В нашей группе было две Марины – одна (назовем ее — Марина Б.) была невысокой, смуглокожей, с умными внимательными карими глазами и маленькой и крепкой грудью.

В институт она поступила сразу после школы, также как и я. И это нас тоже сближало. Очень была похожа на Майю Менглет в фильме «Дело было в Пенькове». Ну, очень похожа, вот только ножки немного подкачали – в голени были кривоваты чуть-чуть. А в остальном…. Мне она понравилась сразу, как только я ее увидел, и на занятиях я старался сидеть рядом с ней. Не любовь, но дружба – точно.

Другая Марина (назовем ее Марина К.) была старше первой лет на пять, крепкая, ширококостная, с большой мясистой грудью. Каштановые волосы, серые глаза. Ее немного портил длинный нос, и все бы ничего, но характер…. Вздорный, несносный, завистливый. Она почему-то решила, что я должен отдавать предпочтение ей перед всеми девчонками в группе. Конечно, сейчас я бы ее просто трахнул, не задумываясь, но тогда…. Я твердо решил не «изменять» Марине Б. Правда, до определенного момента…

Как-то у одногрупника случился день рождения. Он жил в общежитии, и пригласил всех туда. Такие гулянки в общаге были не редкостью, с едой и выпивкой проблем не было, потому что на первом этаже расположился гастроном. Были бы деньги, а у студентов той поры их было немного. Вот и гуляли в складчину. Кто-то почти не пьет (как я, к примеру), кто-то много не ест…

Главное было уйти из общаги на своих двоих, и при этом не забыть на вахте студенческий билет. А остальное было неважно…

С Мариной Б. мы встретились у дверей общежития, в общем-то, случайно. Я не знал, что она придет, она не догадывалась обо мне, но обрадовалась:

— Вот хорошо! Я думала, там одна буду из москвичей!

Ее карие глаза сияли неподдельной радостью.

— Ты подарок купил?

— Нет. Всю голову сломал, так и не придумал. Зашел в магазин, вина купил, колбаски, сырку…

— Я тоже, еще консервы рыбные, печень трески…. Как думаешь, пойдет?

— Конечно. Они тут, в общежитии, думаю, не шикуют, на стипендию не очень проживешь.

— Тогда пошли?

Мы поднялись на второй этаж, сдав свои студенческие билеты на вахту и сказав, что идем делать курсовую работу. Вахтер посмотрел на наши тяжелые сумки и понимающе улыбнулся.

Марина остановилась на середине лестнице и вдруг спросила:

— Как я тебе?

На ней была одета белая кофточка, сквозь которую просвечивала кружевная комбинация и бюстгальтер, темная плиссированная юбка и черные туфельки на низком каблучке. Я подмигнул Марине.

— Во всех ты, душенька, нарядах хороша! – процитировал я классика.

Она счастливо улыбнулась и повторила:

— Тогда пошли?

Комната Лешки Цыфры гудела. Сенька Клевицкий играл на гитаре и пел какую-то пошлятину, звенели стаканы, кто-то попытался закурить, но его выставили в коридор. В общем, «дым коромыслом».

Виновник торжества, Лешка Цыфра, лысоватый горбоносый брюнет, сидел с торца стола рядом со своей дамой сердца тихой Надей Толоконниковой, симпатичной рыжей толстушкой. Мы с Мариной тихонько присели с другого конца стола, у двери, достали наши припасы и положили на старую клеенку.

— О! Коллега пришел! – закричал Лешка уже в изрядном подпитии и махнул мне рукой. – Водочку сюда передай!

Надо сказать, что у Лешки действительно была такая странная фамилия и именно с буквой «Ы», что и было прописано в студенческом билете. У него, кроме загадочной фамилии, был еще один недостаток. Он выпивал настолько крепко, что родители перестали присылать ему деньги, и присылали только вещи, например, зимнее пальто, и только Надя каким-то таинственным образом наставляла «коллегу» на путь истинный.

Мы посидели полчаса (примерно), выпили полбутылки (примерно) портвейна «три семерки» и съели полбатона «Докторской» колбасы (точно). Марина Б. встала, оправила юбку и, сказав таинственным шепотом: «Я ненадолго…», исчезла за дверью. Оставшись без «дамы», я положил на кусок черного хлеба кильку в томатном соусе, кусочек сыра и ломтик копченой колбасы и только собрался затолкать все это в рот, как на свободное место возле меня шлепнулась Марина К. Она была в каком-то халате, в старых туфлях, а на шее висело ожерелье из крупного пластмассового «псевдожемчуга».

