Воинский гарнизон был маленьким, и весть о том, что в одну из воинских частей прибыл служить новоиспеченный лейтенант с красавицей женой, вскоре облетела всех жителей поселка. Слух дошел и до жены начальника гарнизона, весьма любопытной особы, осуществляющей покровительство молодым офицерским семьям по линии женсовета.

—Что же ты не делишься со мной новостью? —толкнула в бок мужа любопытная супруга, когда они улеглись в кровать, и он развернул газету.

—Ты это о чем? —брови у мужа обозначились выгнутыми запятыми, хотя он уже догадался о сути предстоящего разговора.

—Не притворяйся. Ты прекрасно понимаешь, о ком идет речь.

—Так это ты про Загорских?

—А что, в наш гарнизон еще кто-то прибыл?

—Гм… Ну, и чего ты от них хочешь?

—Ты, наверное, забыл, что твоя жена— председатель женсовета. Надо же помочь молодым людям быстрее врасти в нашу обстановку?

—И что же ты предлагаешь?

—Пригласи их к нам на ужин в субботу.

—Я попрошу его, чтобы он направил свою жену к тебе в женсовет, ну а там, по-моему, вам нетрудно будет договориться, —ответил муж.

Лейтенант оказался педантом. Точно в 19—00 он позвонил в дверь квартиры начальника.

—Товарищ капитан второго ранга! Лейтенант Загорский с супругой, —начал было докладывать офицер, но хозяин дома улыбнулся и опустил его руку, прижатую к козырьку фуражки.

—Полноте, лейтенант. Вы не на службе. Здесь я начальник, —приветливо улыбнулась гостям дородная Мария Ефимовна, отодвигая в сторону улыбающегося супруга.

—Вне строя я только Николай Иванович, —поддержал жену хозяин дома.

—Виктор, —представился лейтенант, —а это моя Людмила.

Домашние с интересом поглядывали на гостей. Высокий, голубоглазый лейтенант с ежиком волос на голове выглядел молодцеватым, подтянутым, розовощеким юношей. Его Людмила же являла собой полную противоположность. В свои восемнадцать она уже выглядела настоящей дамой. С копной пышных каштановых волос, узко очерченными миндалевидными глазами, осиной талией и китайской ножкой почти тридцать пятого размера при росте в сто семьдесят пять она казалось самой Шехерезадой, сошедшей со страницы арабской сказки.

Познакомившись, хозяйка дома стала представлять гостям своих детей.

—Это Лариска. Наша старшая, —мать подтолкнула к гостям смутившуюся тринадцатилетнюю дочь. Узкобедрая, худенькая, с короткими косичками, круглым личиком и острым носиком шаловливого Буратино, девочка явно не относилась к эталону красоты.

—Это наш «Гадкий утенок», —начал было отец.

—Пап! Ты опять?! —обидчиво воскликнула дочь.

—Ну ладно, ладно. Пока— гадкий, но потом, все знают, утенок превратился в прекрасного лебедя.

… За столом было шумно и весело. Хозяин сыпал анекдотами, которые после ухода дочерей ко сну, становились все более откровенными. Гости смущенно улыбались, а Мария Ефимовна нарочито сердито стучала кулачком по спине мужа.

За полночь гости стали прощаться. Провожая их до двери, хозяин, словно невзначай, положил ладонь на талию Людмилы, а та тут же прижала ее локтем.

«А она сообразительная девочка», —смекнул офицер и пожелал гостям спокойной ночи.

Ночью благополучному семейству снились разные сны. Мария Ефимовна, чмокая губами, доедала аппетитный торт, муж принимал парад войск своего гарнизона, причем командовала парадом и отдавала ему рапорт вчерашняя красавица— гостья в форме капитана, а Лариске снился бравый лейтенант, с которым она лежала на пляже, купаясь в лучах нежного солнца.

—Ты любишь меня? —наклонилась она к юноше.

—Угу, —ответил тот, закуривая сигарету.

—Не угу, а да, —хлопнула она его ладошкой по спине и засмеялась, увидев, как он

вздрогнул.

—Нет. Ты не любишь меня, трусишка. Ты слишком боишься своей мегеры, —насупилась она и сбросила его руку со своего плеча. Но он повернул ее к себе, запустил одну руку в ее трусики, а другой крепко, за шею, прижимал к себе. Она чувствовала, как его рука хозяйничает у нее между ног. Вот его палец проехал по ее щелке, затем замер у самого входа, потом слегка вошел в нее, нащупывая клитор. Она страстно задышала ему в лицо, но его глаза и губы оставались неподвижны. И только тогда, когда он сильнее нажал на ее клитор, и она полностью раскрыла ножки, пропуская его толстый и длинный член в— Погоди, —шептала она, —ты не сможешь войти в меня. У меня еще такая маленькая дырочка. Я сама помогу тебе, милый, —она целовала его и в то же время своей маленькой нежной ручкой направляла его член в нужном направлении, пока он полностью не вошел в нее. Она впервые в жизни испытала это необыкновенное чувство совокупления. Она была счастлива. Она любила его и владела его телом.

