Пленница тихонько постанывала, привставая и опускаясь. Изумительные карие глаза, так поражавшие взгляд на фото, были сейчас закрыты, и она явно была сейчас где – то очень далеко. Может, в сабспейсе? Вверх, вниз, вверх, вниз, с каждым разом всё ускоряясь и дыша всё чаще. Картинка начала расплываться и таять, после чего ролик закончился. Я переключилась на само письмо. Там была всего лишь одна строчка…

«Ты же знаешь, что хочешь так же, Джен. Ведь правда?»

Я долго сидела, глядя на сообщение. Затем, словно живя своей отдельной жизнью, моя рука включила видео снова, и я снова увидела, как мучается насаженная на шест женщина. Я осознала, что при мысли о том, что она испытывает, мои соски затвердели, и это привело меня в чувство. Что бы я не думала о художественных достоинствах ролика и участи пленницы, факт оставался фактом – за мной следили, пусть пока лишь в электронном виде. Но если это так, то что же дальше? Без сомнения, он знал, что я открыла это письмо – уведомление о прочтении было отправлено автоматически, и с этим я ничего уже не могла сделать.

Я удалила письмо, но сохранила ролик. Не знаю, зачем. Что – то в этом видео меня будоражило. В тот вечер, укладываясь спать, я видела перед собой всевозможные образы и испытывала всевозможные чувства… возбуждение, страх, неуверенность, трепет… всё это бурлило и мешалось друг с другом. Я не могла уснуть до глубокой ночи, но, тем не менее, проснулась как обычно… в полшестого.

Память о вчерашнем вечере ещё не изгладилась, когда я начала свою утреннюю пробежку в парке. Это был небольшой участок земли, ограниченный тропинкой вдоль реки Брисбен. В углу его стояли какие – то качели, и в полшестого утра парк по большей части пустовал.

У меня, как и у многих, был свой утренний распорядок. Начинался он с пробежки по парку, где я делала упражнения на растяжку возле скамьи, после чего бежала по тропинке вдоль реки обратно домой. Столь прекрасное начало дня мягко пробуждало меня и давало разуму возможность не спеша освоиться с окружающим миром. У побережья реки было спокойно и мирно, и это как нельзя лучше настраивало меня на балконную гимнастику.

В то утро мысли мои занимал отсмотренный накануне видеоролик. Я рассудила, что впредь с такими письмами нужно быть осторожнее и без раздумий их удалять. Постановив так, я решила поскорее забыть о вчерашнем вечере. Я не намерена была давать нескольким письмам испортить себе жизнь.

Трава была влажной после ночного дождика. Я медленно обежала вокруг парка и направилась к скамейке.

На ней лежал объёмистый тёмный конверт – с моим именем, напечатанным на наклейке снаружи.

Я застыла в шоке, оглядываясь в поисках того, кто мог бы его оставить, но никого поблизости не было. Осторожно, словно внутри была бомба, я подняла конверт. Он был тяжёлым, и внутри что – то звякнуло. Я снова оглянулась и затем вскрыла конверт. Там лежали наручники вместе с ключами. Карточка рядом с ними гласила…

«Примерь, тебе подойдут».

Быстро, словно меня застигли на месте преступления, я запихала конверт в карман тренировочных штанов. При мысли о том, что могла повлечь за собой эта находка, голова шла кругом. Забыв про свои упражения, я помчалась к реке и заторопилась домой, ничего не замечая вокруг себя.

Дело приняло совершенно другой оборот. За мной следили. Узнали каким – то образом, где я живу. Узнали мой распорядок дня. Наверняка побывали в парке сегодня утром до меня – конверт лишь чуть подмок снизу, на него не лил дождь. Кто – то знал, что я бываю в парке каждое утро – а значит, этот кто – то знает мой распорядок дня и, без сомнения, мой адрес. Вздрогнув, я оглянулась через плечо, но на тропинке никого не было. У меня начало возникать чувство, будто на меня смотрят.