— Давай выпьем, что ли? – сказала она, показав мне пустой стакан.

— А тебе не хватит? – сказал я на всякий случай, учуяв, что от нее сильно пахло водкой.

— Наливай, тебе говорят! Я вам всем покажу, как умеют пить фабричные девушки! – воскликнула она и икнула.

Я послушно налил ей полстакана портвейна, выплеснул остатки вина себе в стакан и спросил:

— За что будем пить?

— Как за что? За дружбу, конечно!

Мы чокнулись, и она, залпом, по-мужски, вылила в себя портвейн.

— Видал?

Я кивнул, закусывая «сложным» бутербродом. Она кинула в рот ложку салата и продолжила безо всякого перехода:

— Ты мне курсовой поможешь сделать?

Я снова, молча, кивнул.

— Тогда пошли!

Она рывком встала, покачнувшись, и, ухватившись за стол, сгребла коробок спичек.

— Мы покурить! – сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Славка Окунин, сидевший напротив, привстал.

— Я с вами!

— Пионеров не берем! – сказала Марина К. и пьяно рассмеялась.

Она спускалась по темной лестнице впереди меня и, то и дело, оборачиваясь, манила рукой. Мы спустились на первый этаж и оказались перед дверью.

— Это пожарный выход, – прошептала Марина, взяв меня за запястье горячей рукой. – Там тамбур, но дверь на улицу закрыта. Пойдем?

— Зачем? И как мы попадем на улицу?

— Нам не надо на улицу, дурачок, – сказала Марина К. низким грудным голосом. – Тут нам никто не будет мешать! Возьми ключ, запрешь эту дверь изнутри.

— А вот сейчас мы займемся курсовым, – добавила она с придыханием.

Мы вошли в темный тамбур, я на ощупь нашел замочную скважину и запер дверь. Марина чем-то зашуршала и зажгла спичку. Она стояла обнаженная, и, прежде, чем спичка сгорела, я увидел ее большие груди и темный треугольник волос внизу живота.

— Мы сделаем это в темноте, — сказала она, задыхаясь. – Ты тоже раздевайся, я так хочу тебя, нет сил терпеть. Дотронься до меня, не бойся, не укушу!

Я и не боюсь, подумал я. И протянул руку, наткнувшись на ее увесистые груди и ощутив напряженные соски, твердые и продолговатые, как ягоды крыжовника. Другую руку я опустил ниже и коснулся ее лобка, поросшего упругим волосом. И, несмотря на то, что мой член напрягся, как боевой лук, я решил не предавать Марину Б., сделал шаг назад и сказал:

— Марина, ты прости дурачка, но я не хочу тебя.

— Врешь, хочешь! Смотри, какая я горячая и влажная!

Она поймала мою руку и сунула себе между ног.

— Да, действительно! – сказал я и попытался выдернуть руку, но Марина держала крепко, и я почувствовал, как она буквально истекает соком прямо мне на ладонь. Я оттопырил большой палец, который вонзился в ее лоно, раздвинув волосы. Она застонала:

— Не пальцем, а хуем! Давай скорее!

Я быстро скинул брюки свободной рукой и сдвинул вниз трусы. Ну, что же, подумал я, ты сама этого хотела.

— Вставай раком.

Как темно-то, сказало мое второе я. В то время, как первое судорожно старалось найти членом вход во влагалище, пока Марина не ухватила рукой мой член и не направила его в себя. Он не вошел, а проскочил, скользя по смазке, и Марина охнула.

— Давай, давай! – крикнула она, подаваясь мне навстречу. – Не стой как столб.

А будь ты не ладна. Я нагнулся, грубо схватил Марину за груди, защемил соски, и принялся яростно долбить ее, доставая до матки, чувствуя, как с каждым движением разгорается в головке бешеный огонь. Инстинкты брали свое, но я несколько раз останавливался, чувствуя близость эякуляции. Наконец я, плюнув на предосторожность, бешено задвигался и кончил внутрь, затопив ее влагалище потоком спермы…

Когда я вытащил из нее член, он еще дергался, опадая и выпуская последние капли.

Марина К. прерывисто вздохнула.

— А ты не забеременеешь? – осторожно спросил я, убирая в трусы свой обмякший член.

— Я не школьница какая-нибудь, я спиральку поставила накануне у гинеколога.

Она опять вздохнула.

