… Внезапная сонливость заставила меня в спешке прилечь. Очередное сообщение?

Но никакого расплывающегося человека не было. Я видел обычный сон. Пустырь, старые полуразрушенные деревянные домишки, рядом строится большой дом. Поодаль знакомые здания— магазин, телеателье. Захожу во второй разрушенный дом и лезу в погреб. Поставив фонарик на полусгнившую бочку, копаю в углу яму и вытаскиваю глиняный горшок— клад.

Как ошпаренный, сорвался я с дивана. Клад! Конечно! Как это мне сразу в голову не пришло?! Самый легкий способ вручить деньги. Так, нужны лопата, фонарик… Есть ли тут лопата?!

В замке поворачивается ключ— Ленка пришла с работы. Это, пожалуй, к лучшему.

—Ленусь, лопата у тебя есть? И фонарик?

—Что это тебе?… Есть в подвале.

Пока Ленка ужинала, я слетал в подвал, под домом, где у всех жильцов имелись клетушки для хранения картошки, морковки и других овощей. Через десять минут, представ перед удивленной Ленкой с хорошей штыковой лопатой, я крикнул:

—Давай фонарь!

—Подожди. Что тебе взбрело в голову?

—Пойду искать клад. Точнее, не искать, а выкапывать!

Ленка участливо посмотрела на мое снаряжение.

—Ты можешь объяснить внятно?

—Пока нет! Все потом!

Я собрался, было, выскочить из квартиры, но Ленка удержала меня за рукав:

—Я с тобой…

—Да нет, —попытался я отвязаться, —я же буду в погребе, сыром и страшном, копать яму!

—Ну, так я буду светить!

—Да нет, фонарь я должен положить на бочку…

—На какую бочку?! —ужаснулась Ленка.

—Там будет полусгнившая бочка…

—Ты что, там уже был?

—Нет, видел во сне…

Ленка вздохнула. Потом быстро надела легкое трико, которое обтягивало ее тело так, что если бы не синий цвет, можно было решить, что она голая. Я понял— от нее не отвязаться. Ладно, пусть светит. Хотя… Неприятно шевельнулся некий червячок. Все-таки мне было показано, что нужно положить фонарик на бочку. Или детали не существенны? Нарушая условия, я могу… что? Нарушить условия появления клада? Но, клад наверняка закопан лет сто назад… Что еще? Может быть, я обязан орудовать лопатой в одиночестве? Не нужны свидетели?

—Ну, мы идем или нет? —Ленка уже стояла в дверях.

Ладно, может, она и не помешает.

Толкучка, после окончания рабочего дня рассеялась и мы, проехав четыре остановки на троллейбусе, вышли у строящегося дома. За стройкой, на тоскливом пустыре, кособочились полуразрушенные частные домики. Картинка совпадала почти полностью. Мы обошли огораживающий стройку забор, и оказались отрезанными от городского шума. Развалины имели вид весьма зловещий. Щерились пустые окна. С крыш свешивались языки оторвавшегося рубероида. Полумрак внутри домиков тоже не вдохновлял.

—М-да, место криминальное, —сказал я, —ты лучше постой на остановке, а я мигом слетаю…

—Ты что— боишься? —вызывающе удивилась Ленка, —ты же владеешь каратэ!

И она, насвистывая какую-то идиотскую мелодию, двинулась к развалинам. Так и не успев объяснить ей, дуре, разницу, между трусостью и разумной осторожностью, я поспешил во след. Из дверного проема вышли шесть человек очень неприятного вида. Но не бомжи, не бичи, скорее урки. Прятались. Может, тут пункт временного сбора блатарей? Ленка в нерешительности остановилась.

—Что ж ты перестала свистеть? —мне не следовало, конечно, ехидничать— она и так поняла свою ошибку.

—Мужики, —говорю «простым» голосом, —Витек-интеллигент здесь не тусуется?

Известный в городе бандит Виктор Карнаухов, по кличке «интелегент», был весьма уважаемой личностью. Среди своих, естественно. Расчет на якобы знакомство с Витьком был весьма ненадежен, но что оставалось делать?

—Заходи, —они расступились.