—Поехали, —сказала она, подскакивая на этом молодом и красивом теле. Но что это? Она стала пристально всматриваться вдаль, но там была только одинокая чайка.

И тут она увидела в конце пляжа знакомую фигуру. К ним приближалась ослепительной красоты женщина в модном мини-бикини.

—Да это же твоя Людмила! —вскочила на ноги Лариска.

—Где? —он повернулся и вдруг, сжавшись в комок, стал быстро уменьшаться, пока не превратился в маленького краба, быстро, бочком, бежавшего к воде. А женщина все росла и росла, пока не превратилась в великаншу.

—Это ты, подлая, отбиваешь у меня мужа?! —раздался громоподобный голос, и великанша подняла огромную ступню. Лариска отскочила в сторону, но ступня была рядом, вот она приподнялась и…

—А-а-а! —закричала девочка и бухнулась с кровати на пол. Она открыла глаза. В комнате горел свет, перед ней стояли испуганные родители.

—Что с тобой, доченька? —встревожено спросила мать.

—Сон страшный приснился…

—Ложись, спи, —поднял ее на руки отец и уложил в кровать.

Утром на службе начальник гарнизона окинул задумчивым взглядом пожилую секретаршу и вдруг спросил:

—Вам не надоела вся эта карусель?

—Что? —не поняла седоватая женщина, устремив на начальника уставшие, печальные глаза.

—Все это, —сделал тот неопределенный жест.

—А вы можете предложить нечто другое?

—Могу. В библиотеке дома офицеров освободилось место заведующей. Там спокойнее, оклад повыше, да и работа, прямо скажем, не пыльная.

—Вы серьезно, Николай Иванович?

—Серьезнее не бывает. Вы же библиотечный заканчивали. Вот вам и карты в руки…

На следующий день пожилая женщина уже была на новой работе, любовно рассматривая и поглаживая милые ее сердцу книги, а начальник гарнизона тут же по — звонил в часть Виктору:

—Слушай, Виктор— победитель. У меня освободилось место секретарши. Работа не пыльная. У твоей половины как дела с компьютером?

—Знает в совершенстве…

—Вот и ладушки. Завтра жду с трудовой книжкой…

На следующий день в приемной начальника гарнизона появилась необыкновенная секретарша. Все, кто пытались прорваться к начальнику, разбивались о ее неприступную грудь, словно волны о скалы утеса. Вырез в ее кофточке, через который каждый мог наблюдать, как дышит это необыкновенное существо, был просто умопомрачительным, а когда она выходила из-за стола, то никто не мог понять, как она умудрялась прятать свое «сокровище» под такой мини-юбкой. Мужская часть посетителей, при виде секретарши, облизывалась, как коты,

съевшие сметану, женская— по — змеиному шипела, но шеф был в восторге, то и дело приглашая ее в свой кабинет. Она вставала из-за стола и, покачивая бедрами, словно торт на блюде, несла свое красивое тело на обозрение начальнику.

Людмила явно упивалась положением секретарши у самого большого чина в гарнизоне, милостиво принимала шоколадки от посетителей, но от особо приближенных к начальнику лиц— даже поцелуйчики в шейку.

А в это время бедная Лариска после ее первой встречи с Загорскими и того сладкого и страшного сна никак не могла забыть своего бравого лейтенанта. Она отлично рисовала, и вскоре на многих страницах ее альбома красовалось его лицо в разных ракурсах, награжденное романтическими и мужественными чертами.

… Шли дни, и однажды на выставке школьного рисунка в доме офицеров поселка появилась картина, на которой был запечатлен лейтенант Загорский на мостике своего малого противолодочного корабля. Его внимательный взгляд был устремлен в голубую даль, а над ним, на фоне обагренного закатом неба висела одинокая чайка, в коей угадывалась мятущаяся душа молодой художницы. Картина была признана лучшей, и художница получила свой первый приз.

… Прошло несколько лет. Однажды начальник гарнизона позвонил начальнику Виктора, и вроде бы советуясь с ним, спросил:

—Иван Николаевич. Есть вводная. Пришла разнарядка на офицеров, отправляемых в командировку за молодым пополнением. От тебя выделяется один офицер. Кого бы ты порекомендовал?

—Гм… , —замялся комбриг. —У меня все офицеры нарасхват. Впрочем, корабль Загорского в ремонте. Можно его послать…

—Хорошая кандидатура. Уверен, что он с поставленной задачей справится успешно.