— Ладно… Иди к своей Маринке. Она тебя, наверное, заждалась. А я посижу здесь в прохладе, да пойду домой. Все, вали…

Я пожал плечами, кое-как натянул брюки, отпер дверь и вернулся в комнату Цыфры. Марина Б. и правда меня ждала.

— Как там туалет? – спросил я Марину Б., вытиравшую руки носовым платком.

— А, полнейшая антисанитария! – ответила она, махнув рукой, и добавила: — И отсутствие мыла. А ты где был?

— Маринку провожал до второго корпуса. Она перебрала малость. Ну, что? Еще по одной и по домам?

— Давай? Только мне чуть-чуть.

Через полчаса мы были на улице. Там было уже темно, и фонари освещали Ленинский проспект с редкими автомобилями.

— Ну, что? До метро пешком или с ветерком поедем? Ты где живешь?

Марина Б. замялась.

— Далеко. В Матвеевском. Сначала в метро до Киевского вокзала, а потом на электричке.

— Значит, с ветерком!

И я, подойдя к обочине, поднял руку.

Долго ждать не пришлось. Вскоре к нам подъехала «Волга» с зеленым огоньком.

— В Матвеевское, пожалуйста, – сказал я, когда мы уселись на заднее сидение.

— У вас деньги-то есть, молодежь? – спросил водитель, включая счетчик.

— Есть, не сомневайтесь, – сказал я, нащупывая в кармане трешку.

— Ну, тогда с ветерком поедем, – сказал таксист, включая зажигание. — Только не целуйтесь там. Отвлекает.

— Не будем! – пообещала Марина, улыбнувшись и дергая меня за руку, чудак, мол.

— А то везет мне сегодня на молодежь, – продолжил водитель, набирая скорость. – Вы – третья пара. Молодожены?

— Почему? – спросил я. – Студенты.

— А, тогда понятно… — сказал водитель, орудуя рычагом переключения скоростей.

— Что ему понятно? – недоуменно шепнула Марина, подвинувшись ближе, и я явственно ощутил тепло ее упругого бедра.

— Видимо, наше поведение типично для студентов или молодоженов, – пояснил я. – Психолог…. А ты в Матвеевском, где живешь?

— Нежинская улица, дом тринадцать. Круглый дом знаешь?

— Кто ж его не знает? Несколько раз проезжал мимо на электричке.

— У вас дача по Киевской?

— Нет. У нас родственники живут под Малоярославцем, в деревне. А у вас дача есть?

— Да. Недалеко от Апрелевки. Мама с бабушкой сегодня с утра туда уехали.

Ага, сказал я себе, у нее дома никого нет. Удача!

— Где мы едем? – спросила Марина, обращаясь ко мне.

Я не успел ответить, потому что таксист меня опередил.

— Подъезжаем. Нежинская улица, а там, – он показал пальцем в темноту. — Дом тринадцать. Во двор заезжать?

— Не надо, – сказала Марина. – Мы тут сойдем. Правда, Вов?

— Конечно. Быстро домчали. Сколько с нас?

— Рубль двадцать, – ответил водитель, быстро выключая счетчик.

Я протянул ему трешку, сложенную пополам.

— Спасибо.

— Сдачу возьмите, молодежь!

Мы вышли в полутьму, освещенную одиноким фонарем. Таксист включил заднюю передачу и был таков.

— У вас лифт, или как?

— Лифт, но я хожу пешком. Третий этаж.

— У нас второй. И лифта нет.

Споро поднялись на третий этаж, Марина достала из сумочки ключ и предупредила:

— Сейчас войдем, ты сразу свет не включай.

— Не буду. А в чем проблема?

— Потом объясню.

В прихожей было темно. Марина на ощупь закрыла дверь на лестницу, потом, натолкнувшись на меня в темноте, прошла вперед и вошла в комнату. Затем, освещенная лишь светом уличного фонаря, она привычно прошла к окну и тщательно задернула шторы, и лишь после этого зажгла неяркий верхний свет.

Я смотрел на эти телодвижения с некоторым недоумением.

— Ты кого-то боишься?

— Нет. Дом-то круглый, и с некоторых балконов можно заглянуть ко мне в комнату. А я этого не хочу, будут судачить, что Маринка мужика привела!

Она засмеялась.

— Ну, что будем делать?

Я пожал плечами.

— Может, чаю попьем? Колбаса давно проскочила.

— Ладно. Ты на кухню не ходи, я сама все соберу. Руки хочешь помыть?