Открытое вчера вечером письмо, безусловно, просигналило отправителю, что Джен Шервуд увидела ролик и явно готова к следующему этапу плана, с которым я сейчас и столкнулась. Самое страшное было даже не в том, что незнакомец знал мои привычки и мой адрес, но в том, что существовал какой – то неведомый «план». Меня сильно беспокоило, что это не случайные действия какого – то психа, а обдуманные, рассчитанные шаги, ведущие к… чему? Чем всё это должно было кончиться? Мысль об этом повергала меня в ужас. Я приближалась к какой – то паутине, но почему – я никак не могла понять.

Может, это кто – то из клиентов? – думала я. По роду профессии мне встречалась масса людей, с которыми я неизбежно общалась во время лечения. С каждым новым посещением я узнавала что – то о них, и они узнавали что – то обо мне. В последнем случае я старалась не касаться своей личной жизни, но это было непросто. Я могла обмолвиться о доме, или о предстоящей конференции в Сиэтле. На носу было Рождество, и каникулы были отличным поводом для беседы, хотя лично для меня каникул не предвиделось.

В клинике я была новичком, и в отсутствие других обязательств в виде друзей и родственников вызвалась обслуживать экстренные звонки. Людей, совершавших всякие глупости в свободное время, всегда хватало с избытком. И вообще, с учётом моего трёхнедельного перерыва в конце января на учёбу в Сиэтле мне было некогда бездельничать на Рождество.

Может, это всё – таки кто – то из пациентов, с которым я чересчур разговорилась? Мысленно я перебрала список возможных кандидатур, но не нашла там никого из ряда вон. И потом, откуда им знать о моём тайном пристрастии к садо – мазо? Я точно не стала бы это обсуждать в отгороженной занавеской комнатке с массой ушей повсюду.

В своих размышлениях я снова и снова возвращалась к Эшу. Только он знал о моих наклонностях, хотя не знал, где я живу. К тому же письма явно приходили не с его адреса, хотя как раз это обойти было несложно. Я решила поговорить с ним сегодня вечером.

В течение дня я думала о чём угодно, только не о работе. Пациенты (я по – прежнему не могла называть их как – то иначе, пусть даже это не совсем политкорректное слово) замечали, что у меня отсутствующий вид. Я придумывала какие – то нелепые отговорки.

Происшествие в парке сделало меня крайне подозрительной. Я постоянно искала тайные смыслы в том, что мне говорили и как на меня смотрели. В тот вечер по дороге домой я рассматривало в зеркало всех, кто ехал сзади, и даже сделала круг по кварталу, выглядывая подозрительных личностей в припаркованных машинах. Сказать, что я нервничала, значило не сказать ничего.

Я вошла в дом с опаской – не потому, что не ощущала себя дома, но потому, что не ощущала себя защищённой внутри него. Я проверила замки на дверях и окнах и даже заглянула под кровать, до такой степени всё это выбило меня из колеи. Обычно я любила жить сама по себе. Сейчас же я отдала бы что угодно за соседа или кого – нибудь, с кем можно было бы разделить это бремя. Да – да, подумала я, моё нынешнее положение захотят разделить просто все. Выстроится буквально очередь желающих пожить в доме, за которым следят. Ага.

В тот вечер я сидела у себя за столом, глядя на конверт. Он лежал там же, где я оставила его, уходя утром на работу. Я вытащила оттуда наручники и осмотрела их, то же самое проделав с карточкой. Буквы на конверте и карточке явно были отпечатаны на принтере, и это мне ничего не давало. Наручники же, на мой неискушённый взгляд, выглядели довольно дёшево. Браслеты соединяла лишь одна цепочка, которая не выглядела очень крепкой, и звенья в которой даже не были запаяны. Я вгляделась пристальнее, и мне показалось, что цепочку разгибали, чтобы удалить лишние звенья и чтобы браслеты стали ближе друг к другу.

Я застегнула браслеты и стала изучать механизм. Грэм надевал на меня наручники пару раз, но мне не представлялось случая ознакомиться с ними ближе. Возле каждой замочной скважины был рычажок – я поняла, что он не давал браслету затянуться слишком туго. Я открыла и закрыла их несколько раз, не надевая. Что – то в них пугало и одновременно возбуждало меня.

