Пролог.

Прыг-скок, прыг-скок, скачет волейбольный мяч! Игра в самом разгаре! Две девочки явно разгорячены, бьют по мячу что есть мочи, а ещё две прыгают как козочки, отбивая его. Их форменные тёмно-красные платьица задираются до животов, обнажая девичьи ножки и белые хлопчатобумажные трусики. Ножки в красных туфельках и белых гольфиках стройные, прыгучие, движения их чёткие, отлаженные. Смотреть на них — одно удовольствие! Но всё же делу время, как говорится.

— Так, девочки, перемена окончена, — командует наставник Квинт, — возвращаемся на занятия!

Красные от напряжения, но довольные девчонки с весёлыми улыбками идут, взявшись за руки, со двора в здание гимназии.

А гимназия эта не совсем обычная, точнее даже будет сказать — совсем необычная. Да и девочки наши — вовсе не девочки в традиционном смысле этого слова. Ведь традиционно девочки рожались мамами, ну, или, на худой конец, выращивались в пробирках, а вот наши девочки производились на фабриках. Фабриках кибернетической жизни. На этих фабриках производились не только маленькие милые девочки и не только лишь люди, но выпускались и другие живые и неживые организмы и механизмы. Всех их объединяло одно: новейший сверхмощный искусственный интеллект, являющийся страшным секретом Корпорации, владеющей и управляющей данными фабриками.

Но сейчас речь пойдёт всё же не о фабрике, а о её произведениях, обучающихся на данный момент в этой закрытой гимназии. О киборгах с человеческой кровью и плотью, но с атомным мотором вместо сердца, наноуглеродными скелетами и электронными мозгами. Киборгах с нечеловеческими возможностями. Все они ждали после производства ровно 18 лет во сне, чтобы поступить на службу Великой Корпорации, как того требовали этические нормы. А ещё чтобы загрузить в них всю необходимую для службы информацию и зарядить Жизненным Соком. Но уже с самого «рождения» разум их был разумом взрослых женщин, несмотря на обманчивую внешность.

Девочки зашли в класс и расселись по одиночным партам. Наставница Георгина поприветствовала их. Рядом с ней стояла ещё одна девочка. На ней уже было надето форменное платье и туфли. Это была смуглая высокая брюнетка с миндалевидными темно-карими глазами, как и все фабричные девочки — с безупречно красивым лицом. Георгина представила её остальным:

— Девочки, познакомьтесь, наша новая ученица, Хризантема-Р-747, для вас просто Кики.

Девочки привстали и пропели хором:

— Очень приятно, Кики!

Потом каждая представилась отдельно, начиная с первой парты, заканчивая последней.

— Ирис-М-12, или просто Герда.

— Бархатец-А-379, или просто Джи.

— Ирис-Р-43, или просто Мари.

— Орхидея-С-2408, или просто Номи.

Кики удивлённо вскинула брови:

— Ирисы ведь такая редкость, а у вас сразу две?!

— Так ведь гимназия находится на территории бывшей Скандинавии, — объяснила ей Георгина.

Девочка понимающе кивнула и уселась на своё место.

***

Глава 1. Мари.

Она вышла за калитку гимназии ровно в половину второго, и сердце Джима сжалось: впервые увидев её издали, он был потрясён, он не мог предположить, что она столь хрупка и миниатюрна, даже уже не гимназистка, а почти что Красная Шапочка, девочка из сказки, чудесный эльф в красненьком пальтишке и таком же красном платьице под ним.

— Здравствуйте! — Её голосок, звонкий, очаровательный, который он не спутает ни с чьим другим, который он жаждал услышать всю ту проклятую, бесконечно тянущуюся неделю, чуть не сведшую его с ума, неделю мучительной, дурацкой невстречи.

Его руки тянутся к ней, прикасаются, трогают, держат. Он хочет убедиться, что она не призрак, не голограмма в тихо мнущемся пальто.

— Здравствуйте, Джим, — повторяет она, наклоняя голову и исподлобья глядя на него чудесными зелёно-серыми глазами. — Что же вы молчите?

А Джим молчит. И улыбается.

— Долго меня ждать изволили?

Он отрицательно мотает головой.

— А я невозможно зашиваюсь с химозой. — Скосив глаза на заваленный старым хламом угол дома, она поправляет юбку. — Ума не приложу, что с ней делать. Только три дня назад раздать пособия соизволили наши преподы. Представляете? Три дня. И это на химозу! Безобразие.

Джим лишь продолжает улыбаться словно идиот и пялиться на неё.

— Правда, долго меня ожидали? — Она строго морщит тонкие светлые бровки.

— Вовсе нет, Мари.

— Пойдёмте, подышим кислородом; нам срочно нужен кислород. — Она вцепляется в его рукав и тащит за собой.

Он плетётся за ней ней словно зомби.