— Конечно. Тогда в ванну иди, санузел совмещенный.

— А свет там можно включить?

— Там – можно. Пойдем, покажу.

Туалет, или ванная-комната был большой, просторный, почти такой же, как и у меня в квартире, но в нем было два унитаза, правда, второй унитаз был какой-то странный, с краниками на ободке возле чаши. Вот те раз, жопу что ли мыть? Я шутки ради уселся на него лицом к смесителю и вдруг понял, что это сооружение предназначалось для мытья причиндалов, как женских, так и мужских. Намного удобнее, чем корячиться у раковины.

Через несколько минут я, помытый в нескольких местах, вошел в комнату Марины. На столе уже стоял чайник, две чашки, тарелки с печеньем, конфетами и бутербродами.

— Мама недавно набор получила к майским праздникам, колбасу копченую и даже икру дали.

Мне показалось, что она немного стесняется такого изобилия.

— Красная? Люблю очень! И колбаска копченая! Замечательно! А чаек? Со слоном? Чудесно! Пьем!

Славно попили чаю. Поговорили минут пять ни о чем. Тут я вспомнил, что обещал домой позвонить.

— Телефон у вас где? Надо домой позвонить.

— В прихожей. Проводить?

— Сам найду.

Через три минуты я вернулся в комнату. Марина переоделась в симпатичный домашний халатик, из-под которого предательски торчали какие-то розовые кружева.

— Позвонил?

— Ага.

— Что сказал? Домой едешь?

— Нет, сказал, что заночую в общаге.

— В общежитие поедешь?

— Опять не угадала. У тебя заночую. Не выгонишь?

Марина испытующе посмотрела мне в глаза.

— Оставайся, конечно. У нас три комнаты. Выбирай любую.

— Я твою выбираю.

Она усмехнулась.

— Я не засну тогда.

— Заснешь. Потом. Обещаю.

— А ты не…

— Нет, конечно. Ничего такого. Только с обоюдного согласия.

— Ну, тогда хорошо.

— А это твоя комната?

— Нет, это гостиная. Ты не разглядел разве? – недоуменно спросила Марина.

— А я и не разглядывал. Я, когда в чужой дом прихожу, не обращаю внимания, к примеру, на мебель.

— А на что?

— Я на людей смотрю.

Марина насмешливо прищурилась.

— Ну, и как тебе люди?

Я улыбнулся.

— Хорошие люди, симпатичные! Пошли к тебе?

— Пошли…

— Я хочу попросить тебя… — робко сказала Марина, тяжело вздохнув.

— Что такое?

— Сними все…

Я молча скинул плотные брюки и стащил черные сатиновые трусы. Напряженный, кажется, донельзя член, обрадовано выскочил из-под гнета и несколько раз дернулся, встав под острым углом к телу. Крайняя плоть сама отъехала кзади, обнажив потемневшую от прилившей крови головку, на конце которой повисла блестящая капелька предэякулята.

— Теперь сделаем так, – сказал я, вставая, и пинком откинул трусы и брюки в угол. Крякнув, я отодвинул в сторону прикроватную тумбочку и, подвинув стул, уселся поближе к Марининой кровати. Член тяжело мотнулся в воздухе и напрягся еще сильнее.

— Теперь бери его правой рукой и начинай движение вверх-вниз.

— Так?

Она аккуратно, двумя пальчиками, взяла член за головку и потянула вверх. Я дернулся.

— Что, больно?

— Нет. Член – не клитор, тут можно не стесняться. Бери его в кулак и не за головку, а чуть ниже.

— Так?

Я снова дернулся.

— Так лучше. Теперь двигай рукой, словно его доишь. Поняла?

— Лучше ты сам. А я посмотрю. Начинай.

Она поудобней уселась на кровати и напряженно уставилась на меня, а я обхватил член рукой и начал решительные фрикции, подгоняя близкую эякуляцию. Несколько движений, и меня охватило неслыханное, сладкое чувство освобождения, а наслаждение пронзило меня всего – от кончика члена до сосков, которые я терзал, пока дергающийся член выплескивал сперму на стену и на пол. Ощущение счастья длилось несколько секунд и вскоре закончилось вместе с потоком семени.

Я откинулся в кресле, поглаживая опадающий член, который, подрагивая, опускался на изрядно опустевшие яйца. Бурный оргазм уходил, оставив внизу живота неясное томление. Марина, привстав с постели, с интересом поглядывала на метаморфозы моего организма.