Что за черт? Или действительно тут, в развалинах, сидит Витек, или они просто заманивают. Я прикинул расстояние. Нет, с Ленкой не убежать, догонят вмиг. Придется зайти. И если этот бандит там, придумать что-нибудь. Пришел-де предложить дело. Вцепившаяся в рукав Ленка могла испортить всю игру. Она слишком явно была напугана. Если мы шли предложить дело, какого черта так пугаться? Только, кто же ходит разговаривать о деле с бабой?! Значит, придется замотивировать ее присутствие. Допустим, дело— ограбить фирму, которой заведует ее муж. Сейчас-де поговорим предварительно, а потом более обстоятельно… Лажа, все лажа— не поверят.

За столом, чудом оставшимся от съехавших жильцов, сидел чернявый, жилистый парень. Один из мужиков что-то прошептал ему на ухо. Чернявый вскинул насмешливые глаза:

—Че хотел?

—Ты— Витек?

—Допустим…

—Так Витек или нет? Хочу дело предложить, но разговор будет только с ним.

—В лицо меня не знаешь, а хочешь дело предлагать? —по-видимому, это все же был сам Витек-интеллигент.

—Я о тебе слышал. Дело тысяч на шестьсот баксов, —я надеялся, что мой голос звучит уверенно.

Витек молчал, изучая Ленкину фигуру. Обтянулась, дура.

—Можно легко взять сейф в конторе ее муженька, —я кивнул на Ленку.

В дверях толпились мужики с мрачными лицами и синими кистями рук. Крыша в одном месте обвалилась, и через дыру пробивался последний луч заходящего солнца. В углу комнаты валялся старый, грязный матрац.

—Ну, че ты горбатого лепишь, фраерок? Да любому лоху ясно, что ты с подругой пришел сюда кубышку откапать. Лопату-то поставь в уголок, —он вдруг заговорил мягким голосом, оправдывая кликуху «интеллигент».

Крепкие руки, стоящих за спиной «пехотинцев» вцепились в лопату— единственное мое оружие.

—Осторожно, —крикнула Ленка, но у меня в голове уже разорвалась граната…

Медленно открыв глаза, я хотел пощупать макушку, куда, судя по ощущениям, ударили очень внушительным предметом, но обнаружил, что руки крепко связаны за спиной. Я был, как тряпка брошен в угол и лежал, неловко завалившись на бок.

—Ну, пустите, ну не надо, —слышался голос Ленки из противоположного угла.

Именно там, как я помнил, валялся грязный матрац. Теперь там копошилось множество тел. В сгущавшихся сумерках ничего не разобрать.

—Да ножичком разрежь, —донесся хриплый голос.

—Так сымем, —ответил высокий тенор, —вещь красивая, Маньке своей отнесу, а то она как разденется, лярва, так одно рванье. Как на нее глянешь— сразу падает.

—Не надо, пожалуйста-а-а, —Ленка взвизгнула и замолкла.

—Я второй, —произнес хриплый.

В развалинах стало совсем темно. Голова болела страшно. Кряхтя, я постарался принять более удобное положение. Тут же около меня оказался один из бандитов.

—Очухался, курва! Лежи тихо, иначе… —он легонько полоснул ножичком по рубашке.

Или это была бритва? Во всяком случае, моя любимая рубашка была располосована чуть ли не надвое.

—Дрын, —раздалось из темного угла, —иди, твоя очередь.

—Ну и как она? —бандит спрятал нож, и стал не спеша расстегивать штаны.

—Да лежит, сучка, не подмахивает.

В углу, насколько я, привыкнув к темноте, мог разглядеть, осталось два человека.

—Нич-чо, сейчас у нас она будет все делать, —процедил Дрын и, обращаясь к Ленке, добавил: —Видишь сучка, перышко? Если я буду тобой недоволен, я его тебе вставлю на пару сантиметров.

—Не надо, —хрипло прошептала Ленка, —я все сделаю…

Те, кто удовлетворил свою похоть, светили огоньками сигарет, сидя на полу у стенки. Ни шуточек, ни сальных подробностей. Суровые мужики, ничего не скажешь.

—Выше ноги! —раздалось из угла, —Выш-ше, с-сука, —Дрын захрипел и, по-видимому, бешено заработал тазом.

