И дальше рассказ продолжила уже Лера:

— Пришла, видит: Верка на меня зверь-зверем. Покормили мы ее ужином, усадила она нас вот здесь же, — Лера похлопала рукой по кровати, — по головкам погладила да и выспросила все. Она про нашу с папой поездку лишних подробностей не знала, догадывалась только…

Ну, рассказали, она сидит, на нас смотрит. Думали, сейчас будет по мозгам, за целки-то… Хотя не очень боялись: мама у нас такая… Спокойно на эти вещи смотрит. Знала, что мы по ночам лижемся уже давно, раз, мы еще были писюхи совсем, застукала даже Верку у меня между ног. И ничего, только посмеялась, да книжку дала. Вроде, как лучше у себя эрогенные зоны определить. Но книжка толстая, там вообще все про секс…

Я заинтересованно посмотрел на Леру, но она нетерпеливо махнула ладонью:

— Да вон она, на полке… Посмотрим её еще, если тебе интересно… она все равно на английском.

Глянул на полку. Стоит здоровенный серый том, на корешке «The Best Sex in Your Life» написано. Пришлось немножко приуныть: букварь по-немецки мне был еще по зубам, но книжка, да еще и на английском… Языкам вероятного противника нас в школе учили, похоже, из расчета, что, кроме «Хенде Хох!», советскому человеку больше ничего знать и не надо.

Увидев мою кислую мину, Лерка опять потерлась о мою грудь носом: «Да не журись, нас папа с мамой учили и русскому, и испанскому, и английскому одновременно, так что не твоя вина, а картинки там интересные», и, посерьезнев, вернулась к рассказу:

— Рассказали мы про рыбалку, значит. И про то, что дальше было, и почему с мы Веркой немножко полаялись. Смотрим, мама чего-то загрустила, посмотрела на нас внимательно, спросила: «А с этим мальчиком как было? Хорошо»? Ну, мы только что не заоблизывались от воспоминаний, мама все по лицам поняла. Хмыкнула, поцеловала нас и, ничего не сказав, вышла.

Дня три ходила, на нас искоса поглядывая. А потом говорит: «Девочки, а вы кого на день рождения звать будете? Подумайте»! И улыбается так интересно… Мы переглянулись и, как у нас всегда, сразу поняли, чего нам обоим на самом деле надо. А дальше…

Вступила Верка:

— А что дальше? Предки, похоже, сами были заинтересованы не меньше нашего, чтоб мы хоть в квартире и при… – она приостановилась, подбирая слово, а потом хихикнула, — деле были. Папочке к твоей мамочке надо, мамочке к любовнику… Ну и организовали нам в лучшем виде. Лежим вот теперь при тебе, привязанные…

Я, не выдержав Веркиного трагического тона, хихикнул:

— Ага… привязанные. К вполне определенному моему месту!

Веркина рука немедленно сгребла это самое место в горсть и потянула на себя, приговаривая: «Да! Да! Да! Да!», а Лерка, потянувшись и повернувшись ко мне грудями, добавила, гладя меня по щеке и заглядывая в глаза: «И нам это… хм… пока нравится»!

Впрочем, настроения продолжить игру пока ни у кого всерьез не было, и Верка отпустила так толком и не отреагировавший аппарат на волю.

Я покосился на книжную полку. Лерка перехватила мой взгляд и засмеялась:

— И чего это тебя так к той книжке тянет, а? Тут две такие леди голенькие лежат, а ты в теорию удариться собираешься?

Из-под другого моего бока добавила Верка:

— И вообще, тебе та книжка зачем? Ты, по-моему, и так шибко грамотный, а, Лерусь?

Лерка вдруг посмотрела на меня изучающее:

— Ага… вот только интересно, откуда? Не от той же… ну, как ее, ты нам рассказывал… Любы?

— Лиды… – смущенно промямлил я, а девчонки, заметив слабину, уже ластились ко мне:

— Сережечка… ну расскажи, откуда… С Лидой-то ты ведь как говорил: сунул, вынул и бежать, значит, еще что-то было? Ну Сережка, нам интересно…

«Господи, ну и мозги у девок», с некоторым даже испугом подумал я. «А я-то их за дур обычных держал»… Мы с парнями как-то раз трепались на тему, стоит ли своим дамам сердца рассказывать, с кем ты спал до них? И пришли к однозначному выводу: как правило, нет. Бабы, они ревнивые, даже к прошлому. Кроме самых умных, но и у тех большая часть ума между ног живет. И отцы, у кого они были, если снисходили до таких разговоров с сыновьями, придерживались, по словам сыновей, того же мнения. А эти – сами просят, и на Лиду им, судя по всему, наплевать совсем.

Впрочем, мне пока стесняться было нечего. До девчонок, если считать с первого нашего раза тогда, на озере, я имел только Лиду, а к такому ревновать, действительно, только полная дура может. Но ответить так — значило, оставить вопрос с моей «квалификацией» необъясненным, а по-другому… Рассказывать про свои «университеты вприглядку» мне было стыдно.

Стыд стыдом, а две голеньких, только что имевших меня, а я их, красавицы смотрели на меня с таким ожиданием, что я понял: совру, попробую отшутиться или уйти от темы – и все кончится, толком еще и не начавшись. А девчонки меня в тот момент уже заинтересовали всерьез, уже не столько, как на озере, письками-сиськами, сколько содержимым аккуратно стриженных, черненьких головок с тонкими, восточными чертами лиц. И так просто расстаться с ними я и помыслить себе в этот момент не мог. Да и потом – тоже…

Поначалу экая, мекая и бекая, запинаясь на каждом слоге, не упоминая подробностей, но я все-таки выложил им историю про мой «домашний кинотеатр эротического фильма». С их папой в одной из двух главных ролей.

