Дома я взялся писать два имейла: один для Мириам, другой для Ани. Потом свернул это бесполезное занятие и перешёл к составлению одного общего письма. Долго мучался с фразами, возился с приветствием, сомневался, стоит ли втягивать Родни в это запоздалое извинение. Наконец, плюнул и написал, как есть:

«Аня, Мириам! Простите, что так получилось. Я хотел рассказать, но не успел. Я вас очень люблю. Витя»

Нажал «Отправить» и с замиранием сердца сел ожидать ответа. Было два часа ночи, но мне почему-то казалось, что ответить они должны немедленно. Прошёл час, надежды на благополучный исход таяли на глазах.

«Они, конечно же, прочитали, но посчитали лишним отвечать,» — с отчаянием думал я.

«Они просто вычеркнули меня из своей жизни», — пришёл я к выводу перед сном.

На следующий день была суббота — выходной перед оргазм-шоу. Я проверял почту каждые пятнадцать минут. Надежда сменялась отчаянием, иногда я заставлял себя пропустить проверку, чтобы через десять минут кинуться к компьютеру и начать проверять всё подряд, включая спам. Ближе к вечеру я успокоился и даже выключил компьютер. По телевизору шёл «КВН», Картункова переоделась в мужика, изменяющего любовнице с женой. Она жгла не по-детски, а мне было не смешно. Я представил себя женщиной, как я доверяюсь мужчине, как он пользуется мною и параллельно трахается с другими такими же дурочками.

Неожиданно раздался звонок. Это была Вика — девушка, с которой я иногда встречался:

— Знаешь, Витя, — словно извиняясь, начала она. — Ты, наверное, и сам заметил, что отношения у нас разладились в последнее время. Ты только, пожалуйста, не обижайся. Понимаешь, мне нравится один мужчина, и я ничего не могу с собой поделать. Понимаешь? Мне кажется, я люблю его, — она взволнованно дышала в трубку, ожидая моей реакции. — И тебя я тоже люблю, но больше как друга, понимаешь?

— Понимаю.

— Давай останемся друзьями? Ты только не пропадай, звони. Слышишь?

Я вежливо раскланялся и повесил трубку. Никто никому звонить, конечно, не собирался. Всё было кончено и с Викой тоже. Теперь я остался один.

«Всё плохое, что могло случиться, уже случилось, пора с чистого листа», — уныло подумал я.

Словно услышав мои мысли, кто-то сверху распорядился иначе. Опять раздался звонок:

— Витя, можешь подъехать? Нужно поговорить, — голос Родни звучал устало и безапелляционно.

— Конечно, — я тут же подскочил и помчался на встречу.

***

Мы сошлись на нейтральной территории — в ресторане. Родни сразу перешёл к делу:

— Ты хоть представляешь, сколько я денег из-за тебя потерял? Или, ты думаешь, я не знаю, чем ты с Мириам занимался?

Он притворялся. Не мог же этот барсук признать, что девочки выбрали меня, а не его.

— Она не кончала, — промямлил я в ответ.

— Не кончала? — он перешёл к зловещему шёпоту и стал похож на скунса, готового вот-вот выпустить вонючую струю. — Она не кончала во время шоу, потому что ты ей запрещал, урод.

— Ничего я ей не запрещал, — обиженно промычал я в ответ, понимая безвыходность ситуации. — Она сама предложила…

— Да мне пох, чем вы там занимались, — раздражённо перебил Родни. — Значит так, слушай сюда. Если не хочешь, чтобы завтра твои фотки с членом во рту разлетелись по Рунету, ты должен возместить мне расходы. Двадцать тысяч евро.

Я вылупил на него глаза, как на сумасшедшего. Таких денег у меня отродясь не водилось.

— К-как?

— Андреа хочет тебя, — тон Родни сменился на деловой. — Сказал, что ты хороший актёр. Поедешь в Италию на месяц. Вот контракт, хочешь — подписывай, не хочешь — завтра же твои родители обо всём узнают.

— А что, так не узнают? — растерянно пробормотал я.

Родни хитро прищурился, прежде чем ответить с налётом пафоса в голосе:

— Даю тебе честное-пречестное слово: как только отработаешь деньги, можешь валить на все четыре стороны.