Мари держит его за руку, красные полусапожки цокают по асфальту, крошат подмороженные с ночи лужицы. В этих красных полусапожках и красной форме на школьной площадке он её и увидел впервые. Стоя в мелом очерченном круге, девочки играли в свою любимую игру. Резко полетел вверх голубой мяч, выкрикнули её имя. Она бросилась, но не поймала его сразу, мяч ударился об асфальт, подпрыгнул, она схватила его, прижав к красной форменной груди со значком «В», выкрикнула: «Штандер!» И разбежавшиеся гимназистки замерли, парализованные строгим немецким словом. Она метнула мяч в долговязую белокурую подругу, попала ей в голову, заставив громко и недовольно ойкнуть, и прыснула, зажав рот ладошкой, присела на прелестных ножках в белых колготках, закачала очаровательной, оплетенной светло-русой косою головкой, бормоча что-то извинительное, борясь со своим дивным смехом…

— Дайте мне вашу руку, — вдруг говорит Джим и сам забирает её ручку в перчатке.

— Это ещё зачем? — смотрит она исподлобья.

Он отводит рукав пальто и припадает губами к её запястью, к дурманящей теплоте и нежности. Не противясь, она глядит молча.

— Я без ума от вас, — шепчет он я в эти ручки. — Я от вас без ума… без ума… без ума…

Её бледное эльфийское запястье не шире трёх его пальцев. Он целует его, припадает, словно вампир. Вторая ручка дотягивается до его головы.

— Вы слишком рано поседели, — произносит она тихо. — В тридцать семь и уже почти весь белый! На войне?

Нет, он никогда не воевал.

— Да, в уйгурском плену, — врёт он.

— Бедненький! — Мари снова гладит его по голове.

Он обнимает её, поднимает к своим губам. Вдруг она ловко, словно белочка, выскальзывает из его объятий, бежит вдаль по переулку. Он пускается вслед за ней. Она сворачивает за угол. Бегает она превосходно.

— Куда же вы? Постойте! — он тоже сворачивает за угол.

Её красное пальтишко с такой же красной шапочкой мелькает впереди. Она бежит по безлюдной улице к серо-бурой громадине окружной стены. Подбегает, встает к стене спиной, широко разводит руки.

Её фигурка настолько крохотна и ничтожна на фоне мрачной пятнадцатиметровой стены, нависшей серой, грозной волной, что ему становится страшно: вдруг это бетонное цунами накроет его прелесть? И ему никогда больше не доведется держать Мари в своих объятьях?

Джим подбегает к ней. Она стоит, закрыв глаза, прижав разведенные руки к стене.

— Люблю стоять здесь, — произносит она, не открывая глаз. — И слушать, как за стеной гудит Город. Вот увидеть бы его ещё один разок! Жаль, что нам, сиротам, туда нельзя.

Джим поднимает её как пушинку, шепчет в нежное ухо:

— Смилуйтесь надо мной, мой ангел.

— И чего же вы хотите? — Её руки обвивают его шею.

— Чтобы вы стали моей.

— Любовницей?

— Ну что вы, возлюбленной!

Её губы приближаются к его.

— Даже так?

— Только так.

— А как же ваша супруга?

— О, прошу, Мари, не напоминайте мне в такой момент так жестоко о самом постыдном, о самом гадком и мерзком, я и так полностью разбит и унижен!

— Сколько это будет стоить?

— Десять золотых кредитов.

— Большие деньги, — не по-детски рассудительно говорит она в его губы. — А можно мне… можно на землю?

Он опускает её. Она поправляет шапочку. Её лицо как раз на уровне его сердца, где сейчас происходят атомные взрывы желания.

— Пойдём? — Мари берёт его за руку, словно он её однокашник.

Они идут вдоль грязной и мрачной стены, мимо серых заброшенных и полуразрушенных домов. Джим любуется сосредоточенным личиком своей вожделенной Мари. Она думает и решает.

— Знаете что, — медленно произносит она и останавливается. — Я согласна.

Он сгребает её в охапку, начинает целовать тёплое бледное личико.

— Подождите, ну… — упирается она ему в грудь. — Я смогу только на следующей неделе.

— Бессердечная! — Джим опускается перед ней на колено. — Я не доживу до следующей недели! Умоляю — завтра, в любое время.

— Химоза, — вздыхает она. — К послезавтра надо написать и сдать. Иначе — сделают мне плохо. С первой четверти я в черном списке. Надо исправляться.

— Я умоляю вас, умоляю! — целует он её тоненькие красные перчатки. — Пятнадцать золотых кредитов!

Мари стоит в нерешительности. Лицо её задумчиво.

— Ну же, ну?! Двадцать, и завтра, молю! И я обещаю попробовать ещё раз показать вам Город!

— Двадцать пять, и сегодня. И Город. — Её голос становитс холодным и строгим.

— Да-да, я согласен!

— Кредиты вперёд, сами понимаете.

Джим вскочил, просунул руку за пазуху своего длинного пальто, достал кошелёк и стал суетливо открывать его дрожащими руками. На грязный мокрый асфальт со звоном посыпались блестящие полупрозрачные монеты. Джим упал на колени и стал неловко собирать их. Мари звонко прыснула в ладошку.

