Они сидят в полумраке подвала на куче старой ветоши, приобнявшись и смотря друг-другу в глаза. Большие, голубые, обрамлённые тонкими светлыми ресницами смотрят в другие — чёрные, раскосые, улыбающиеся. Их лица очень близко, так смотрят друг на друга только любящие люди.

— Зачем ты здесь? — Таня искренне недоумевает, — Пошли назад, наверх, туда, где нам с тобой было так хорошо.

— Ты не понимаешь, — Айнура тихо дышит ей в ухо. — Я тут прячусь.

— Прячешься? От кого?

— От них.

Они замолкают, а Таня пытается представить себе тех, от кого Айнура прячется в подвале.

— Чего же ты так сильно боишься, что даже тёмный подвал тебе не так страшен? — спрашивает она наконец.

— Поцелуй меня, тогда скажу.

Таня закрывает глаза и вслепую тычется губами, попадает в щеку возле носа Айнуры. Она ещё не привыкла целоваться с открытыми глазами. Айнура смеется, убирает светлые Танины волосы, обвивает ей руками шею и проводит языком по Таниным губам. Язык у неё мокрый, теплый и нежный. Потом она собственной щекой отирает Тане рот, её жёсткие чёрные волосы щекочут Танино лицо.

— Не чего, а кого, — шепчет она, и целует Таню в рот одними приоткрытыми губами.

Они опять ненадолго замолкают, наслаждаясь сладостью нежных губ.

— Кого? Скажи уже, а то мне страшно, — просит Таня.

— Тебя они не тронут — им нужна я. Они меня ищут, повсюду, понимаешь? Они пришли издалека, только для того, чтобы найти меня, из другой земли, из другой жизни.

— Кто это — они? — спрашивает Таня, холодея от страха.

— Оборотни. Люди, которые превратились в зверей.

— Оборотни, — тихо повторяет Таня.

— Собаки, медведи, кабаны там всякие, которые давно стали такими и не помнят себя людьми. Давно, много лет назад. — Голос Айнуры становится тихим, пугающим шёпотом.

— Боже, какой кошмар! — ужасается Таня, вцепившись руками в одежду Айнуры.

И тут Айнура начинает орать. Она бросается куда-то вглубь подвала, исступленно визжа от страха, но там нет выхода, и Айнура боком, плечом и спиной, падает на стену, сползает на пол, захлебываясь, и дальше только скулит, прижавшись к шершавой стене. Она смотрит за спину Тани огромными от ужаса глазами, и Таня понимает, что там, за ее спиной, находится нечто страшное, очень страшное, на что ни в коем случае нельзя смотреть. Но у неё не хватает уже сил просто терпеть муку страха, и она оборачивается, а обернувшись, видит двух широкоплечих мужчин, настолько высоких, что им приходится сильно пригибаться в низком подвале. Только из мужского в них лишь костюмы и фигуры, а лица их вовсе и не лица, а оскалившиеся морды собаки и медведя.

— Она? — пёс указывает на Айнуру.

— Она, — медведь улыбается слюнявой пастью.

— А с этой что? — пёс смотрит на застывшую Таню.

— Возьмём на всякий случай. Начальство пускай решает.

Они шагают вперёд, а Айнура оскаливает рот, дико визжит и бросается им навстречу.

***

Глава 10. Оборотень.

Герда стояла возле палатки и смотрела на рыжего псоглавца, выдававшего себя за Тину, и на чёрный затылок Кики. Они сидели у костра, пили крепкий чай из стальных кружек и мило беседовали. Герду они не видели, а остальные спали в палатке. Что ж, она давно привыкла скрывать эмоции. А сейчас эмоций была целая куча.

Противоречивых, гадких, стыдных. Она плохо помнила прошлую себя, но почему-то твёрдо знала что та, прежняя, недолюбливала всех этих звероголовых мутантов. Зато ей нравились девочки с раскосыми глазами, как Кики.

Из палатки вышел Квинт. После лечения Соком, он был уже почти в полном порядке. Да, он возражал против таких методов врачевания, но его никто и не спрашивал, пока он был без сознания.

— Чего не спишь, Герда, — голос его всё ещё оставался измождённым, — завтра рано вставать.