Я написала Эшу письмо, где сообщила о том, что случилось, и спросила, не знает ли он об этом что – нибудь. Сформулировав это как можно более дипломатично, я стала ждать его ответа. Я выключила мобильник, так как не хотела вступать с ним в прямой разговор, который мог бы обернуться конфликтом. Сначала я хотела увидеть, что он мне напишет.

Нечего и говорить, что Эш был само участие. Он спокойно заверил меня, что не имеет ни малейшего отношения к делу, и спросил, не может ли быть мне чем – нибудь полезен. Может, я хотела бы встретиться с ним где – нибудь? Может, мне стоит обратиться в полицию? Может, мне лучше обсудить это с кем – нибудь сочувствующим?

Может, и не мешало бы – плечо друга и всё такое. Но я пока что ни разу не встречалась с Эшем, и не была готова к новым отношениям, особенно за неделю до Рождества и в таких условиях. Я предпочитала решать по одной проблеме за раз. Я не хотела опять лихорадочно оценивать людей, представлять, чего от них ждать, и чем всё это кончится… Нет, я уж лучше сама как – нибудь.

Придя к такому выводу, я пошла с Эшем на компромисс и сказала, что буду писать ему каждый вечер, просто чтобы держать в курсе событий. Он сказал, что через два дня улетает на неделю на север, в Кэрнс, но что я смело могу писать ему или звонить в экстренном случае. Договорившись с ним об этом, я снова проверила замки на дверях и окнах и легла спать. Сон долго не шёл ко мне в ту ночь.

* * *

В течение следующих трёх вечеров ничего не происходило, после чего письма начали приходить снова, но я удаляла их не читая. Был уже четверг, и в понедельник должно было наступить Рождество. В предыдущий понедельник я нашла наручники, но с тех пор не смела показываться в парке – опасаясь, что могу найти там ещё что – нибудь, или что меня там кто – нибудь поджидает. В четверг утром я ограничилась гимнастикой на балконе, как только взошло солнце. Я смогла расслабиться, довольная тем, что хотя бы эта часть моего режима мне доступна. Первое из писем пришло накануне вечером, но я была уверена, что, поддерживая связь с Эшем, я смогу решить эту проблему. Эш уговаривал меня пойти в полицию, но я даже помыслить не могла, каким позором обернулся бы для меня такой шаг. Видимо, мне казалось, что проблема исчезнет сама собой, если я перестану о ней думать.

В пятницу мы работали последний день, после чего закрывались на Рождество – впрочем, на следующее утро мне ещё предстояло уладить кое – какие административные вопросы. День был длинным, но в конце мы с коллегами немного выпили, и это скрасило вечер. Мы обменялись подарками по системе «тайный Санта», и я уехала домой. В последний рабочий день перед Рождеством магазины всё ещё были открыты, но мне там не нужно было почти ничего. Ни семейным, ни религиозным человеком я не была. Я не считала Рождество каким – то глобальным событием – просто дата в календаре. Обычно в этот день я с удовольствием брала на себя обзвон пациентов или, при необходимости, тройную смену. В этом же году моё Рождество должно было сосредоточиться на хороших фильмах, бассейне и подготовке к вылету в Сиэтл – рейс был назначен на второе января нового года.

С такими мыслями я заехала в видеомагазин и выбрала там три фильма наугад. Подъехав к дому, я открыла ящик, чтобы проверить почту. Там были обычные счета и небольшая упаковка размером с компакт – диск. Она была обёрнута в подарочную бумагу, на ней значилось моё имя, и в ящик его положили вручную. Я ощутила, как у меня засосало под ложечкой. Разум зачем – то подсказал мне, что я живу здесь уже три месяца, но ещё ни разу никто не приходил ко мне в гости. Ясно было, что вряд ли это означает начало прекрасной дружбы.

Я снова поймала себя на том, что озираюсь по сторонам. Солнце уже зашло, вокруг было темно и страшно. Кусты и деревья перед домом складывались в самые жуткие очертания. В кроне стоявшего неподалёку дерева манго запищала летучая лисица, и я, подскочив на месте, пулей взлетела по ступенькам крыльца – шёпотом ругаясь про себя, словно ругательства придавали мне мужества.