Вскоре Загорский в составе группы офицеров убыл в командировку. Но случилось так, что свою задачу старательный капитан-лейтенант выполнил досрочно, и на сутки раньше прибыл в гарнизон. Ночь была темной, хоть глаза выколи. Виктор решил сделать сюрприз своей любимой жене, и тайком проник в квартиру. Тихо разделся в прихожей и на цыпочках подошел к приоткрытой двери спальни, откуда струился нежный свет ночника.

«Не спит, моя голубка. Читает. Ждет… ,» — подумал Виктор и заглянул в щель. Он тут же отшатнулся, не поняв того, что увидел. Еще раз глянул и остолбенел. На их любимом супружеском ложе, на спине, с широко расставленными ногами лежала его «Голубка», а между ее очаровательными ножками бойко скакали черноволосы ягодицы, и чей-то большой белый «кий» энергично забивал бесчисленные «шары» в ее гостеприимно подставленную «лузу».

—Давай! Жми! Дери меня, мой милый! —стонала жена и при каждом ударе приподнимала ноги, на что ягодицы ответили увеличением темпа, тут же перейдя в отчаянный, жесткий галоп. Жена визжала так, словно ее режут, покрывая лицо любовника страстными поцелуями, а прекрасные руки женщины с такой силой вцепились в спину партнера, что, казалось, их может оторвать друг от друга только Геркулес. Из-под впившихся в тело мужчины ногтей женщины проглядывались небольшие подтеки крови.

Перед глазами Виктора поплыли малиновые круги, в голове все помутилось, он, словно вихорь, ворвался в спальню и вцепился в пятку «работающего» мужика.

—Ты что делаешь, гад?! — заорал Загорский.

—Пошел прочь, щенок! —ответила «пятка» и так саданула его в лоб, что он отлетел к двери, ударился затылком и рухнул на пол, потеряв сознание.

… Через две недели Загорский выписался из госпиталя, но он не вернулся домой, поселился на своем корабле, и с головой ушел в работу. Жена каждый день приходила к нему, плакала, просила прощения, объясняя свою вину чрезмерным послушанием начальству и своей женской слабостью.

После этого случая служебные дороги капитан-лейтенанта Загорского и бывшего начальника гарнизона вскоре разошлись. Загорский слишком любил свою грешную жену, и, когда муки ревности перегорели в его душе, простил ей все, и они решили забыть об этом случае навсегда.

… Прошло много лет, и теперь уже капитан первого ранга Загорский завершал свою военную службу в прекрасном южном городе у самого синего моря. Легкая седина на висках еще не старила сорокадевятилетнего офицера. И его жена была еще в отличной форме, на что нередко обращали внимание мужчины, завистливо поглядывая в след сорокапятилетней женщины. Но, Загорские находились теперь в том возрасте, когда совместная жизнь им уже порядком надоела, дети разбежались по своим семейным углам, а их родителям до чертиков захотелось пожить только для себя. Людмила работала в одной из солидных коммерческих фирм, и ее нередко видели выходящей из красавца «Мерса», останавливающегося неподалеку от ее дома. Поговаривали, что сам хозяин фирмы был влюблен в свою секретаршу. Он частенько задерживал ее на работе, нередко возил с собой в длительные заграничные командировки.

Однажды, прогуливаясь по Приморскому бульвару, Загорские заинтересовались работами местных художников, выставленных на одной из аллеек. И тут Виктор обратил внимание на одну из них. На картине молодой лейтенант всматривался в морскую даль с мостика корабля, а над ним парила одинокая чайка.

«Стоп. Эту я уже где-то видел», —попытался вспомнить офицер.

—Ты не видела ее раньше? —обратился он к жене, указав на картину.

—Вроде бы видела когда-то. По-моему, та мазня называлась «Первая вахта», —ответила жена.

—Вы правы. Она и сейчас так называется, —раздался голос сзади.

—А вы откуда знаете? —не поворачиваясь, спросил офицер.

—Я автор этой картины…

Загорский повернулся и обомлел. Перед ним стояла высокая, стройная, молодая, женщина с голубыми глазами, в которых, казалось, можно было утонуть. Соломенного цвета волосы, обрамлявшие ее слегка продолговатое лицо, пышными волнами рассыпались по плечам и спине.

—Бог мой! Неужели это вы, Лариса! —бросился к ней офицер.

—А я вас сразу узнала, Виктор Николаевич. Вы почти не изменились, —протянула она маленькую ладонь.

«Да. Права была сказка о «Гадком утенке». Теперь она превратилась в «Прекрасного лебедя», —подумал офицер, нежно целуя руку женщины.

—А-а-а, старые знакомые? Сейчас начнется вечер воспоминаний. Я оставлю вас на некоторое время: мне нужно прогуляться до театра, а вы посидите здесь. Как я поняла, у вас есть общая тема для разговора, —фыркнула Людмила и величаво удалилась.