— Я уже поспала достаточно на пароме.

— Ясно. Завтра идём в Тёмэн. Ты уже перекрасилась?

— Утром перекрашусь. — Она знала, что дежурящие у костра их прекрасно слышат, — Это обязательно? Вон, Тина так и осталась с песьей мордой.

— Снова шутить изволишь? Ты же знаешь, псоглавцы в этой провинции куда меньшая экзотика, чем девочки-ирисы.

— Но всё же ирисы встречаются и здесь.

— Хватит об этом. Внешность Тины нам всё равно не изменить.

— Пока не найдём ей новое тело.

— Да, до этих пор.

— Но где мы возьмём андроида в Восточной Сатрапии? — Герда ухмыльнулась, — Да ещё и такого, что согласится отдать своё тело.

— Нам нужно проникнуть на одну из фабрик.

— В этой стране нет же фабрик.

— Официально нет. — Квинт хитро улыбнулся и дружески похлопал Герду по плечу, — Ладно, я ещё посплю. Завтра тяжёлый день.

— А ты знаешь, что меня раньше Таней звали? — немного невпопад спросила Герда.

— Той Тани давно нет в живых. Так что не забивай себе голову. Это просто синдром дежавю.

— А можно узнать более подробно о наших прежних личностях?

— Ты прекрасно знаешь, что нет. Да и зачем? Столько лет уже прошло, как изъяли её «душу». Никого, кто мог бы её помнить, давно нет в живых.

— Жаль. А то в памяти постоянно всплывают какие-то фрагменты — имена, лица — но цельной картины не вырисовывается. А хотелось бы. У тебя не бывает такого?

— Конечно, нет. Я же обычный человек. У вас порой всплывают воспоминания о самых ярких событиях прежней жизни, но, как правило, они мало информативны.

— Знаю, знаю. Ладно, это я так… Добрых снов.

— Спасибо. Ты тоже отдохнула бы от этих мыслей. Поспала, почистила бы память, что ли.

— Нет уж, спасибо. Эти воспоминания — всё, что во мне от настоящего человека. Иди уже, отдыхай, — Герда натянула улыбку, — вам, «настоящим», в отличие от нас, «синтетиков», без этого никак.

— Иду, иду…

Квинт вернулся в палатку. Кики и Тина посмотрели на Герду с немым укором. Та лишь хмыкнула и тоже пошла отдыхать.

***

Тина никак не могла привыкнуть к своему новому, сверхчуткому, обонянию. Зрение тоже стало довольно странным — не хватало некоторых цветов, но зато ночью она теперь видела почти как днём. И сквозь ночь она видела, каким же странным, непохожим на строгие, прямоугольные города Княжества, был этот Тёмэн. Кривые, грязные улочки, куча крикливых прохожих и, самое главное, что сводило её с ума — это просто невообразимые, резкие запахи, насиловавшие её непривычно чувствительный нос! Пахло, а точнее воняло, едой, дымом, бензином, мочой и экскрементами, как людскими, так и животных. И это поздней осенью, когда уже ударили первые морозы. Она и представить себе боялась, что тут творится летом! От этих запахов в глубинах её разума просыпался дух Пахома, пытавшийся вырваться наружу. Она его сдерживала, но надолго ли хватит ей сил.

Отряду вновь нужны были средства к существованию. А чем отряд умел их добывать? Правильно — своими жаркими, пульсирующими, бездонными дырами. Даже сейчас, после пробуждения, ничего другого они не умели. Ну не грабежом и разбоем же заниматься, в самом деле?

Квинт привёл их в какое-то заведение, то ли гостиницу, то ли бордель, а скорее всего и то, и другое одновременно. Здесь он договорился о встрече с клиентами, группой свингеров. На улице остался лишь Рик, так как мальчики этих клиентов не интересовали.

Они стояли в холле, когда к ним спустились две семейные пары средних лет.

Все они говорили на новом для девочек языке, но для них это не было проблемой. Все восемь основных языков, со всеми их диалектами, они знали ещё по выпуску с фабрики.

