Последнее, что я помню в своей жизни – чьи – то сильные руки, обхватившие меня сзади и зажавшие рот, темнота подъезда, острая боль укола в бедро. Назвать жизнью всё, что произошло после этого, я не могу. Но это, к сожалению, и не смерть. Для этого вокруг меня слишком много звуков и запахов, слишком много ощущений. Хотя, может, именно это и есть ад. Кто знает.

Я хорошо помню свой первый день в этом аду. Как я проснулся и открыл глаза, но не смог ничего увидеть. Как попытался встать, но рывок цепи вернул меня на пол. Как обнаружил, что раздет догола, а наручники за спиной крепко держат мои запястья. Что из одежды на мне лишь глухая кожаная маска без отверстий для глаз, зашнурованная на затылке. Ну и ошейник, который соединял меня короткой цепью с кольцом в полу. Обычный паркетный пол, такой часто можно встретить в старых питерских квартирах.

Попытавшись заговорить, я обнаружил свой последний предмет «одежды». Несколькими ремешками, обхватывающими голову, в моём рту удерживался огромный шар – судя по всему, резиновый. И, судя по тому, как затекла моя челюсть, он находился там уже долго.

Но даже тогда я ещё не понял, насколько крепко я влип. Быстро выяснив, что встать с пола я не могу – цепь не давала поднять голову выше, чем на полметра – я вытянул ногу и начал осторожно ощупывать вокруг себя. Через минуту я понял, что нахожусь в углу – стены были покрыты обоями – и что, кроме стен и паркетного пола, вокруг меня ничего больше нет. Тщетно попытавшись высвободить запястья из наручников, я попробовал после этого достать до ошейника или маски, чтобы снять их – с тем же успехом. Судя по всему, я находился в чьей – то квартире и освободиться сам уже не мог.

– Ну здравствуй, – вдруг сказал его голос. Единственный человеческий голос, который мне будет суждено теперь слышать. От неожиданности я вздрогнул. Оказывается, всё это время мой похититель был рядом и смотрел на мои слепые движения. – Знаешь, кто я?

Я отрицательно помотал головой – ослеплённой, лишённой речи. Я не представлял себе, кто бы это мог быть, и не узнавал этого голоса.

– Я твой хозяин, – спокойно продолжал голос. – А ты – моё новое домашнее животное. Больше тебе знать ничего не нужно. Ты, наверно, сейчас думаешь «да кто он такой, да пошёл он», да? Советую оставить такие мысли. Как ты уже понял, освободиться сам ты не можешь, а я, наоборот, могу сделать с тобой всё, что угодно. Пожалуй, сейчас даже покажу, что именно.

Заскрипела кровать, и ко мне начали приближаться неторопливые шаги.

– Вставай на колени и повернись раком, – сказал голос. – И не заставляй просить дважды.

Конечно, я мог бы сопротивляться. Начать отбрыкиваться ногами, забившись в угол. Но что толку? Он был прав – освободиться я не мог. И что – то в его голосе подсказывало мне, что лучше повиноваться, иначе я сильно об этом пожалею.

Кое – как я встал на колени. Выпятив зад и уперевшись головой в пол, я со страхом ждал, что будет дальше.

Долго ждать не пришлось. Мой зад вдруг обожгла дикая боль, и я с воем повалился на пол, поджимая ноги и стараясь забиться в угол.

– Встать, – негромко сказал его голос.

Я что – то жалобно промычал в свой кляп, шумно сопя сквозь отверстия для носа. Это была розга или стек – я чувствовал, как на коже ягодиц вспухает багровая полоса.

– Встать, – повторил голос. – За это – ещё десять ударов. Упадёшь ещё раз – получишь двадцать.

Задыхаясь и стискивая зубами резиновый шар во рту, я медленно поднялся. Сглатывая, я чувствовал, как мой кадык ходит под толстой кожей ошейника. Кем бы ни был этот человек, я был в его полной, неограниченной власти.

Он начал хлестать меня своей розгой – неторопливо, размеренно. С каждым новым ударом я чувствовал, что больше не могу, что вот – вот упаду сейчас на пол и больше не встану. Я никогда бы не подумал, что смогу вынести столько боли. Но я продолжал стоять неподвижно, сжимая кулаки в своих наручниках, стискивая зубами свой кляп, и бессильно ждал, когда закончится моё унижение.

Но моё унижение ещё только начиналось. О, если бы я знал, сколько унижения мне ещё предстоит.

– Стой так, – приказал он, закончив порку и отойдя в сторону. Не смея шелохнуться, я продолжал стоять на коленях, на твёрдом полу, чувствуя, будто с моего зада и бёдер содрали заживо кожу. Кожаная маска плотным коконом охватывала вспотевшее лицо.

– Теперь вставай на ноги, – сказал он, вернувшись.

Дрожа, ничего не видя и почти ничего не соображая, я кое – как поднялся с пола и попробовал встать. Сделать это в наручниках и с цепью, приковывавшей меня к полу, было не так – то просто. Наконец я встал, натянув цепь до упора, но всё равно оставаясь в безнадёжно согнутом положении.