— Понравилось?

— Ага, а тебе?

— Очень…

— И надолго он будет такой?

— Какой?

— Ну, расслабленный, что ли?

— Полчаса, час, может, минут двадцать…. От тебя зависит.

— От меня?

Я прерывисто вздохнул.

— Насколько ты сможешь его снова возбудить. А пока я предлагаю заняться тобой. Не против?

— Нет.

— Вот и хорошо. Откинь одеяло и сними этот…

— Пеньюар?

— Да. Его.

Одеяло улетело куда-то в ноги широкой двуспальной кровати. Марина встала и, потянувшись, начала медленно расстегивать неподатливые пуговицы.

— Тебе помочь?

— Нет, я сама.

Наконец она справилась с пуговицами, и замечательный, розовый с кружевами, пеньюар полетел куда-то за спинку кровати. Я протянул руку, собираясь погладить ее маленькие грудки с весело торчавшими сосками и лобок, поросший черными кудрявыми волосами, но она отстранила мою руку.

— Подожди…

— Почему?

— Подожди…. Расскажи мне, как ты делал это в детстве…

— Что это?

— Онанизм.

— А…. Сейчас вспомню.

Я задумался на несколько секунд, а она начала себя поглаживать – левой рукой грудки, а правой – теребя волосы на лобке.

— Я себя помню, наверное, лет с четырех. Однажды утром я выскочил из своей кроватки и залез в кровать к папе с мамой. Пытаясь улечься между ними, я случайно попал ногой в мамину промежность и дотронулся до волос там, чему был немало удивлен, после чего был немедленно выдворен обратно к себе в кровать. Больше я к ним в постель не забирался, точнее, меня не пускали.

— Волосы были такие?

Она показала на свои кудри внизу живота.

— Наверное…

— Ну, дальше! – нетерпеливо сказала Марина.

— Потом я приноровился доставлять себе удовольствие самым простым способом. Я засовывал свой маленький детский членик между ног, а точнее, бедер, сдавливал его что было сил, и через несколько минут трясся в удовольствии. Потом успокаивался и засыпал. Правда, меня за это здорово ругали.

— Похоже, – сказала Марина, засунув руку себе между ног.

— На что?

— На меня. Я тоже в детстве этим занималась. Только я скрещивала ножки.

— Покажи!

— Сейчас.

Она села на краю кровати, немного нагнулась вперед и крепко сдавила ноги. Не прошло и минуты, как она билась в экстазе страсти, бешено изгибаясь и дергая себя за восставшие соски. Она кричала что-то, но вдруг упала поперек кровати и затихла, широко расставив ноги. Налитые губки влажно блестели в свете настольной лампы, а по анусу струйкой стекала прозрачная слизь. Через минуту она прерывисто вздохнула и сказала, широко раскрыв глаза:

— Теперь на полу будет две лужи, твоя и моя.

И довольно засмеялась.

— Ничего, завтра подотрем.

— Сегодня, уже сегодня. Третий час.

— Ты сказала, что когда-то скрещивала ноги, а сейчас сделала по-другому.

— Сейчас скрещивать не надо. Клитор отрос.

Она вдруг закрыла лицо руками.

— Вова, мне стыдно…. Ох, как стыдно!

— Почему? Мы же друзья?

— Да, конечно, но все-таки… ты никому не расскажешь?

— Маринка, мы же не дети. Кстати, о детях. У нас в школе в первом классе были две девочки, которые сжимали ножки прямо на уроках.

— Правда?

Она недоверчиво посмотрела мне в глаза, снова лежа в постели и закрывшись одеялом до плеч.

— А учительница?

— Она ничего не замечала, или умело делала вид. Понаблюдав за ними, я снова взялся за старое, то есть, за свой маленький членик, и несколько раз сделал это прямо в школе вместе с девчонками.

— Ты остался с ними на продленке и вы вместе…

— Нет, конечно! Просто одновременно во время урока. Это было здорово.

Она немного подумала и попросила:

— Расскажи еще что-нибудь.

— Сказку? – улыбнулся я.

— Не-ет. Про ЭТО.

— Хорошо. Я расскажу тебе про «белый камень», а потом ты мне что-нибудь расскажешь.

— Ладно, начинай.