Они уселись на скамейку, и их вопросам не было конца. Оказалось, что ее отец уже давно завершил службу, и нынешний контр-адмирал в отставке коротает досуг на загородной даче. Мария Ефимовна все такая же бойкая хохотушка, младшая сестра выскочила замуж за дипломата, и вместе с ним живет в Америке.

—А вы как устроились? —спросил Виктор.

—Да, никак. Все чего-то жду…

—И чего?

—Похоже, что у моря погоды…

—Но, как я вижу, в этом вы неплохо преуспели? —указал он на картину.

—Это далеко не все, —уклончиво ответила она.

—А можно посмотреть остальное? —он просительно посмотрел прямо в ее бездонные глаза.

—Конечно. У нас в студии наши работы может посмотреть каждый…

Вскоре появилась Людмила и, ревниво передернув плечами, прервала их беседу.

Загорские ушли, а молодая художница все продолжала смотреть им вслед. У нее было такое ощущение, что она только что нашла что-то очень дорогое и тут же его потеряла. Она испугалась, что больше никогда не увидит его. Но каково было ее удивление и радость, когда на следующий день Виктор Николаевич появился в ее студии.

—Здравствуйте, Лариса! Вот я и пришел…

… Они ходили по залу, и она показывала ему свои работы, а сама искоса следила за выражением его лица.

—Но я тут не вижу ту, самую первую вашу картину, которая висела в нашем Доме офицеров, —сказал он.

—Она дома. Это слишком личное, чтобы выставлять ее напоказ, —тихо ответила художница.

—Значит, я никогда ее не увижу?

—Ну почему же. Мой дом не закрыт для старых друзей…

—Но ваш муж…

—У меня никогда его не было…

Виктор Николаевич смущенно кашлянул в кулак.

Она жила неподалеку. Двухкомнатная квартирка была со вкусом обставлена. Но больше всего его поразило то, что стены были завешаны разного размера картинами и рисунками, на большинстве которых был изображен романтического вида молодой офицер, в котором нетрудно было узнать Загорского.

Виктор подошел к женщине, положил ладони на ее плечи, повернул к себе и пристально посмотрел прямо в глаза.

—Боже! Неужели все эти годы ты продолжала любить меня? —срывающимся голосом спросил он.

Загорский притянул ее к себе и коснулся губами ее подрагивающих губ. Она не отстранилась, только пыталась ладошкой унять бежавшие по щекам слезы…

… Он осыпал ее голое тело жгучими, похожими на укусы, поцелуями, а она, прижимая к груди его вспотевшую голову, все ниже перемещала ее по своему вздрагивающему телу, пока его губы не вошли в ее тело в самом низу. Она чувствовала, как язык лижет, а губы так сосут ее там, словно хотят выпить ее всю, без остатка. Она не выдержала столь сладкой и жгучей муки и ударила прямо в его рот тем, чего тот так страстно желал.

В ее неспокойной душе, ране тихое, нежное, романтическое чувство к нему вдруг переросло в дикое, необузданное желание овладеть этим мужчиной, которого она так горячо любила и все эти годы безнадежно ждала. Она вдруг вывернулась из-под него, опрокинула его на спину, впилась зубами в его восставший орган. Она почувствовала, как в ней, культурной и образованной женщине, наделенной музой искусства, рядом шевельнулось что-то другое, жгучее, и не понятное, но такое желанное чувство самки, о котором она даже и не подозревала.

—Тише! Не то откусишь! —едва успел вымолвить он, освобождая своего «мальчика» от ее цепких зубок, как она тут же наделась на него и так понеслась, что он понял: «Это была еще не сверленная жемчужина, никем не объезженная кобылица». И он тут же «просверлил» ее желанное тело с такой силой, которую ранее никогда не применял к женщинам. Он вдруг почувствовал, что чем крепче он брал ее, чем сильнее давил ее своим разгоряченным, могучим телом, тем сильнее ее руки прижимали его к своему изголодавшемуся по любви телу, а губы шептали: «Милый! Где ты был все эти годы? Ну почему тебя не было так долго?!».

… Их «скачка» продолжалась почти до самого утра. Наконец они окончательно выбились из сил, рухнули на измятую постель и оба отключились…

… Он очнулся, глянул на окно. Там тонкими, серебряными нитями струился лунный свет. Лариса не спала. Она лежала рядом на спине, заложив руки за голову.

—Не спишь?

—Нет. Боюсь проснуться и узнать, что все это было только волшебным сном.

Он обнял ее за шею, притянул к себе. Она покорно положила голову на его грудь.

Он нежно целовал ее подрагивающие губы, пока не почувствовал упавшей на свой глаз ее слезинки.

—Мне кажется, что я никогда не уходил из этой квартиры, —тихо сказал Загорский.

—Так оно и есть. Ты же видел мои работы…

Эдуард Зайцев