Элис была дурой. Если не верите, то слушайте, что скажу— она пользовалась самыми широкими прокладками. Понятно? И дурой была я, когда согласилась снимать с нею напару тот безжизненный темный дом, заросший лопухами и одуванчиками. Там был один телевизор— в гостиной— и мы сидели, как две дуры, уставившись в один и тот же телек. А потом, вдобавок ко всему, появился Джерри. Они трахались в ее спальне так шумно, что будили меня среди ночи. Просыпаясь, я начинала ругаться на всех языках мира, потому что я знала, что больше мне в ту ночь не заснуть.

Они прибегали оба голые ко мне и пытались меня утешить. Интересно, как меня могут утешить два каких-то недотрахавшихся урода? Его член еще поддерживал какое-то эрегированное состояние (yаk), и он радостно болтал им в разные стороны, болтая всякую чушь… Она жэ-жэ радостно чесала свои потные подмышки и мартышечно визжала: «Давай к нам, давай к нам, потом заснешь как ангел!» Боже, неужели она действительно верила, что ангелы засыпают своим пресловутым ангельским сном, вдоволь натрахавшись с каким-то уродом?

А потом он как-то внезапно сгинул. Может, деньги кончились, а, может, переехал куда? Я у Элис даже пару раз спросила— где этот эссхоул делся? Не знаю, говорит, и сама такая печальная, как депортантка. Мне-то немного как спокойнее стало. Хотя и жаль эту дуру, с другой стороны. Она когда Джерри был— светилась вся, летала как Карлос (Карлсон, то есть), и даже дом хорошо убирала.

А это наступил у нее упадок. Я ей говорила: найди себе какого-нибудь порядочного члена общества в качестве заменителя. Она мой юмор, конечно, не понимала, а вот ближайший выход нашелся— начала мастурбировать со страшным трудовым подъемом. Причем везде— в спальне, в гостиной, на кухне, во дворе…

Встанешь утром, идешь в туалет, подходишь к двери… Блин, а она уже там— рычит… —Элис, ты долго там? —Доо-о-олго, сходи в другой туалет, Марина. Или придешь делать тосты на кухню— а она там, птичка наша ранняя. Голая, вся нахохленная, судорожно работает над своим телом. Бррр! Я в первые разы чуть в обморок не падала от неожиданного зрелища… Возвращаясь с работы, часто находила ее, нашу киску, растекшейся пластелином по полу, с разбросанными вдаль руками-ногами.

Тоже поначалу пугалась— а вдруг прижучил кто; начинала трясти это безжизненное тело. Элис смеялась: Марина, ты мой любимый полицейский, начинала напевать старую песенку «Марина, Марина, Мар-и-и-на…» (Лобертино?) Ты дура (u r nuts!), —говорила я ей. Дура! Дура! Дура! А она: «Марина, Марина, Мар-и-и-на…»

То, что она голой по дому и по двору слонялась— так это и раньше было. А тут вообще как с цепи сорвалась. К нам периодически приходил один парень бассейн чистить— так Элис крутится дурилкою вокруг него— только трусики надеты, и те наровит как бы ненароком снять. Парень— к бассейну, а эта дура сбросит трусики— чтоб не мочить— бултых в воду, а парню кричит: я одну секунду, пока ты своим сачком еще работать не начал, а сама выдает такой балет на воде, что, я чувствую, парень вот-вот, и— кончит.

Или закажет пиццу и выйдет к пицца-гаю без ничего, а потом кричит: боже мой, я думала— подружка моя! А я из своей спальни ржу, но— не слишком сильно, чтобы пиццы не лишиться.

http://www.prоzа.ru/аuthоr.html?mаrsе