Ирина, приподняв голову, удивленно посмотрела на мужа:

— Хм… ну ты и кобель, — засмеялась. – Ты ж мне этого не рассказывал!

— Ну, Ирк, мало ли… Так, к слову не пришлось. А вообще-то, ты про всех моих баб до тебя знаешь. Хотя, может, и не все, — ответно засмеялся он.

Жена свела грозно брови: «Трави!», и Сергей, сделав испуганное лицо, начал рассказывать.

— Расстались мы, все четверо, по-хорошему, особенно я с дядей Колей. А с девчонками – спокойно. Стоило им на берегу, утром, вылезти из палатки, как я понял, что вдруг утратил к ним всякий интерес. Знаете, так бывает, особенно в юности: познал женщину без любви, а на следующий день… ну не то, чтобы отвращение к ней испытывать начинаешь, но желания общаться с ней точно нет.

Девчонки такое мое отношение, видать, почувствовали, и не приставали ко мне ни утром, ни по дороге. Только поглядывали искоса, перешептывались между собой да хихикали тихонько. На прощание чмокнулись с ними в щечки, под улыбчивым взглядом дяди Коли, и – всё.

Впечатлений от дяди Колиной рыбалки моему дружку хватило на два дня, а утром третьего я проснулся уже, как обычно, с бугром на простыне.

Была пятница, к обеду должна была приехать мама, а значит, вечером придти Николай Абрамович. Соседей дома не было, и, пользуясь последними часами свободы, я после завтрака хорошенько, не торопясь погонял шкурку, лежа на кровати и представляя себе мамины с дядей Колей утехи. А про свои собственные, с близняшками, вспомнил лишь на секунду, когда доканчивал дело, стоя над унитазом в туалете, да и то как-то смутно.

После чего, приготовив маме ужин, удрал с ребятами на карьер, оставив маме записку, что буду в полдвенадцатого. Вообще-то, это была наглость, мать тогда требовала, чтобы в одиннадцать я был дома. Но я понадеялся на мужские достоинства дяди Коли, и, как выяснилось, не напрасно: придя домой, я его у нас уже не обнаружил, зато мама была в настолько довольном виде, в каком она бывала редко, и мне по поводу ночных гулянок не сказала ни слова. Назавтра я, опять же явочным порядком, продлил себе «комендантский час» до полуночи, мне это опять сошло с рук, и дальше все так и продолжалось до самого конца каникул.

За два с половиной месяца я умудрился ни разу не встретиться с Николаем Абрамовичем. Не то, чтобы у меня не было желания, но это, видать, как с родителями: пока живешь вместе, глаза б мои вас не видели, как оказались далеко – как хорошо, что вы на этом свете есть… Мне, наверное, хватало просто быть уверенным в том, что он существует и ко мне не равнодушен. Приветы он мне через маму передавал регулярно.

Да и Верку с Леркой я в эти месяцы почти не вспоминал. Мама, узнавая о них от дяди Коли, пару раз упоминала их в разговорах, так что я знал, что они смену отбыли в лагере, потом месяц у бабушки, но отнесся к этому достаточно равнодушно.

У меня в это время были другие заботы.

С утра до обеда я работал в нашей автоколонне, подсобником. Приезжала, очередной раз, Лида, и приезд ее кончился для меня изрядными приключениями, хотя и не с ней самой. А параллельно я крутил нечто, отдаленно напоминающее роман, с Катькой из соседнего дома.

Ничего хорошего из того романа не вышло. Полтора месяца ходил за девкой, а дальше обжиманий на лавочке дело так и не пошло. То ли не доросла она еще тогда, то ли мне опыта не хватило, но вела себя девчонка вполне по-христиански: любовь, тем более плотская – бесовщина, голой можно быть только в бане, а все мужики, похоже – сволочи по определению. Кончилась эта любовь, как и должна была кончиться: на очередное Катькино «Ну Сережа, ну хватит!» в ответ на мою попытку, во время бурных поцелуев за кустами, на лавочке, залезть под Катькину юбку, я ответил: «Да пошла ты!», и любовь умерла. Хотя девчонка, вообще-то, была неплохая, и, будь мы постарше – кто его знает, как бы жизнь у нас обернулась…

Ирина шутливо шлепнула мужа по руке, лежащей на животе Риты, и Сергей испуганно сказал: «Ой, отвлекся»! Хихикнул и, поглядев на зашевелившегося Толю, — тот, передвинув руку Сергея под грудь Риты, улегся головой на живот жены, немного поелозил, устраиваясь, и задумчиво почесал у себя под яйцами, — продолжил:

— Ну, лето кончилось, пришло первое сентября, и мне стало не до полуночных гулек. Так что дома я теперь был, как штык, самое позднее в восемь. Опять появились новые впечатления: мама с дядей Колей, встречаясь раз в неделю, а то и реже, но уже достаточно давно, становились все изобретательнее, при этом обращая на меня, «спящего» рядом, все меньше и меньше внимания. Так что дрочить мне было на что, даже и своих летних приключений не вспоминая.