Раздались частые мокрые шлепки. Через минуту он поднялся, тяжело дыша. Напрягая зрение, я разобрал в углу раскинутые Ленкины ноги и быстро двигающиеся белые ягодицы последнего бандита. Он, очевидно, был не так привередлив, как Дрын и довольно быстро кончил. Изнасилованная Ленка свернулась калачиком и тихо плакала. Все шестеро мужиков теперь сидели у стены. А где седьмой? Как я понял, Витька-интеллигента среди них не было. Не захотел участвовать в групповом изнасиловании? Или наоборот— был первым, а теперь куда-то ушел?

—Лежать, сука, —один из парней метнулся в угол и толкнул пытавшуюся подняться Ленку. —Братва, кто хочет по второму разу?

—Да подожди, перекурим, —устало вздохнул кто-то.

—Ну, тогда я… —весело сказал парень и стал расстегивать брюки.

И какого черта все они натянули штаны? Все равно снимать еще по паре раз! Да, Ленке достанется. Это ей не Вадим с этим, как бишь его, Михаилом! Тут шестеро и все, вероятно, оголодавшие. Ее будут насиловать, пока насытятся полностью, с запасом на будущее. И помочь ей— да и себе— невозможно. То ли, ночью стало тише, то ли у меня обострился слух, но я теперь отчетливо слышал всхлипывания Ленки и сопение парня. Второй раз они будут кончать не так быстро. А уж потом и вообще… Потом… потом. Что они потом с нами сделают? Когда сполна насытятся Ленкиным телом? Сопение парня стало яростнее. А Ленка начала тихо стонать. Затем громче, затем ее стоны заглушили пыхтение насиловавшего ее бандита.

—Да ты смотри, —бросил кто-то, —лярва-то сейчас кончит.

Парень сопел, как бешенный. Ленка, стиснув зубы, чтобы не заорать, протяжно мычала. В развалинах стало совсем темно. На столе кто-то зажег свечку, но она освещала лишь ту часть комнаты, где стоял стол. А я, что— хотел бы видеть сцену изнасилования? Вспомнилось возбуждение от Ленкиного рассказа об изнасиловании ее Вадимом и Михаилом. А сейчас? Я прислушался к себе. Нет. Совсем ничего. Ленка вдруг, не в силах больше сдерживаться, сладострастно заорала. В углу опять копошилось несколько тел. Видимо, стоны жертвы подействовали на бандитов возбуждающе. А у меня начали болеть перетянутые веревкой руки. Что будет с ними дальше? Вначале потеря чувствительности, потом гангрена? Впрочем, до этого я вряд ли доживу… Ленка теперь не затихала ни на минуту. Стоны, переходящие в крики, затем, после кульминации, опять тихие стоны. Затем опять нарастание и через короткое время— вновь оргазм. Как там это называется, у сексологов? Мульти… Мультиоргазмный тип возбудимости, что ли? Ее сладостные стоны заполняли комнату. Может быть, все же, я что-то и чувствую? Чуть-чуть, самую малость…

—Ну-ка, сучка, возьми за щеку, —донеслось из угла.

—Да не мешай! Блядь, сбоку тогда пристраивайся, —сказал тот, кто в данный момент пользовался Ленкиным телом.

Если бы не болели руки, если бы не угнетало опасение за наши судьбы, может быть, я и почувствовал бы некоторое запретное наслаждение… А так— почти ничего. Даже Ленкины стоны, внезапно ставшие глухими, так сказать, с французским проносом, меня совершенно не волновали. Разве что, чуть-чуть. Опять вспомнился рассказ Ленки и мое тогдашнее возбуждение. Да, все же воображение— это одно, а реальная жизнь— совсем другое.

—Глотай, сука, —просипел бандит, —глотай!

В углу произошло шевеление, и, очевидно, смена состава, после чего Ленкины стоны вновь стали отчетливыми и громкими. Где же эти чертовы Кураторы? Что же они не помогут? И тут, неожиданно для себя, я хрипло рассмеялся. Идиот! Поверил снам, дебил! Пришел клад найти, а нашел, вероятно, смерть.

—Ты че, курва, хохочешь? —удивились парни.

—Если вы, ребята, нас не отпустите прямо сейчас, вам придется очень плохо! —кто заставил меня произнести эту глупую фразу?