Я сидел ошарашенный новой перспективой съёмок в порно, стремительно прокручивая в голове возможные варианты. Личных сбережений у меня не осталось, в последнее время я жил на широкую ногу.

— Родни, я не хочу сниматься в порно, чтоб меня потом на улице узнавали, — хныкая, проблеял я. Это была уже даже не просьба, а мольба.

Он опять прищурился с хитрецой на губах:

— А ты не волнуйся, Витёк. Никто тебя не узнает. Фильм «Зорро» называется, слышал про такой?

***

Первые часы после встречи я всё порывался пойти в милицию.

«Наверняка, есть статья, запрещающая шантаж», — думал я.

Но каждый раз, взвешивая мои детские доводы, против его связей, параноидальной предусмотрительности, позволявшей ему оставаться безнаказанным все эти годы, я приходил к неутешительному выводу, что ничего у меня не получится и я только сделаю хуже. Кроме того, честное слово Родни чего-то да стоило. Сложно представить себе человека, который в лепёшку разобьётся, чтобы вернуть долг. Из всех моих знакомых только Родни помнил про пять рублей, одолжённые накануне в ресторане. Только он, выдавая зарплату и премиальные, использовал купюры, удобные мне, а не ему. Родни любил деньги, уважал их, можно сказать, он их боготворил. Поэтому, когда он завёл эту тему про долг и подкрепил ультиматум честным словом, я почему-то сразу поверил, что он оставит меня в покое, как только я отдам ему долг, и наоборот — сделает из меня посмешище, если я останусь ему должным.

На следующий день я подписал соглашение и тут же поехал в «Краун Плаза», чтобы встретиться с Андреа. По контракту весь следующий месяц я буду занят в съёмках фильма.

Мириам с Аней не отвечали, с каждым днём я всё больше утверждался в мысли, что совершил ужаснейшую непростительную ошибку. Это чувство вины, испепеляющее изнутри, выворачивало наизнанку, как поросли бамбука, прорастало сквозь меня. Я перестал отдавать себе отчёт в том, что происходит, что это происходит со мной, да и происходит ли вообще. Любовь, всё это время заполнявшая меня целиком, неожиданно проснулась, закипела раскалённой обжигающей лавой, перелилась через край и полностью вытекла, оставив сосуд пустым. Моя вера в счастье пошатнулась, и я снова превратился в беспомощного кафка-таракана, неудачника-дрочера, того самого мальчика на побегушках из операторской, который возомнил себя богом, мечтал о прекрасной жизни, но в итоге получил по заслугам. Я ненавидел себя, первое время сопротивлялся. «Всё ещё может поменяться», — успокаивал я совесть. Но этот огонёк оптимизма становился всё меньше, пока окончательно не погас.

Все люди, впадающие в депрессию, делают это по-разному: одни начинают пить, у других пропадает аппетит, третьи причиняет себе или окружающим боль, как это делала Мириам. Мне хотелось убежать, вырваться из когтей всепоглощающей пелены забвения. Но тогда я ещё не знал, что от депрессии нельзя убежать, что она живёт в голове, а не вокруг нас, что это не мир поменялся, а я поменялся.

Моё тело продолжало функционировать. Разум зациклился на неразрешимых задачах и не хотел отпускать. Эмоции и чувства омертвели, остались только рефлексы.

Человек жил: вставал каждое утро, завтракал, чистил зубы, валялся в постели или бесцельно гулял по улице, но ни с кем не общался. В назначенный день он собрал чемодан, сел на такси и отправился в аэропорт. Никому не было до него дела. Родители и знакомые с безразличием восприняли его сообщение о том, что весь последующий месяц он будет находиться в командировке в Италии.

«Будет лучше, если самолёт разобьётся», — со злорадством думал он, вздрагивая при каждом встряхивании во время взлёта.

Его уже не волновала перспектива сниматься в итальянском порно, наоборот, ему хотелось окунуться в эту грязь, увязнуть в ней по уши, захлебнуться в жиже.

Рим странным образом напомнил ему Минск. Сталинский ампир родного города плавно перетёк в пышное великолепие столицы древнего мира. Римляне точно так

же давились в душных автобусах и переходили дорогу на красный. Они так же не обращали внимание на пыльный музей, в котором они жили, в котором они днём варились, как в адском котле, а ночью сношались, как кролики.