Где-то во второй половине октября дядя Коля, придя к нам в очередной раз, обставив все весьма торжественно и загадочно, передал мне приглашение на день рождения дочек, долженствующий иметь место у них дома в следующую субботу. Естественно, я был удивлен, — чего это Верка с Леркой обо мне вдруг вспомнили, — и, поначалу, даже начал отнекиваться. Но они с мамой, объединившись, быстро пресекли мои попытки.

А дальше вечер пошел по уже немного поднадоевшему мне к тем порам сценарию: в полдесятого я, вместо того, чтобы поваляться часок с книжкой, улегся «спать», спустя некоторое время повернулся, увидел, как дядя Коля имеет стоящую на четвереньках маму сзади. И вдруг ярко, как при свете фотовспышки, увидел на месте дяди Коли – себя, а на мамином месте — Лерку. Или Верку? Пока не заговорит, не повернется, и не разобрать… Следом почувствовал, будто мой, до этого стоящий вполсилы, член обнимает пещерка Лерки (или Верки?), и вынужден был отвернуться к стене, побоявшись, что сейчас взорвусь от возбуждения.

Летние видения не отвязывались: до назначенной даты оставалась еще неделя, и за всю эту неделю, развлекаясь с собой, я ни разу не вспомнил маму с дядей Колей.

Не знаю, что это было. То ли с другого конца не такого уж маленького города донеслись до меня призывные женские флюиды близняшек, то ли они же передались мне через несколько таинственный и веселый вид их папы, передававшего приглашение, то ли просто подошел срок. Но мне захотелось того, чего ни разу не хотелось за все время, прошедшее с того памятного, сумасшедшего дня: может быть, даже не столько отыметь сестренок, а просто увидеть их, прижать к себе, приласкать. Чаще всего мне вспоминался тот момент нашей игры, когда, успокоенные, мы тихо лежали рядом, мягко, доверчиво прижавшись друг к другу, и девушки потихоньку засыпали.

Кончилось все это тем, что, собравшись, уже, скорее, по привычке, разрядиться в пятницу вечером, дабы ночью всякая чушь не снилась, я не смог этого сделать. Попробовал – и возникло четкое ощущение, что мой собственный член с моей собственной рукой не желает иметь совершенно ничего общего, а требует чего-нибудь более мягкого, влажного и ласкового. Плюнув, я пошел спать так. И, как и следовало ожидать, мне приснилось нечто, очень связанное с близняшками, но, почему-то, совсем без секса. А что именно – я, проснувшись, вспомнить так и не смог.

В обед, почти одновременно с моим приходом из школы, приехала мама, помылась, поела, привела меня в человеческий, по ее мнению, вид, дала немного денег на подарки именинницам и, за час до срока, вытолкнула со смехом на улицу.

Я побрел в сторону нашего универмага, единственного места, где в городе тогда был сувенирный отдел. Долго стоял перед витриной, пока не обратил внимания на лежащие в самом дальнем ее углу маленькие, вырезанные из дерева, покрытые лаком фигурки зверей.

Среди хлама, которым был завален прилавок, они выглядели совершенно чужеродными. Изящная лиса, приподнявшаяся на лапках, насторожившая ушки, потянувшаяся всем телом в сторону чего-то нового и интересного, и не менее изящная змейка, лежащая, свернувшись кольцами, лишь чуть приподняв голову с открытой пастью и, кажется, настороженно глядящая на того, кто ее потревожил.

Я попросил у продавщицы дать их мне посмотреть поближе. Они оказались чуть запыленными. И очень теплыми, гладкими на ощупь, чем-то напоминающими кожу на ладошках Верки и Лерки.

Сергей чуть помолчал, задумчиво водя пальцем между Ритиными грудями.

— Вот, Ритка… вечно с этими днями рождения у дам одни проблемы. Подарки вам…

Ритка фыркнула, и Сергей, ущипнув ее шутливо за сосок, рассмеялся:

— Да ладно… Слушайте дальше.