— Мы каждый год летом уезжали в деревню к родственникам и там жили два-три месяца. Так было и в этот раз. Вот однажды после дождя, под вечер пацаны собрались у нашей калитки. Стали обсуждать девочек, и двое мальчишек так распалились, что скинули штаны, и один начал кувыркаться и показывать незагорелую задницу, то есть «белый камень». А второй… Что он только ни делал со своим еще не стоящим, по уже отросшим членом… Сдвигал назад до упора крайнюю плоть, и сизая головка превращалась в какой-то гриб. Дело кончилось тем, что мой член встал, встал первый раз в жизни, оттопырив тренировочные брюки. Необычные ощущения, надо сказать… А у тебя было что-нибудь подобное?

— Во втором классе у нас началась физкультура на улице. Рядом со школой, за забором была стройка. В заборе была дырка, и один мальчик раз позвал нас с подругой за плиты, снял трусы и показал свой член, яйца и дал потрогать…

— А потом?

— Потом он потребовал такого же от нас…

— Ну а вы?

— Пришлось тоже показать щелки и даже развести губки…

— Повезло этому мальчику! Мне вот никто не показывал, ни одна девочка.

Марина на секунду задумалась.

— Хочешь, я тебе покажу все?

— Конечно!

— Тогда свети.

Я взял с прикроватной тумбочки настольную лампу, а она села на край кровати и широко раздвинула ноги. В ярком электрическом свете я увидел и толстые губы, покрытые черными волосами, и крупный налитой клитор, и вход во влагалище, прикрытый белесой дырчатой пленкой гимена. Все это, покрытое слизью желания, сверкало и переливалось, и мой член несколькими рывками снова набрал объем и силу.

— Хочешь…туда? – затаив дыхание, спросила Марина.

— Конечно, хочу, – тяжко вздохнув, сказал я.

— Так войди!

— Пожалуй, нет… знаешь, ты мне очень нравишься по-всякому, но лишать тебя девственности с риском беременности я не буду.

— Жаль!

Она решительно сдвинула ноги и встала. Я все еще держал лампу и видел ее всю. Мой организм требовал разрядки, член налился темной кровью и торчал, как кол, подергиваясь в такт учащенному пульсу.

— Если хочешь, мы сделаем по-другому.

— Как? Только скорее… Я опять потекла. Поставь эту лампу, наконец!

Я быстро поставил лампу на тумбочку и привлек Марину к себе, такую теплую, доверчивую, ласковую, аккуратно подхватив под мышки. Я раздвинул ноги, и член напрягся еще сильнее.

— Вставай между ног и садись на него.

— Значит, все-таки ты решился?

— Нет. Зажми член между ног, словно это конь.

— А-а-а…. Поняла!

Член попал в томный плен, и, кажется, готов был лопнуть. Я взял Марину за талию и начал движения, то прижимая ее к себе, то чуть отталкивая. Ее налившиеся грудки темными твердыми сосками царапали мне кожу, член скользил по большим губкам, с силой нажимая на них, и я понял, что не смогу долго терпеть эту сладкую муку. Я долго кончал, сжимая ее упругие бедра своими, а она терлась о мой член твердым, как камешек, клитором и громко стонала…

Наконец наши совместные конвульсии закончились, и мы обессилено повисли друг на друге. Она обняла меня за шею и шумно дышала мне в ухо:

— Это было… невероятно… никогда раньше! – повторяла она бессвязно.

— Ты – чудо, Маришка! Невероятное чудо! – повторял я, целуя ее лицо, еле видимое в полутьме раннего рассвета. Лампа упала с тумбочки и светила куда-то под кровать…

…Поспали мы всего часа два, но Марина была свежей, как утренний ландыш. Негромко напевая, она быстро собрала простой завтрак, а я любовался ее легкой фигуркой в коротком халатике, порхающей из кухни в комнату и обратно. Мы быстро позавтракали, и я, прощаясь, долго целовал ее сияющие глаза, пухлые губы, бархатные щеки, изящные ушки, завитки волос на шее…

…Я вышел из одного из подъездов ее странного круглого дома и тут же тормознул такси с тем же водителем, который подвозил нас вчера.

— Ну, что, молодежь? Как ночь прошла?

— Хорошо! Как никогда! – засмеялся я. – На Автозаводскую поедем?

— А как же! Деньги-то остались?

Я кивнул, нашарив в кармане мятый рубль и кучку мелочи.

— Садись, молодежь!

Я шлепнулся на заднее сидение и, засыпая, вспоминал Марину Б., мою Марину: «Чем черт не шутит. Может, и женюсь? Или вуз сначала закончить?».