Из темноты вяло засмеялись. Никто не удостоил меня не то, что ответом, а даже обычным матерком. Впрочем, я заметил, что парни почти не матерились. По «понятиям», мать вора— это свято. А матерки… Скажешь, даже невзначай, просто по привычке, про чью-то мать— и отвечать придется. Да, мужики явно были тертыми. Что называется, «с понятием». И чтобы избежать позорной статьи за изнасилование они, скорее всего, нас прихлопнут. Лопата есть, закапают в том же погребе. А в начале немного попытают, где лежит то, что я хотел выкопать. Перспектива не радовала. Внезапно, тонкий луч прорезал темноту. И знакомый голос ласково произнес:

—Я кому говорил, бабу не трогать? Вы хотите, суки отвязанные, меня под волосатую статью подвести?

—Да ладно, Интеллигент, брось, немного развеяться не помешает…

—Встаньте к стене, суки! —уже злобно прошипел главарь. —Я прошлый раз из-за вас погорел! —фонарь осветил выстроившихся вдоль стены мужиков. Двое торопливо натягивали штаны.

—Ты че, в натуре… —начал было опять тот же голос, но тишина вдруг взорвалась автоматной очередью.

Мужики повалились, как кегли после хорошего броска. С автоматом в руках бандит подошел ко мне. Ну, вот и все, проплыла вялая мысль. Каюк.

—Ты, это, извини, земляк, —сказал Витек. Такие твари, оставить их нельзя, сразу— беспредел.

Я не мог поверить своим ушам. Впрочем, может он так шутит, перед тем, как замочить? Одно слово— Интеллигент. Но Витек поставил автомат и, продолжая бормотать извинения, разрезал мои путы. Распухшие пальцы не шевелились. Интеллигент подошел к Ленке. Автомат стоял почти рядом. Рискнуть? Но руки практически не слушаются. Да и зачем? Я что— собираюсь его убить? Раньше бы мне автомат… А сейчас… Насильники наказаны— их трупы грудой лежали у стены. Сопроводить Витька в милицию? Мне нужна эта морока? Он помог Ленке встать, и бережно поддерживая под локоть, помог дойти до единственного в комнате стула. Но Ленка садиться не стала. По-видимому, ничего не понимая, она стояла, голая и жалкая, опираясь на стол и пошатываясь из стороны в сторону. Ее потная грудь как будто обвисла, а волосы намертво приклеились ко лбу.

—Извини… ну, я не думал, что они, суки… —явно что-то не то было в поведении известного своей жестокостью бандита. Может, все-таки Кураторы? Ведь могут же они воздействовать на психику, могут!

—Ну, убей меня, —внезапно заорал Витек, —убей, на… вот, —он схватил автомат и вложил в вялые Ленкины руки.

Ленка равнодушно полоснула длинной очередью по груди бандита.

—Ты с ума… зачем? Он же не насиловал тебя… —я отобрал автомат, затем непослушными руками вынул платок и стал стирать отпечатки пальцев.

—Он мог бы нас сразу отпустить, —равнодушно и монотонно сказала Ленка, —а он этого не сделал, значит— виноват.

М-да, логично. Ладно, если сейчас не приедет на звук выстрелов наряд милиции, мы потихоньку будем пробираться домой.

—Я посижу немного, —прошептала Ленка, —голова кружится…

—Конечно, отдохни.

А я пока— что? Откопаю клад?! Да есть ли он? Это можно проверить. Подвал в соседнем доме. Как ни крути, а все опять вписывалось в теорию о Кураторах. Они наказали нас за нарушение договора. Я должен был идти один! Но погибнуть они не дали— наслали безумие на главаря, заставили его сходить за

автоматом. Черт, интересно. Следовало, все же проверить клад…

… И все же я не мог забыть показанные Кураторами кадры. Пытки ювелира, убийство, Ленка с побелевшим лицом… Необходимо было срочно отвлечься от тягостных мыслей. А как проще всего это сделать, если напротив сидит красивая обнаженная женщина? Все верно— только секс. И тут я решил проверить свою теорию о том, что сценка воображаемая воздействует сильнее, нежели сценка живая. Собственно, эта теория не претендует на новизну, да и, откровенно говоря, она вовсе не моя, но в данном случае проверять ее придется мне.