Его поселили в крошечной шкатулке недалеко от киностудии. Здесь не было ничего лишнего, только кровать, шкаф и узкое окошко, выглядывающее на стену соседнего дома и часть улицы. С наступлением темноты там просыпалась ночная жизнь. Десятки транссексуалок выстраивались вдоль тротуара в обтягивающих юбках, чулках, топиках. Полуголые, на шпильках они задирали короткие платья перед проезжающими клиентами, выпячивая свои достоинства, иногда специально подведённые к черте невозврата, готовые разрядиться в любого, кто отважится закончить начатое на тротуаре.

Он часто подсматривал за ними, как они мастурбируют, готовясь к встрече с клиентом. Он сам невольно начинал трогать себя, ощущая болезненность выбора, не понимая, на чьей он стороне.

Лаура, пышная бразильянка, гримирующая мужской подбородок и скулы по полчаса, вечно чем-то недовольная, резко меняющая настроение от дикого восторга до женской истерики, приходила за ним ближе к обеду.

Однажды он с ужасом заметил её в обществе дам на улице похоти и разврата. Значит она работала не только днём в студии, но и ночью на улице. В кино она подставляла попу под всё, что движется, эректильная функция из-за гормонов ослабла. На улице она повела себя точно так же: подъехала машина, Лаура подошла ближе, повернулась и начала трясти задом, не давая клиенту сорваться с крючка. Две огромные булки прыгали вверх-вниз под тонким стрейчем обтягивающего платья. Чёрный водопад волос вздрагивал в такт с двумя сочными дойками, болтающимися спереди. Ткань съезжала вверх, пока окончательно не сползла на талию, оставив абсолютно голый зад на виду клиента.

За окном третьего этажа пугливый молодой человек жёстко мастурбировал, насаживаясь на смазанный дилдо, представляя себя на месте Лауры. Это он сядет вместо неё в машину, его ротик накроет пах клиента, его голову придавят сверху сильные руки и заставят давиться. Он будет сосать каменный член, виляя шикарным задом Лауры, ожидая своей очереди, когда и ему разрешат подставиться под мощные отбойные удары. Его анус потеряет чувствительность, расслабится, раз за разом принимая стальную эрекцию, не терпящую возражений. Клиент заплатил, клиент всегда прав. Его будут трахать жёстко, ласково пошлёпывая по попке.

— Ты моя шлюшка! — «putа» скажет клиент. — Чего ты хочешь?

— Кончи мне в ротик, — с женским стоном Лауры выдохнет он.

— Попроси вежливо, — клиент ускорится, чувствуя, как просыпается вулкан.

И ты не захочешь, чтобы он останавливался, будешь лежать так в нерешительности, закусывая нижнюю губку. Тебе достаточно сказать «пожалуйста», чтобы он достал раскалённый поршень и разрядился обжигающей жидкость тебе в ротик. Но ты не знаешь, хочешь ты этого или нет, потому что ты сама ещё не готова. Ты не заметила, как подвела себя к черте, мастурбируя незаметно от клиента.

— Попроси вежливо, — настойчиво повторит клиент.

Он уже готов, ты тоже, вежливая шлюшка. Доигралась.

— Пожалуйста, — мямлишь ты его интонацией её голосом.

И тогда он достанет горячий стальной стержень, стянет с него презерватив и судорожными движениями начнёт сцеживать тебе в рот, а ты испуганно подглядывая из-под прикрытых век будешь так же хаотично мастурбировать под платьем, высунув язык, вытягивая его кончик, чтобы прикоснуться к пульсирующей плоти.

— Ты готова, сучка? — скажет он хриплым напряжённым голосом.

— Да, — томно ответишь ты и зажмуришься.

Твоя изящная ручка задёргается под платьем ещё быстрее, брови взлетят, и густые горячие струи устремятся в рот, в такт с твоим оргазмом внизу. Ты кончишь себе в ротик, аккуратно спуская последние сгустки по язычку, наслаждаясь их вкусом, облизывая губы и с возмущением Лауры требуя ещё, повиливая её шикарным задом и возвращаясь в комнату к разбитому обезжизненному анусу с горячей спермой на руке.