— Простите, простите, я такой неловкий! Ой, ты, божечки мои… Вот… Вот ваши кредиты.

Мари забрала из трясущихся ладоней горсть монет. Тщательно пересчитала. Протянула назад сдачу.

— Тут двадцать семь с половиной, вот ваши два с полтиной.

— Не надо, не надо, заберите себе всё! — Джим сжал её ладонь и протянул обратно. — Где вы хотите? В гостинице, в нумерах?

— Здесь недалеко, я ещё химозу успею сделать!

Мари снова хватает его за рукав и тащит за собой. Джим снова тащится за ней как сомнамбула, ни живой, ни мёртвый от внезапно свалившегося счастья. Они заходят в подворотню, в какой-то глухой тупик. Мари прижимает Джима спиной к кирпичной стене. Джим покоряется её воле словно тряпичная кукла. Девочка опускается перед ним на корточки, распахивает полы длинного серого пальто, расстегивает брючный ремень, спускает штаны вместе с трусами до колен. В лоб ей упирается большая красная головка, венчающая длинный жилистый член.

— Ого! Таким и убить можно! — Мари снова заливисто смеётся. Ладошка в красных шелковистых перчатках при этом ловко гуляет вдоль раздувшегося ствола.

— Ну же, Мари, милая моя, хватит уже меня мучить! Я же заплатил сполна, и даже больше!

Она хитро улыбнулась, высунула розовый язычок и слизнула прозрачную каплю с раздутой головки. Джим закатил глаза и застонал. Предатели-ноги едва держали его. Мари заглотила всю головку и начала быстро и ловко обсасывать её, не забывая работать язычком. Одной рукой она дрочила его ствол, а второй проникла между ягодиц и ласкала сморщенный анус. Джим приоткрыл глаза и залюбовался такой милой и желанной головкой в красной вязаной шапочке, ритмично насаживающейся на его плоть, на худенькую ручку в красной перчатке, бродящую по его фаллосу. Волна наслаждения прокатилась по всему его телу, он начал изливать свои соки внутрь этого волшебного существа. Это продолжалось так долго, что казалось бесконечным, но наслаждение никак не кончалось, а соки всё лились и лились из него! В глазах у него помутнело, силы стали покидать его тело. В последний момент он успел сквозь туман в глазах заметить двух девочек, бесшумно зашедших в их тупик. На них была такая же тёмно-красная форма. Он даже успел узнать ту долговязую блондинку, что когда-то схлопотала от его Мари мячом по голове. Силы окончательно покинули его тело, а разум погрузился во тьму.

Мари поднялась, облизнула губы. Подобрала красным пальчиком стекающую по подбородку густую прозрачную жидкость и пропихнула в рот. Проглотила.

— Браво, браво! — послышался сзади насмешливый девичий голос.

Мари резко обернулась и увидела двух своих однокашниц.

— Герда, тебя разве не учили, что пугать людей — нехорошоо?

— А где ты здесь видишь людей? — Лицо Герды оставалось непроницаемо холодным. — Ты не про этого? — Она указала на сползшее со стены тело с безжизненным пустым взглядом и нелепо спущенными штанами. Тело Джима как-будто высохло, но синюшный член по прежнему торчал вертикально.

— Не умничай. Не то место и не то время для твоих острот.

В спор вмешалась Номи:

— Может, хватит уже? Сколько Сока с него получилось?

— Семнадцать.

— Да уж, бывало и получше. — С ехидной полуулыбкой заметила Герда.

— Бывало и гораздо хуже! — Мари зло стрельнула зелёными глазами.

— О, боже, ты снова за старое… Ты же отлично знаешь, что тогда причина была не во мне. — Герда томно вздохнула и закатила глаза.

Их перепалку прервала трель связи. Мари приложила руку к шапочке.

— Наставник Квинт, слушаю вас.

— Операция прошла успешно?

— Да.

— Сколько получилось?

— Семнадцать.

— Не так плохо. Хотя я надеялся на двадцать пять.

Мари сморщилась, просунула руку в карман и зло швырнула монеты в синюшное лицо Джима. Часть монет ударилась о стену и со звоном разлетелась в стороны.

— Утилизатор, судя по урожаю, требуется?

— Да.

— Хорошо, отправляю. Всем назад, в гимназию.

— Есть.

Мари положила трубку. Ещё раз взглянула на остывающее мужское тело. Подняла ногу и со всей силы пнула его носком полусапожка по сморщенным бритым яйцам.

— На тебе, получай, за все твои семнадцать Сока, любовник хуев! Только форму мне помял, мудила обосранный! — Она пнула его ногой и повалила навзничь.

Девочки скрылись за поворотом, а Джим всё ещё лежал на грязном асфальте. Стеклянные глаза смотрели на мрачное серое небо, из полуоткрытого рта поблескивала монетка, а на его всё ещё странно стоящий, фиолетовый член упала первая осенняя снежинка.