Я захлопнула дверь за собой, сердце моё колотилось. Я знала, что это очередной «подарок» от моего «воздыхателя», и я не могла отделаться от ощущения, что когда я стояла у почтового ящика, за мной наблюдали. Я ещё раз обыскала весь дом и проверила все замки. Всё было точно таким же, как перед моим уходом. Я открыла дверь на балкон и вышла туда, не включая свет в комнате. Дав глазам привыкнуть к темноте, я вгляделась в улицу. При свете фонарей всё казалось тихим и мирным. Летучая лисица запищала снова, и по коже у меня побежали мурашки. Я вернулась в комнату, заперев за собой балкон.

Я не открывала подарок до самого позднего вечера. Сперва я проверила электронку, удалив одно письмо от MdeS и прочитав одно письмо от Эша. Он писал, что в Кэрнсе бушуют тропические ливни, – сейчас был разгар сезона дождей, – но он уже предвкушал, как будет отмечать Рождество со своими родственниками. Мне и самой предстояло отправиться в путь, но дата вылета, увы, должна была наступить ещё нескоро.

Разобравшись с почтой, я почувствовала, как меня неудержимо влечёт к таинственному подарку. Он был тщательно упакован, и я с тяжёлыми предчувствиями содрала праздничную обёртку. Пожалуй, этого и стоило ждать. Тема получала новое развитие, и зажимы для сосков, пожалуй, были закономерным этапом на пути этого человека к подчинению меня своей воле.

Они были маленькими, размером с сустав моего большого пальца, и соединялись отрезком хромированной цепочки. Выяснилось, что на кромках имеются зубчики, покрытые розовыми вставками – очевидно, чтобы распределить давление от зубчиков на большую площадь. Я опробовала их на участке кожи между большим и указательным пальцем. Оказалось не так уж и больно. Конечно, Грэм надевал на меня зажимы, и воспоминания заставили меня содрогнуться – но это были совсем другие зажимы, и я была уверена, что основной проблемой в данном случае были ассоциации с Грэмом. Мне стало интересно, как будут ощущаться эти – и, не удержавшись, расстегнула – таки блузку и застёжку спереди лифчика.

Может, конечно, это был всего лишь прохладный воздух, но при одной только мысли об этих зажимах я обнаружила, как мои соски твердеют в необъяснимо приятном предвкушении. Я осторожно сомкнула зажимы у себя на сосках, захватывая как можно большую площадь, чтобы распределить давление. Когда зубчики начали вдавливаться в плоть, я зажмурилась. Оказалось не так страшно, как я думала, и всё моё тело словно начало легонько покалывать.

Мне стало интересно, как долго я могу выдержать тупую боль, начавшую растекаться из – под защемлённых сосков. Я взяла ключи и наручники и, повинуясь импульсу, швырнула ключи в соседнюю спальню, не глядя, куда они упали. Сняв с шеи бордовый шёлковый шарфик, я обвязала его вокруг головы, закрыв глаза, после чего защёлкнула на запястьях наручники у себя за спиной. В трещотке браслетов была бесповоротность, которая мгновенно взбудоражила и напугала меня. Я была в плену своей спонтанной импровизации – до тех пор, пока не найду ключи… Сейчас я была жертвой, которую похитили и которая страстно хотела бежать. При мысли об этом между ног у меня тут же намокло. Я не могла поверить сама себе.

Было одновременно волнительно и страшно. В темноте я совершенно сбилась с толку и запуталась – до тех пор, пока не наткнулась на обеденный стол и не сообразила, что где находится. Испытав облегчение при этой мысли, я отвлеклась тем временем на зуд между ног и попыталась нашарить возле себя какой – нибудь предмет, чтобы прижаться к нему и удовлетворить себя. Удивительно, но на нужной высоте так и не нашлось ничего подходящего.

Я двинулась вдоль стены, пока не добралась до дверного проёма в соседнюю комнату, и попробовала потереться о косяк. Меня захлёстывало дикое возбуждение, и от сознания того, что я делаю и как себя веду, я покраснела. Впрочем, идея с дверным косяком оказалась не очень удачной – ёрзая там, как кошка во время течки, я задевала цепь между зажимами на сосках и доставляла себе больше боли, чем удовольствия.