Девчонки, выслушав мою краткую и довольно путано изложенную историю, только переглянулись. Лера внимательно глянула на меня:

— Сереж… А у вас в комнате зимой… жарко? Ты только под простынкой спишь, или под одеялом?

Несколько растерявшись, я ответил:

— Да чаще под одеялом… под тоненьким, правда…

— А… у вас с мамой между кроватями ничего не стоит?

— Стоит обычно… столик небольшой, он от меня маму до половины закрывает. Нижнюю половину, — уточнил я, уже поняв, что Лера вопросы задает не просто так. – Его Николай Абрамович в первый же раз к окну убрал, сказал, что зашибутся в процессе, — хихикнул я. – И сейчас каждый раз так же делает… И правильно, они так… играют, что иной раз на меня только что голыми попами не садятся.

— М-да…

Лера, явно думая, переглянулась с Верой.

— Ты знаешь… папка, по-моему, специально тебе это все показывает… мне кажется, ему это нравится…

Как ни странно, я совсем не удивился. Были у меня серьезные подозрения, что маму я обмануть своим «сном» еще мог, и то вряд ли. А дядя Коля уж так интересно смеялся еще в первый раз, глядя на меня, якобы спящего, и потом я не однажды перехватывал нечто очень похожее на его взгляды в мою сторону в самые, казалось бы, неподходящие для этого моменты. Но…

— Ну… не буду спорить, — все еще с некоторым сомнением протянул я. – Может быть… Он – ладно, а мама-то?

— А что — мама… Нам, бабам, намокнуть сложно, а если уж намокли, так потом хоть на площади, хоть с ротой. Сами, конечно, мы не пробовали ни на площади, ни с ротой, — засмеялась Лерка, — и вообще ни с кем, кроме тебя. Именно потому, что намокнуть ни на кого не могли. Но мама так говорила, и, похоже, она права… Мы вон, пока сухие, так даже тебя немного стесняемся, ну, там, скажем, дырку лишний раз показывать не станем. А как мокрые – так совсем наоборот. Вот и твоя мама, похоже, так же. Они под простынкой начинают, а она к тем порам, наверное, уже влажная. Мы вон с Веркой сегодня с утра такие, хоть трусики меняй!

Опять засмеялась, откинулась на спину.

— Ну, а потом папка ее поласкает, и можно уже смело простынку снимать, ей уже даже не все равно, а даже, может, и приятно… Нам же вон приятно, когда ты с одной, а другая смотрит, причем неважно, кого именно ты… кхм… ебешь. Нет, ну важно, конечно, — переполошилась Лера неудачно сказанному слову, — но смотреть тоже приятно, и то, что на тебя в этот момент сестра смотрит, тоже в удовольствие… Вот, наверное, и у папки с твоей мамой так же, — уже уверенно закончила она. – А тебе не противно, что мы смотрим?

— Ой, девчонки… Нет. И потом, вы же не просто смотрите, вторая тоже… играет все время. Равноправные, так сказать, участники процесса, — неожиданно для себя выдал я.

Девчонки от такой фразы выпучили глаза и буквально покатились со смеху.

— Ой, господи… правильно, похоже, раз папка сказал, нам еще лет девять было, мы его в лесу застали, сидит на корточках, кучу под себя валит… нас увидел, палец вверх поднял и говорит: «Что естественно, то не безобразно! А теперь – брысь, не мешайте сосредоточиться»!

Представив себе описанную девушками картину, я заржал следом.

Отсмеялись. Еще всхлипывая, подала голос Верка:

— А, Лерусь, ведь ничего с папкой нового… Помнишь?

Лерка, тоже еще всхлипывая, ответила:

— Помню, еще б не помнить… Ой, Сережка… Мы, когда к вам в город из-за границы пять лет назад приехали, так вообще поначалу не поняли, как здесь жить… Последняя квартира, в Мадриде, была трехкомнатная, квадратов сто, да еще балкон огромный, чуть не с полквартиры размером. А тут… Больше года вот в этой комнате все вчетвером жили.

Я огляделся. Четыре кровати тут поставить было совершенно негде, две узеньких-то помещались не то чтобы с трудом, но для третьей места уже точно не оставалось, как ни крути.

— Ну, чего оглядываешься? Наших коек тогда еще не было, стояла родительская, этот же шкаф, раскладушка детская на ночь еще ставилась, и все. А остальное место книгами и шмотками завалено так, что только боком пройти можно. И как ты думаешь, где мы спали? Мы тогда уже не маленькие были, по десять лет, ну, на полголовы ниже, чем сейчас…

— Хм… на той раскладушке вдвоем?

Лера усмехнулась:

— Ну да… она одну-то выдерживала с трудом, ляжешь – попа до пола на сантиметр не дотягивается. Гамак какой-то, а не раскладушка, а другую не достать… Так что спали мы с Веркой на ней по очереди, а вторая – с родителями, вот на этой, — она кивнула на стоящую рядом с нами на боку кровать, — самой койке. Ладно, хоть двуспальная, не полуторка. Ну, и как ты думаешь, что дальше?