—Лена, —говорю, —тогда, в развалинах, когда мы клад…

—Что? Что ты хочешь узнать?! —взгляд Ленки потемнел.

—Ты только не злись, —я налил ей шампанского.

—Я не злюсь.

—Понимаешь, я знаю ту ситуацию со своей стороны. А мне бы хотелось узнать ее с твоей… увидеть все твоими глазами.

—Ага, тебе нужно подробно рассказать, что я чувствовала, когда меня насиловали? Это тебя возбудит, и мы сможем заняться любовью?

—Да, нет, —прикидываюсь я дурачком, —любовью мы и так всегда можем заняться. Мне пока еще не надо дополнительных стимулов…

—Просто хочешь посмотреть моими глазами? —ехидничает Ленка и сверлит меня взглядом.

—Именно так, —смиренно отвечаю я.

—Ну, хорошо. Когда вышли эти шестеро амбалов, я страшно испугалась. Чуть не описалась. Тогда мне удалось удержаться… Потом поняла, что ты затеял какую-то игру и у меня, вроде как, мелькнула надежда…

—Которой не суждено было сбыться…

—Да, не суждено… Но ты сделал все, что мог. Это я оказалась дура, что не послушалась тебя.

—Ну, теперь поздно себя корить…

—Да. Так вот, когда они шарахнули тебя обрезком трубы, потом связали, а потом повернулись ко мне— я описалась. Смотрю на их лица и чувствую, что между ног стало тепло. Таких лиц я, между прочим, никогда не видела. Они подошли все сразу. Навалились на меня, как падающий забор. Один сразу схватил за… Материться можно? —Ленка подняла на меня доверчивые глаза.

—Знаешь, Ленусь, —промямлил я, —лучше не надо, только если уж иначе не скажешь. Ты же знаешь— я не люблю женский мат.

—Ах, да-да, ты у нас культурный и очень чувствительный! Ну, ладно. Короче он сунул руку, а там мокро. Другой бы, наверное, побрезговал, а он, как ни в чем, ни бывало— давай мять. Другие тоже хватали, за что смогли уцепиться. Наверное, я просила их не трогать меня, не помню.

—Да, просила, —я кивнул, —именно в этот момент я очнулся.

—Ну, так, значит, ты сам все видел и слышал! О чем тогда тебе рассказывать?!

—Погоди, —говорю, —ты рассказывай о том, что ты чувствовала. Это главное.

—Ах, вон что… чувства тебе… Что я чувствовала?!

—Именно! Что чувствовал я— я знаю!

—Чувствовала отвращение— вначале. Первым был тот, схвативший меня за… одно место и массировавший его не обращая внимания на мочу, которую он выжимал себе в руку из мокрого трико и из трусиков. Он залез на меня, раскинул ноги и стал совать насухую— никакой массаж меня тогда возбудить не мог. Это потом… А тогда я кроме боли ничего не чувствовала. Но это физически. А морально… Страха уже не было, смятение какое-то было в голове. Отвращение и боль во влагалище, если коротко.

—И долго тебе было больно? —я пытался узнать, как быстро она возбудилась.

—Не знаю, потом боль стала проходить, а уж потом, когда он спустил… Следующие пошли уже по смазанному. Потом только хлюпало! —Ленка зло посмотрела на меня, затем приподнялась и глянула через стол: —Ты смотри! Пока еще не возбудился! Ну ладно, продолжим. Сколько их сменилось, пока я стала что-то чувствовать? —Ленка стала рассуждать вслух, —трудно сказать. Наверное, на пятом немного стало приятно.

—А когда они пошли по второму разу?

—Ну, тогда самый кайф и начался. Они уже сытые были, каждый долбил и долбил, кончить долго не мог, а у некоторых знаешь какие шишки! Похлеще, чем в порнофильмах! Вот тогда меня и стало по-настоящему разбирать. И знаешь, еще что?

—Что? —я чувствовал, что сейчас она скажет что-то не очень хорошее.

—Тогда я перестала раскаиваться, что пошла с тобой откапывать клад.

—Тебе было так приятно?

—Именно. Я где-то читала, что если женщина определенного типа— это важно— пережила неоднократное групповое изнасилование, то она больше не сможет быть удовлетворена обычным способом. Так вот, наверное, я как раз и принадлежу к этому особому типу. Пожалуй, теперь только групповые игры в садо-мазо смогут мне доставить настоящее наслаждение.

