. По его условиям, как пояснила мне миниатюрная японка, один миллион йен мы получим, пройдя все семь заданий шоу. В случае отказа выполнять задания мы теряем все. Я раздумывал недолго, терять нам было нечего. Подписав контракт, я поехал домой.

Шоу должно было начаться через 2 недели, и я видел, как мама нервничает и переживает. Но делать было нечего, Рубикон перейден, нам необходимо было на что-то жить.

Мы на шоу.

Я остолбенел. Я хотел отвернуться, но против воли разглядывал свою голую маму. Она стояла среди других женщин, выделяясь среди смуглых японок большой белой гусыней, нервно озираясь и судорожно сжимая кулаки. Все её женские прелести были как на ладони – в свете телевизионных софитов они блестели, словно смазанные маслом: большие, податливые груди с крупными тёмными сосками, мягкий живот с небольшой складочкой, неровно подстриженный кустик женского естества, полноватые бедра, большая упругая попа.

Я же, с другими сыновьями, тоже сплошь японцами, стоял на другом конце сцены.

Ведущий шоу по-японски выкрикнул что-то вроде «становитесь в ряд», и послушные японки спешно потянулись за заграждение и выстроились там, хихикая и обсуждая что-то свое. Мама растерянно осталась стоять на месте под нарастающие смешки зрителей, потом, резко бросившись вслед за японками, споткнулась о телевизионный кабель и чуть не упала на ведущего. Ведущий придержал микрофон, и когда мама просеменила мимо него, отвесил ей смачный шлепок по заду, звонко разнесшийся по студии под грянувший хохот зрителей.

Растерянная и униженная, с вспухшим красным следом на заднице, мама, наконец, скрылась за ограждением, вызвав у меня жалость и стыд за нее.

Ведущий огласил первое задание. Насколько я понял, мне и другим «сыновьям» нужно было подойти к ограждению, где наши «мамы» в заранее подготовленные отверстия уже выставили свои груди, и, путем тактильного действия, определить свою маму. Как продолжал говорить ведущий, тактильное действие могло включать не только пальцы «сына», но и его рот…предлагалось, типа, вспомнить детство и вкус маминой сиси (японцы те еще затейники). Попыток дается неограниченное количество, проигравшей считается последняя по времени угадавшая семья.

И тут возникла проблема, которая потом осталась со мной на протяжении всей игры. На нас с «сыновьями» глядели восемь пар женских грудей: семь небольших смуглых и одна белая, полная, с крупными темными сосками. Мои конкуренты, по команде, кинулись к белой груди, и, выстроившись в очередь, принялись производить «тактильные действия». Я ошарашено подошел к этой очереди, услышав, как за перегородкой охнула мама, когда первый японец вцепился нетерпеливыми пальцами ей в сиськи.

Надо ли говорить, что первое задание мы с мамой проиграли, поскольку насытившиеся маминой грудью японцы по очереди отходили к своим рассерженным японкам, без труда находили свою «маму» и лыбясь в 32 зуба, отходили, держась за руки, в отведенное место на сцене.

Под конец задания впереди меня остался один японец, который, рыча, впился губами в мамину правую грудь, челюсти его двигались, как будто пережевывая, а мама сдавленно охала за перегородкой, вызывая восторг местной публики.

Наконец, отвалил и он, кинувшись коршуном к последней оставшейся японке, а я растерянно остался стоять перед маминой грудью, покрытой следами от щипков и засосов, мокрой от слюны возбудившихся молодых японцев. Я неуверенно протянул руку и потрогал мамин сосок, оказавшийся шершавым и твердым.

— Это — моя мама – сказал я ведущему.

А он заорал мне в лицо по-японски, я так понял, что мы проиграли первое задание и должны будем понести заслуженное наказание.

Меня отвели к японским парам, а маму вывели в центр сцены и приказали опуститься на колени. Испуганная и жалкая, с красными пятнами на молочно-белой коже груди, она попыталась что-то возразить, умоляюще протягивая руки к ведущему, однако, он так рявкнул на нее, что колени у мамы сами подогнулись. Стоя на коленях, она в смятении огляделась, и, мы, наконец, встретились взглядами. В глазах у мамы плескался чистый ужас.

«ЭТО – не то, что ты обещал!» — вопили ее глаза.

Мне было ее очень жалко, но сделать я ничего уже не мог — контракт есть контракт.

Ведущий опять залопотал, и я понял, что наказание у мамы следующее: раз сын не смог вовремя определить маму среди всех участниц, то мама должна определить сына среди всех участников.