– Как следует вставай! – сказал он. – Выпрямь ноги! Раком никогда не стоял, что ли?

Я кое – как выпрямил дрожащие колени, стараясь сохранять равновесие и ещё не подозревая, что меня ждёт. Но как только его палец, перемазанный в чём – то скользком, коснулся моего ануса, я понял. Ноги мои подкосились, и я едва не упал, каким – то чудом сохранив самообладание.

– Тебя ещё ни разу не ебли в жопу? – спокойно спросил он, засунув в меня весь палец и орудуя там. Морщась под маской от боли, я покачал головой. – Тогда привыкай. Я буду это делать долго, часто и, поверь мне, с бо – ольшим удовольствием.

Я не мог убежать, не мог сопротивляться. Не мог даже выразить возмущение – мокрый от слюны резиновый шар на ремешках надёжно запечатывал мне рот. Уже оба его пальца исследовали мой зад, а я всё ещё не мог осознать свою участь – и, стоя перед ним раком, в наручниках и ошейнике, на цепи, всё ещё надеялся, что это какая – то дурацкая шутка. Но только когда он начал совершать во мне характерные движения, крепко держа за бёдра обеими руками, я понял, что ощупывание пальцами закончено. И что во мне ходит настоящий член настоящего мужика, который насилует меня в жопу. Как проститутку, как куклу. Как своё собственное домашнее животное.

Он не торопился, нет. Растягивая удовольствие, он трахал меня медленно и не спеша, иногда даже останавливаясь. В такие моменты он, не вынимая из меня члена, ласкал и поглаживал мои покрытые кровоподтёками бёдра, мою спину. От боли я, сам того не сознавая, слегка поскуливал в кляп. Жжение его члена раздирало меня изнутри, и я не мог думать ни о чём другом. Стараясь не потерять равновесие и не упасть, я лишь молил всех богов на свете, чтобы он кончил быстрее.

Наконец я почувствовал, как он ускоряет движения. Рыча и задыхаясь, он хватал и щипал мою кожу так, что я выл от боли, изо всех сил кусая кляп и сжимая кулаки. Это были единственные движения, которые я мог совершать. Судорожно прижав меня к себе, он постоял так немного, после чего вытащил из меня член и куда – то ушёл. Вскоре я услышал, как в ванной льётся вода. Не зная, можно ли лечь обратно, я продолжал стоять там на подкашивающихся ногах, сознавая лишь одно – меня только что изнасиловали в жопу, превратив из мужчины в какое – то жалкое, не имеющее пола существо.

– Можешь лечь, – сказал он, вернувшись, и это были первые его слова, которым я обрадовался. Насколько можно было обрадоваться в такой ситуации. Осторожно, кряхтя от боли, я лёг.

– Сейчас я сниму кляп, – сказал он, присаживаясь рядом со мной. – Закричишь или издашь ещё хоть какой – нибудь звук – получишь сто ударов по яйцам. Понял?

Я униженно закивал. Я был готов на всё, лишь бы меня оставили в покое.

– Твой рот отныне нужен лишь для трёх вещей: для еды, для воды и для моего члена. Разинешь рот для чего – то другого – снова получишь туда кляп и пятьдесят ударов по жопе впридачу. Понял?

Я кивнул, и он наконец снял с меня кляп. Я осторожно пошевелил челюстью, но губ старался не размыкать, памятуя о прозвучавшей угрозе. Меня собирались кормить и поить – уже хорошо. О третьем прозвучавшем применении для моего рта я старался не думать.

После этого он оставил меня в покое, включив телевизор и занявшись какими – то своими делами. Я лежал в своём углу и думал о ситуации, в которой оказался. Было бы неплохо для начала выяснить, где я нахожусь. Сколько я ни старался, но кроме тёмного подъезда и сильных рук, лишивших меня свободы, ничего не мог вспомнить. Может, я до сих пор нахожусь в своём же подъезде. Может, даже недалеко от своей квартиры. Может, меня похитил кто – то из моих же соседей. Мы ведь так мало знаем о своих соседях, и о чём они думают, проходя мимо нас на лестничной клетке.

Потом я начал гадать, когда меня отпустят, и отпустят ли вообще. Ведь, в конце концов, я же никому ничего не сделал. Я обычный парень девятнадцати лет, студент Военмеха, пусть и не самый старательный. Кто мог затаить на меня такую злобу? И за что? За что один человек может раздеть другого догола, заковать в наручники, посадить на цепь? За что он может бить и насиловать его? Я вспомнил о жгучих ударах стека, о чужом члене в собственном заду, и непроизвольно сморщился от стыда и боли. Впрочем, под кожаной маской этого всё равно не было видно.

Страдая от боли, стыда и жалости к самому себе, я пролежал так довольно долго. Иногда я осторожно переваливался с одного бока на другой, звякая цепью – лежать нагишом на голом полу было не очень удобно. Я всё ещё надеялся, что это ненадолго, что если меня и не выпустят в ближайшем времени, то хотя бы снимут с цепи, или хотя бы снимут наручники, или хотя бы снимут эту чёртову кожаную маску.

Как же я ошибался.