Мне стало скучно и мерзко. Голова вдруг закружилась и мир, как бы сдвинулся, на миг, потеряв четкость. Ухватившись за скатерть, я пережидал приступ дурноты. Последствия злоупотребления коньяком? Но то легкое опьянение, которое я чувствовал еще полчаса назад, прошло бесследно. Его место заняла злость. Ах ты, голая мерзавка! Вот значит, как! Выскочив из-за стола с намерением убить ее на месте, я в смущении остановился. Черт, я забыл про свою наготу. Одновременно мы посмотрели на мое причинное место. Нет, он не возбудился. Точнее, это я не возбудился, а он, соответственно, не пробудился. И это добавило злости, которая, удивляя меня самого, выплеснулась наружу.

—С-сука, —прошипел я, —садо-мазо тебе?! Я, стало быть, уже не подхожу?! —Ленка смотрела на меня во все глаза. И что-то необычное было в ее взгляде.

Я метнулся к своей одежде— ремень на удивление быстро выскользнул из брюк.

—Сейчас тебе будет садо-мазо! —рывком подняв Ленку со стула, я бросил ее на диван.

Она упала на живот и, обернувшись, попыталась поймать мой взгляд. Но я смотрел на ее шикарный зад, а потом, врезал по нему ремнем. Ленка заорала. На правой ягодице осталась красная полоса. Садо-мазо ей сучке!

—Еще, —неожиданно прошептала Ленка. Я ударил еще раз, но уже как-то вяло. Пыл угасал, боевая злость сходила на нет.

—Еще, —заорала полным голосом Ленка, —еще, еще!

Я размахнулся, но играть в садо-мазо уже расхотелось. Удар получился совсем игрушечным.

—Ну, бей же, бей, —кричала Ленка и видя, мою квелость, прошипела: —Лопух, жалкий лопух, ты никогда не сможешь доставить женщине истинного наслаждения, ты просто ничтожество, эти бандиты были лучше тебя в сто раз! Они— мужчины, а ты— тряпка, ты…

Ремень свистнул, как кнут у хорошего пастуха. Ах, ты, тварь! Теперь я уже, как говорят, себя не помнил. Сука! Я бил от всей души, с хорошим размахом, с оттяжкой. Ленка визжала и стонала от боли и наслаждения.

—Значит, я тряпка?! —приговаривал я, работая ремнем, —а ты, сука, еще и мазохистка?! Тебе все мало?! Получи, блядь, получи по полной программе!

Ленка, засунув руку между ног, содрогалась в непрерывном оргазме. Ее сладостные крики, вероятно, слышались даже на улице.

—Сука! —я все еще дрожал от злости, но, глянув вниз, с некоторым удивлением заметил, что вполне готов к совокуплению.

К случке с этой сладострастной сукой, истекающей терпким женским соком. Грубо перевернув Ленку на спину и, влепив для острастки пощечину, я навалился на нее всем телом. Ткнулся членом во что-то мокрое и резко вошел в ее судорожно сжимающееся, вечно жаждущее лоно. На сей раз, меня не волновали ее оргазмы— я думал только о себе и решил получать удовольствие сам. Резкие, грубые толчки со стремлением проникнуть как можно глубже. Смять, разорвать ее плоть, ее скользкую, мерзкую, похотливо-греховную плоть! Ленка, с совершенно безумными глазами и огромными— во всю радужку— зрачками, с каждым выдохом сладострастно кричала. И даже после того, как я, переполненный отвращением, вскочил с ее потного тела, со стонами металась по дивану, завершая дело руками и постепенно затихая в гнусных последних содроганиях.

В себя я стал приходить только в ванной, принимая контрастный душ— вначале освежающе холодный, затем согревающе горячий. Что же на меня нашло?! Ну, пусть она мазохистка, но ведь я-то не садист! Что за волна меня накрыла? Она, конечно, сыпала оскорблениями, но это уже после того, как я нанес первый удар. Когда ей понравилось и захотелось еще. Но еще раньше— почему я так разозлился? Никогда мне не приходило в голову так грубо обращаться с женщиной…