Мужчины выбрали Герду и Сили, как самых экзотичных для данной местности, несмотря на косметические поправки внешности, сделавшие их смуглее. Одна дама остановила свой выбор на Мари, хоть девушки с «розовой» внешностью и были в этих местах довольно привычны. А вот последняя из дам запала на Тину, точнее, на её псоглавое тело.

Разбитная, полноватая женщина провела накрашенным ноготком по её крепкой груди и опустилась им до паха, прижав к нему ладонь. Она пьяно замурлыкала:

— М-м-м, какой самец! — она одобрительно цокнула языком, — Всегда хотелось попробовать такого крепкого пса!

Тина вопросительно уставилась на Квинта. Тот кашлянул:

— Кхххммм! Вообще-то это наш охранник.

Женщина засмеялась:

— Сторожевой пёс, значит! Ваф-ваф! Р-р-р-р-р! Ха-ха-ха! Сколько за него тенге? Вы же не кредитами берёте, а нашими тенге, верно?

Квинт покраснел:

— Он не для этой цели здесь.

Женщина пустила разочарованную слюнку.

— Я согласен, командир, только я дорого стою, — Тина оскалила зубы, обняла женщину за едва угадываемую талию и лизнула в щёку, — двойная цена, красотка, и ты не забудешь эту ночь никогда.

Женщина явно обалдела от такого, её глазки заблестели и она обратилась к одному из мужчин, по-видимому, мужу:

— Ильдарчик, милый, ты же не оставишь сегодня свою любимую Гульназ голодной?

Мужчина замялся, глядя на рыжую собачью морду. В его планы такое приключение явно не входило.

— Давай лучше возьмём рыжую девчонку, — Ильдар ткнул пальцем в грудь Джи.

— Нет, твоя ненасытная тигрица захотела сегодня животного секса!

— Ты уверена? От него же псиной прёт?

— Это от тебя псиной прёт, дурак! А от него веет крепчайшим мужским духом! Давай, не жмись! Когда ещё твоей жёнушке выпадет такой шанс!

Ильдар замялся.

— Бля, ну ладно… Желание жены — закон. Сколько с нас за собаку? — Он смотрел мутными глазами на Квинта.

— Двойной тариф: сорок тысяч тенге.

— Ох-ох-ох, дорогая… Очень уж ты дорого мне обходишься. Ладно, по рукам, — Ильдар отсчитал сто тысяч тенге и передал Квинту, — только сосать собачий хер я не буду! Поняла?

Гульназ захлопала в ладоши:

— Предоставь это удовольствие мне.

***

Они поднялись на второй этаж и зашли в просторную комнату, представлявшую из себя сплошной сексодром. Пол был покрыт мягкими матрасами, повсюду были разбросаны секс-игрушки, пахло потными телами и сексом.

Сили и Герду поставили в позу 69, и мужчины занялись их влажными щёлками, с охами и вздохами наяривая потными ягодицами между стройных девчачьих ножек. Так как рейд в бордель был направлен лишь на заработок денег, а не для добычи Сока, то мужчины воспользовались нанопрезервативами.

Мари занималась худая женщина, вылизывая и нещадно долбя все её отверстия резиновыми фаллосами немалых размеров и заставляя ту вылизывать свою ненасытную, бритую щель.

Тина, как дошло до дела, утратила прежнюю уверенность и стояла как истукан, пока похотливая зоофилка стягивала с неё одежду. У неё ведь не было никакого опыта в подобном, и в гимназии этому, само собой, тоже не обучали. Но стоило Гульназ припасть ртом к её большому, странной формы члену в обрамлении тёмно-рыжей шерсти, как в Тине начало просыпаться что-то неистово-животное, что-то, скрытое в глубине её сознания.

Мужское естество Пахома вырвалось наружу. Он схватил женщину за плечи, швырнул на пол и поставил в свою любимую собачью позу. Его большой уродливый член легко вошёл в хлюпающую от выделений пизду опытной давалки. Про презервативы они и не подумали, не до них было. Пахом с рычанием начал быстро сношать свою даму.

Гульназ подвывала:

— Да, да, кобелина, трахай свою грязную сучку, не жалей! Ооооххх!… Да, малыш, дааа!!!