Маме завязали глаза, а японцы выстроились в очередь, надрачивая свои члены. Я опять оказался в конце всех.

Наказание началось. Первый японец подошел к маме, и, сжав свой немаленький член в кулаке, принялся водить им по маминому лицу и губам. Мама инстинктивно попыталась отвернуться, но рука японца крепко схватила её голову за волосы. Наконец, она обреченно открыла рот.

– Молодец, шлюшка, – похвалил маму японец (к сожалению, я понимал японский язык) – давай, раскрывай свой ротик и бери его в рот!

Он засунул головку своего члена ей в рот и, сжав мамину голову руками, принялся трахать её в рот.

– Соси, соси, сучка.. – с придыханием приговаривал японец, силой ритмично насаживая мамин рот на свой мощный член. Я оглянулся – его «мама» весело болтала с товарками, ничуть не беспокоясь, что ее «сын» наяривает белую женщину. Похоже, что настоящими родственниками на этом шоу являемся только мы с мамой. Идиот!

Я покрылся испариной. Это было дико и неестественно, но вопреки всем доводам разума я почувствовал невероятное возбуждение. Я не должен был это делать, но я смотрел, как мама, опершись руками в пол, даёт японцу трахать себя в рот.

Японец старался загонять свой член как можно глубже маме в горло, мама давилась, хватала ртом воздух. Я видел, как раздувались мамины щеки — то одна, то другая, когда в нее упирался член, видел, как мама давится, когда головка члена слишком сильно давила на горло. Зрители тем временем возбужденно ухали, как обезьяны.

Наконец, японец обессилено отвалился от маминого рта, так и не кончив, и его место тут же занял другой. Он дал маме продышаться, а потом тоже занялся ее ртом. У этого японца член был меньше, и поэтому сосать маме стало гораздо легче. Он продергался меньше минуты и уступил место следующему. Так, постепенно, очередь дошла до меня.

Я неуверенно подошел к моей несчастной маме. Измученная и блестящая от пота, не видя происходящего, она услышала очередного претендента и с покорной готовностью открыла рот. Я закрыл глаза и почувствовал, на моем члене сомкнулись влажные губы. Стало настолько горячо и приятно, что я не выдержал, схватил ее за голову, и принялся яростно вгонять член в материнский рот. Мама кашляла, не выдержав такого темпа, из-под повязки брызнули слёзы, а я все продолжал таранить родное горло.

Наконец я вытащил член из ее рта, за ним прозрачными нитями тянулись слюни, мама тяжело дышала, опершись руками о пол.

Ведущий пророкотал что-то, что я не понял. Однако маме перевели его слова, и она, помолчав немного, промямлила: «Третий». Зал взревел от восторга, а ведущий объявил во всеуслышанье, что участница не угадала член сына, поэтому ее ждет очередное наказание:

Маму разложили ничком на сцене и ведущий начал с размаху бить плетью по ее большой упругой попе. Мама, беспомощная, только хныкала и стенала. У нее уже не хватало сил на что-то другое. Наконец, оставив множество ярких следов на ее белых ягодицах, японец приказал маме подняться на четвереньки, что с трудом и было сделано. Тут же к ней подбежали четверо служителей шоу и крепко вцепились в нее.

Мама обессилено висела на смуглых японских руках и ждала своей участи. Ведущий послюнил округлую ручку плети, наклонился над мамой и провел ручкой по ее бутону. Мама вздрогнула, дернувшись в руках у служителей.

Внезапно ведущий, до этого нежно водивший ручкой по маминой промежности, вонзил ручку прямо в волосатое лоно, так, что мама от неожиданности дернулась и заверещала, слезы без сопротивления хлынули у нее из глаз. Японец вдавливал ручку под непрекращающиеся вопли, пока не вдавил его полностью. Наружу торчал только хлыст.

— Смотрите, лошадь, лошадь – кричали и смеялись зрители, а я в бешенстве сжимал кулаки, но сделать ничего не мог. Так продолжалось несколько минут, пока наконец, первый тур шоу не объявили оконченным, и всех нас отпустили по раздевалкам.

Я тут же подскочил к маме, с моей помощью она с трудом поднялась с пола, не глядя, оперлась на меня, и мы поковыляли в раздевалку. По дороге я робко попытался вытянуть плеть из ее пизды, но мама громко охнула:

— Нет, нет, дорогой, сначала выйдем из этого ада!

До второго задания оставался один час.

Продолжение следует.