— Подарки мои девчонкам понравились. Надо было видеть их обращенные на меня глаза, когда они развернули бумагу, в которой они были спрятаны: смесь глубочайшего удивления и благодарности. В результате от искренних поцелуев одновременно пострадали обе мои щеки, и вся напряженность, с которой я шел на их праздник, исчезла.

Я украдкой разглядывал близняшек. За те три месяца, что мы не виделись, они не то слово, что похорошели. В июне это были все же еще скорее подростки: чуть угловатые движения, далеко не везде присутствовала должная округлость форм, — Сергей провел ладонью по грудям Риты, вызвав довольное «Мурррр».

— В октябре это были уже хоть и очень молодые, но без всякого сомнения женщины. Округлились и стали заметно шире бедра, выпрямились и стали чуть полнее шеи, в глазах, помимо бесенят, появилась уверенность и сила. В общем, ушло очарование ранней юности, пришла пусть еще не совсем зрелая, но уже вполне заметная женская стать. К тому же девчонки были хоть и на невысоких, но шпильках, что только добавляло им красоты.

Следом за именинницами из комнаты вышла их мама. Ее я видел впервые, и был приятно поражен: так вот откуда, оказывается, все прелести! И вот какими Верка с Леркой будут через немного лет! Невольно сравнил ее со своей мамой, и, к стыду своему, остался в некотором смятении, не сумев отдать явного предпочтения ни одной из женщин Николая Абрамовича. По внешним данным, разумеется.

Одета мать сестренок была в платье из тончайшего шифона, все в складку, так, что единственный его слой был, разве что, только вокруг талии да на спине, ниже плеч. И в этих местах, хотя и смутно, не сразу, но можно было разглядеть, что никакого чехла под платьем нет. Даже пупок под ярким светом было видно.

Такой туалет по тем временам был смелостью почти неслыханной, и я понял, от кого у девчонок такая свобода в отношениях с противоположным полом.

Гостей было, не считая меня, всего три девушки, одноклассницы Верки с Леркой. Я даже почувствовал себя не очень уютно, — все же на пять девок один кавалер тяжеловато будет, но Николай Абрамович, поздоровавшийся со мной за руку, увидел, как я несколько испуганно озираю малинник, и подмигнул мне. Я тихонько хихикнул и успокоился.

Впрочем, родители нам ни мешать, ни пытаться помогать не стали. Примерно через полчаса после того, как мы сели за стол, мама нас тихонько покинула. Вернулась, одетая уже по-простому, поцеловала дочек и, сказав: «Все, девочки и мальчики, я уехала к бабушке, ведите себя хорошо, а я вернусь завтра вечером – проверю», очаровательно всем улыбнулась и исчезла. Еще минут через двадцать то же самое проделал и дядя Коля, правда, ничего нам не сказав о том, куда он делся и когда вернется.

Немедленно из какого-то тайника были извлечены две бутылки портвейна, и праздник вступил в свои права по-настоящему. Поскольку кавалер был один, все танцы были объявлены «белыми», и я перетанцевал со всеми пятью девицами два круга. При этом умудрившись не запомнить не то что имен трех новых для себя прелестниц, но даже ощущений от их тел в моих руках. Все мое внимание было отдано исключительно именинницам, и вовсе не потому, что героинями праздника были именно они.

Похоже, что гостьи почувствовали настроение и мое, и хозяев, поскольку праздник довольно быстро сам собой затих. Уже около семи одноклассницы начали собираться по домам, Верка с Леркой их, явно из вежливости, поуговаривали, гостьи, разумеется, предложили помочь с уборкой стола, Верка, хитро на меня поглядев, заявила: «Да не нужно, мы себе мужскую силу оставим!», одноклассницы довольно гнусно захихикали, я, было, попытался дернуться следом за всеми, но был мгновенно и вполне физически, руками за плечи, прижат Леркой к стулу. И уже в самом начале восьмого мы остались втроем.

Когда дверь за одноклассницами захлопнулась, я вернулся из коридора в комнату, сел на свой стул, взял в руки недопитый бокал с портвейном и, медленно вращая его за ножку пальцами, принялся упорно разглядывать, не поднимая глаз. Верка с Леркой из коридора свернули в другую комнату, и появились минут через пять, уже в ситцевых халатиках и тапочках. От былого великолепия не осталось видимых следов, кроме разве что умело наложенного, почти незаметного макияжа.

— