Как-то в комментарии один из читателей моих рассказов засомневался в правдивости описываемого. И даже воскликнул вслед за великим режиссёром: Не верю! Отвечаю не ему, отвечаю собирательному образу читателя. Эдакому виртуальному посетителю нашего портала.

В детстве, едва научившись читать, ты, читатель, брал в руки книжку со сборником сказок. И зачитывался похождениями героев. Ты читал, и понимал, что это СКАЗКА. Прочитав про царевну-лягушку ты не бежал на болото с целью перецеловать всех лягушек в поисках той единственной. Ты не седлал серого волка из желания превратить его в скакуна. Да он бы и не позволил. Уж с кем иным, а с этим хищником мне сталкиваться приходилось. И русалку ты не выискивал в ветвях деревьев, где она обитала вместе к учёным котом. До сих пор не могу понять, как эта девица умудрялась влезать на дерево, не имея ног. Так на то и сказка. Став старше, ты читал уже более серьёзную литературу. Ты восхищался похождениями мушкетёров, опять же понимая, что это очередная сказка, ибо на уроках истории учителя рассказывали совершенно иное. Ты вместе с Айвенго воевал с сарцинами. Ты читал книги, на обложке которых было написано «научная фантастика». Сколько там было от научного, то той же самой науке неизвестно. Тем не менее ты вместе с Ихтиандром резвился в глубинах моря. С капитаном Немо исследовал океанские тайны. Ты верил, что голова профессора Доуэля может не только разговаривать, но и рождать научные гипотезы. Ты верил. Ты вместе с хоббитами и их друзьями пробирался по землям орков. И в художественной литературе ты верил авторам. А как не поверить тому же слегка свихнувшемуся графу, которого Ленин назвал зеркалом русской революции в том, что Аннушка, запутавшись в своих любовных похождениях, решилась броситься под поезд. Тогда почему ты не веришь мне? Потому что я не совсем свихнулся? А как же тогда остальные рассказы, выложенные на нашем портале? Там наворочено значительно больше фантазии, чем в моих. Или это от того, что тот же граф мог растянуть повествование о банальном семейном случае на целый роман. Так он мог одно единственное дерево описывать на нескольких страницах. Я же ограничен рамками рассказа. Можно, конечно, пойти по пути сказочницы и рассказывать о том, как мать пыталась соблазнить сына, на протяжении нескольких глав снимая с плеча бретельку лифчика. А надо? Ты ждёшь, что я стану размазывать сопли по стеклу? Я могу. А будет ли это интересно? Предпочитаю следовать правилу киношников, преподанному героем Миронова в фильме «Человек с бульвара Капуцинов». Поцелуй — и следом героиня уже качает, баюкает бэбика. А то, как она девять месяцев таскает живот, испытывая все прелести токсикоза беременных, оставлять за кадром. Вырезать середину и склеить начало и конец. Это называется монтаж.

Дабы исключить нападки в мой адрес, ввожу в свои рассказы нового героя, имевшего реальный прототип в жизни. Все повествования от его имени, потому и претензии к нему. Хитрый ход, подсмотренный у Сказочницы, когда она описывала семейную историю от имени мифической дамы, пишущей ей письма.

Знакомьтесь. Михаил Петрович Белокопытов. Мужчина за семьдесят, ещё достаточно крепкий. Сибиряк, выходец из семьи староверов, но разошедшийся с ними на почве отношения к мирским соблазнам. Как-то: курево, алкоголь, женщины. Хотя, судя по его рассказам, с женщинами у них был полный порядок. Кто кого сгрёб… Ну, и так далее. Его жизненное кредо точь в точь кредо Витьки Полесова, незабвенного слесаря-недоучки из «Двенадцати стульев» — Всегда! То есть Петрович всегда был готов к трём вещам: К драке, к пьянке и любви женщины. Меня приметил и взял под опеку ещё пацаном. Мы с ним сошлись на почве страстной любви к охоте. При значительной разнице в возрасте, у нас сложились отношения не просто наставник-ученик, а настоящая мужская дружба. Благодаря ему я не ошёл по пути многих моих сверстников и не отправился по этапу на лесоповал. В нашем посёлке, окружённом многочисленными зонами, блатная романтика витала в воздухе, пропитывая атмосферу своими метастазами. Кастет, а то и нож — непременный атрибут в споре. Ну да то дела прошедших лет. А сейчас я не о том. Я о побасёнках от Петровича. Все претензии к нему, пусть в данный момент он и беседует с ангелочками.

— Вот послушай, расскажу я тебе случай. — Петрович, затянувшись «Примой» и пыхнув ядовитым дымком, начал очередную байку. — Это я не про себя. Это про одного знакомого. Дело было так.

Матушка в одночасье померла, оставив нам с сёстрами в наследство небольшой дом в деревне. К тому времени старшая сестра с мужем жили в другом месте, а в городе, к которому относилась деревня по районному делению, оставались мы с младшей сестрой. Семья наша дружная, делить нам было нечего и никогда не возникало ссор, разве что в детстве. Ну да того у кого не было. Старшая сразу после похорон заявила, что никаких претензий к нам не будет иметь, коли мы с младшей поделим наследство поровну. У неё и без того хватает на что жить. Она единственная из нас, у кого семейная жизнь сложилась более менее нормально. У младшей, Нинки, муж алкашит страшно, но хоть руки не распускает. Помнит, гад, как это больно, когда тебе их ломают. Мы с женой разбежались, не сойдясь взглядами на веру. Она считала себя богиней, я отказывался признавать за ней этот статус. Не ставил её даже наравне с ангелами. С чёртом — да. И даже выше его, потому что таких выкрутасов, какие заворачивала она, ни один чёрт не осилит. В его рогатую голову это просто не придёт. Так что мы с Нинушкой вроде как на одной чаше весов по семейному укладу оказались. То есть она свою калитку во время не закрыла и в неё проник козёл. И я рот раззявил, впустив в дом козу. Путь по поводу козы у бывшей супруги и имелось иное мнение. Пока старшая не уехала, решили, что делить мы ничего не будем. Я остался без крыши над головой, в своё время сдуру оформив хатку на жену. Так что я смело перебираюсь в дом, живу кум королю и сват министру, а сестричка меньшая наезжает ко мне дачницей. На том и расстались. То есть младшая со своим козлом в город поехала, а мы со старшей остались пока в деревне, договорившись встретиться на девять дней. Надо дела в порядок привести и вступить во владение официально.

То, что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги. Там, где без оных нужно было потратить много времени и нервов, всё решилось практически моментально. Заплатил — получил. Чиновник тоже хочет кушать, и кушать вкусно. Получив на руки документы, решили с Людмилой отметить это дело. Сестра у меня никогда не откажется от выпивки. На пятый десяток повернуло, а всё без царя в голове, как выпьет. И знает о своей натуре, но поделать с собой ничего не может, потому, как выпив, становится мало вменяемой. Практически без тормозов. Хорошо, что я, зная такую её привычку, припрятал спиртное. А когда она потребовала продолжения банкета, развёл руками: Нетути. От расстройства сестричка решила отдохнуть и улеглась на диване в большой комнате, как мы её раньше называли — зала. Почему женского рода? Да кто её знает. Зала да зала. Кому от этого плохо. А я по двору походил, ещё раз осмотрел теперь уже свои владения хозяйским глазом, намечая преобразования, которые будет необходимо сделать. Работа есть и её много. Времени мало, скоро уж осень, а там лишь под крышей можно что-то делать. И огород не бросишь. Матушка старалась. Помню, как приезжал по весне перекапывать да гряды делать. Эххх, да пошло оно, эти воспоминания. В дом зашёл. Сестра спала на боку, подогнув одну ногу, а вторую вытянула вдоль дивана. Ёпть! Она же голожопая! И когда от трусов успела избавиться? Меж ляжек отлично смотрелась выпуклость сомкнутых губ. Вот так сеструха. Следит за своим пирожком, подбривает. Это чтобы зятю, значит, сподручнее было драть сестричкину кунку. Волосня не мешает. А то было у меня как-то, засадил я одной марфутке. А у неё волосы, как у той красавицы из сказки, Рапунцель её имя. Так у той были волосы на голове, а у этой на пизде. И надо же было попасть нескольким волосинкам прямо меж моей целью, к которой я стремился, и головкой моего же осеменителя. Ой, как это было больно! Будто бритвой резануло. Благо совсем не распороло. Была бы у меня головка, как у змеи язык — раздвоенная. А может и лучше было бы. Расшиперилась в манде и трёт боковинки, а баба блажает от удовольствия. А если на четыре части? Развернутся лепестком да так продерут, мало не покажется. Но, видно, не судьба. Ту марфутку я всё же отодрал со всех сторон, отрываясь за умышленно нанесённую моральную травму. Физически особо не пострадал. Да, сестрица у меня вполне себе ничегошечная. Такую драть — одно удовольствие. А у меня давно уж бабы не было. Будто откликаясь на мои мысли, в штанах началось какое-то подозрительное шевеление. Будто змей-искуситель просыпается от спячки. Вот приподнимает голову, в данном случае головку, поводит ею из стороны в сторону, что-то высматривает, вынюхивает, к чему-то прислушивается. Решив, что никаких опасностей вокруг нет, начинает вытягиваться всем телом. Проталкивает голову из темноты трусов наружу, к свету. Похвальное решение. Только кому и куда он сможет сунуть свою голову? Вдруг в голове будто что-то сверкнуло, вроде как моргнула лампочка. А сестра? Она что, не баба? Или у неё кунка не такая, как у всех? И тут же закрались сомнения. Кунка-то такая же, ну так это же сестра. А как ей не захочется? Насиловать не станешь. Это раз. А два заключается в том, что это уже иная ступень, это настоящий инцест, который запретом вложен в голову с младых ногтей.

Был бы трезвый, возможно, подчёркиваю, возможно победил бы разум. У пьяненького победили инстинкты. Сел рядом с сетричкой, подвинув её ноги. Погладил, еле слышно прикасаясь, попу. Ничего попа. Да что там ничего, отличная. Мягкая, бархатистая кожа. Поглаживания становились всё сильнее, смелее и вот уже рука нырнула меж ног. Сестра, при первом прикосновении к её сокровищу, вздрогнула, слегка сжалась и тут же расслабила ягодицы и бёдра. Провёл пальцем по губкам, не особо и крупным. Встречались намного крупнее, мясистее. Меж ними было влажно и тепло. Сетричка дёрнулась, подалась задом навстречу руке, чуть сдвинула ногу, облегчая доступ к пизде. Уже смело, с каждым разом настойчивее, массировал межгубочное пространство. Меж губ, значит. Лепестки малых губ податливо разошлись в стороны, предоставив доступ к клитору и открыв тёмный зев входа. Не переставая ласкать сестрицу одной рукой, второй торопливо срывал с себя одежду. Благо не инвалид однорукий. Даже не могу представить, как бы я обходился одной рукой в быту. Оголившись, не грубо, но настойчиво, начал ставить сестричку в позу собачки. Не на неё же ложиться. Придавишь ещё. Та хнычет, вроде не понимая спросонья, чего от неё хотят, но послушно задирает зад. Ну да, попритворяться же надо. Прямо спящая красавица. Проснись, иначе так и выебу сонную. Не, не хочет. Да кому ты мозги паришь? Ты же течёшь ручьём. Ты же как губка, напитанная водой, хоть отжимай. Вон по ляжкам бежит, на диван капает. И кто из нас больше хочет? Вообще-то правильная тактика. Не сама дала, сонную поимели. Вроде непорочного зачатия девы Марии. А что, и такое случается. Читал как-то, как удивились врачи, принимающие роды у девственницы. Оказалось, что у неё очень эластичная девственная плева, да ещё с крупным отверстием в середине. А у мужа отросток несколько маловат оказался. Вот и ходила до родов в девках. Ну да моя сестричка давно не девушка, ещё до свадьбы рассталась с этим рудиментом. Нащупал головкой вход. Ииии раз!

Людка ахнула, подалась вперёд, уходя от наглого и грубого вторжения.

— Сссукааа, легче не можешь?

Удержал её за задницу. Могу. Я всё могу. И легче, и грубее. Просто так ты быстрее проснулась. Проснулась и активно задвигала задом, уже сама насаживаясь на возбуждённую плот брата. Пухлые ягодицы трепещут от возбуждения, горячая и влажная вульва ласкает головку и весь ствол. Матка покорно принимает толчки, когда головка упирается в неё. Кажется, что она раскрывается, приготовившись всасывать в себя семя. Ахи, охи, стоны и шлепки живота о задницу сестрички.

Не знаю, сколько мы занимались этим. Просто выпал из времени. Сестра простонала

— Всё! Больше не могу! Кончай!

Шлепки участились. Теперь я просто натягивал сестричку за паха на себя, насаживая её на хуй, как натягивают тесную одежду. Прижавшись, слившись в одно целое, обхватив руками, как лягух обхватывает лягушку при спаривании, просто прилип к Людкиной спине и лишь вздрагивал, освобождаясь от избыточной спермы. Вытащил не совсем опавший член. Следом показалась мутная капля спермы, повисшая соплёй.

Людка посунулась вперёд, легла. Развернулась на спину, бесстыдно выставив своё тело, сжала ноги, вытянув их на всю длину. Красивые ноги. Смотрит на меня вопрошающе. А я что? Я ничего.

— Ну?

Холодом, исходящим от этого «НУ» можно промораживать свежепойманную рыбу где-нибудь на сейнере в Японческом море. И не нужно корабля-матки с его перерабатывающими цехами. Достаточно одной лишь сестрёнки.

— Что ну?

— Ничего. Ты зачем ЭТО сделал?

— Что я сделал? А чего это чуть что, так сразу я? И вообще, чего я такого сделал? И вообще это не я.

Огляделся в поисках того, что я натворил. Или хотя бы того, на кого можно свалить вину. Мальчишки, пойманные на мете преступления, точнее, совершения какого-то неблаговидного поступка, часто так поступают. «Это не я. Это другой мальчик». Став старше, поминают беса, который их смутил, а также нечистого, который их попутал. Видимо в этот раз отвертеться от ответственности таким способом не получится.

— Не ты? — Голос сестры зазвенел от возмущения. — А кто мне наспускал полную пиз…полное влагалище? Не ты? А если сравним?

Интересно, и каким это образом она собралась сравнивать? Попробует то, что имеется в наличии на вкус и потом отсосёт, чтобы сравнить? От такого сравнения я не откажусь. Сестра разоряется, обличая меня во всех смертных грехах. Так и тянет спросить: А церковь четырнадцатого века тоже я? Ну да как же, она безгрешна, как Мария, а виноват во всём младший брат, не сумевший удержать в узде свои животные страсти, свою похоть. Так и под вышку подведут.

— Да ладно орать-то. А то ты не хотела?

— Кто? Я? Да как ты…- Сестра едва не взвилась в праведном гневе. — Ничего я не хотела. Спала я. Крепко спала.

— Ну и чего тогда проснулась? Спала бы дальше. Не хотела она. Да ты текла, как испорченный кран. Не хотела. Да ты и сейчас хочешь

— Да ты…

Так и не узнал, что там и кто там такой этот я. Навалился на Людку, рывком задрав ей ноги и прижав их к груди. Пирожок развернулся, приготовившись принимать начинку. Будет тебе хот дог с горячей сосиской. И сосиска не подвела, войдя под самый корешок в эту булочку. А дальше задвигалась, задёргалась в ней, наполненной жидкостью с чавкающим звуком. Не скажу, что брызги летели в разные стороны, но жидкости выдавливалось достаточно. Сестра не ругалась, просто стонала от удовольствия. Не костерила меня на чём свет стоит, посчитав, что успеет сделать это позже и просто наслаждалась сексом, отдаваясь ему со всей страстью. Даже не подумал бы, что в ней такое мощное женское начало и такая экспрессия. Она подпрыгивала, упираясь ногами в мои руки, держащие её за бёдра. Она крутила задом из стороны в сторону. Она просто заглатывала своей вагиной член, не желая его выпускать и разрешала лишь слегка отступить для того, чтобы взять разгон для очередного толчка головки в матку. Издаваемые звуки мало походили на те, что издают любовники в порнофильмах. Тут и чавканье мокрой пизды, и хлюпающие звуки вытекающей жидкости, и треск выходящего под напором воздуха. Думаю лишь поэтому в порнофильмах всё это происходит под музыку, да ещё и звукорежиссёры отсекают ненужные звуки. А я наслаждался этими живыми звуками ебли. Я просто тащился от них. Вся эта какофония из стонов и прочих звуков заводила, вызывала прилив крови к члену и тот лишь крепчал, деревенея, становясь оглоблей, которую я вгонял раз за разом в лоно сестры, заставляя её извиваться от страсти, от наслаждения.

Чистые, смыв пот и прочее, лежим рядышком, перебравшись на кровать. Диван отмывать надо. Слишком уж много чего с нас натекло. Я развалился на спине, сестра лежит рядом на боку, подперев голову рукой.

— Сволочь ты, не братик. И как это можно было решиться на сестру, тем более на старшую, влезть? Оторвать бы тебе твой отросток.

Она потянула член, крепко схватив его у самого основания.

— Оторви.

Хмыкнул. Не так-то это просто. Едва дело дойдёт до реальной угрозы, не токма грудью, всеми телесами встану на защиту своего, родного придатка. Не ты меня им наградила, не тебе отрывать. Отрывалка нашлась. Погоди, вот передохну и ещё разок тебя разложу, старшую. Или раком поставлю. Хоть старшая, хоть младшая, всё одно ты баба и твоё бабье дело давать мужику. А моё дело драть тебя, заставляя молить меня, чтобы не кончал раньше времени, дал бы тебе возможность кончить, то бишь получить полноценный оргазм. А пока можешь потеребить. Авось скорее встанет. Давно бабы не было, так что запасец имеется и его можно, да нет, нужно растратить на сестру.

— Жалко. Он такой хороший. — Погладила, начала водить рукой вверх-вниз по стволу, заставляя того напрягаться, разбухать, наливаясь от прилива крови. — Видишь, как ему нравится, что я его глажу. Ой, слёзка выступила. Скоро будет готов.

И она быстрее заскользила рукой по стволу.

— Ты ненасытная?

— Кто? Я? Почему это? Очень даже насытная. ТОлько я как в том анекдоте, когда одна женщина говорит, что у неё без конца болит голова. А вторая отвечает, что она без конца вообще жить не может. От меня уже муж прячется.- Засмеялась. — Нимфоманкой обзывает. А я просто хочу.

— Ну да, тоже анекдот. Дама просит врача: Доктор, я всё время хочу и не могу ничего с собой поделать. Тот отвечает: Странная вы женщина. А она: Ох, доктор, как вы меня понимаете. Вот и дайте справку, что я странная. А то все вокруг — Блядь да блядь.

Сестричка засмеялась, легла на спину, потянув меня за член, который так и не выпустила из руки.

— Сбежишь ещё от сестры-поблядушки. Дай я сама заправлю. Ага, попала. Ты только не спеши, медленно. Чтобы прочувствовала. Ох, ноженьки мои ноженьки, чую не даст братик вам поспать вместе.

— Не причитай. Это ты захотела. Нина приедет, будет легче. Твою дивизию!

— Так, с этого места подробнее. Ты, братик, и с ней успел?

— Нуууу….

— Ладно, потом расскажешь. А пока не спи, замёрзнешь. Жопой шевели, у меня уже пизда слезинки роняет, плачет, просит, чтобы оттрахали. Ааахххх! Ещё до матки и назад. Ооооо! Братииииик!