Она яростно подмахивала Пахому, насаживаясь на его кривую дубину до упора. Вся шерсть на его бёдрах промокла насквозь и блестела от пота и соков. Его головка начала раздуваться, готовясь извергнуться в женское лоно.

Оргазм был крайне сильным и ярким, он начал изливаться в хлюпающую и чавкающую дыру. Женщину затрясло крупной дрожью и Пахом, а точнее Тина, понял, что навстречу его семени внутрь него движется Сок. Женский Сок! От нового, невообразимого ощущения он обрёл новые силы и продолжил трахать женщину в усиленном ритме, всё ускоряясь. Оргазмы сотрясали их тела. Сок, не переставая, обильно лился в Пахома, а сперма в Гюльназ. Но женщина, как и псоглавец, не теряли от этого сил, а только наращивали яростные фрикции. Их голоса слились в нечленораздельное рычание и мычание, а тела в потный дёргающийся клубок.

Наконец, они замерли, прижавшись друг к другу, жидкости их иссякли, но они были лишь счастливы от этого. Остальные прекратили свои телодвижения и уставились на странную парочку. Но те лишь что-то бормотали, блаженно улыбаясь и закатив глаза. Пришлось применить физическую силу чтобы расцепить их узел, когда спустя даже полчаса они никак не приходили в себя. Позвали даже остальной отряд на помощь.

Ильдар суетился возле своей Гульназ, обливая её водой и тряся за плечи:

— Дорогая, дорогая, ты в порядке? Что сделало с тобой это животное?!

Само «животное» тоже было не в себе: сидело со стеклянными глазами и пускало слюни, вывалив длинный язык.

— Да, я просто была где-то в космосе после такого секса! — Гульназ, наконец, заговорила, — Это было нечто потрясающее! Ильдарчик, давай повторим это ещё какие-нибудь, хорошо, милый?

— Нууу, даже не знаю…

— Не сегодня, но потом, после зарплаты, давай!

— Нууу, раз тебе так понравилось…

— Понравилось?! Ха! Да это было просто волшебно!

— Нууу, ладно, после зарплаты, возможно… Только обещай что не будешь падать в обморок.

— Обещаю! Спасибочки, милый, ты такая прелесть! — она обняла и расцеловал мужа, — А на сегодня хватит, я дико устала и хочу есть и пить!

Компания свингеров, усталая, но довольная, покинула номер.

Псоглавец тоже потихоньку пришёл в себя.

— Тина, Тина, как ты, ответь! — тряслась её Джи.

— Я, я, я пила её Сок… А она мой…

— Чей Сок?

— Сок женщины…

— Не может быть! И где теперь он?!

— Во мне. У меня же нет никаких капсул.

— И как ты себя чувствуешь?!

Тина встала на ноги, по-собачьи встряхнулась, ощерилась зубастой улыбкой:

— Лучше, чем когда-либо до этого!

И все понимали, что она не врёт.

***

— И что же нам делать дальше? — Джи всё никак не могла успокоиться.

— Ты про Тину? — Квинт сам пытался это понять.

— Скорее, про Пахома. — Квинт и Джи сидели в съёмном доме, в столовой, и думали над дальнейшими своими действиями. Остальные уже спали в комнатах. — А вдруг Пахом опять вырвется и порешает нас всех, — голос Джи перешёл на шёпот, — плюс ещё этот новый талант по добыче женского Сока…

— Да, это вообще нечто странное. — Квинт тоже говорил приглушённо, — Никогда раньше не слышал, чтобы кто-то кроме тентов и Корпорации его добывал.

— Верно. И мы не знаем о побочных эффектах.

— И что ты предлагаешь? — Квинт с надеждой посмотрел на Джи.

— Грохнуть тварь, а матрицу Тины извлечь и приберечь до лучших времён.

Квинт задумался. Он ничего не услышал, но Джи испуганно посмотрела в сторону входа. Квинт обернулся.

— Не стоит так горячиться, — голос мутанта был негромким, а на рыжей морде читалось спокойствие и уверенность, — я вам ещё пригожусь.

— Кто ты? — Джи по инерции взялась за кухонный нож.

Псоглавец поиграл мышцами, распрямился:

— Я Пахом.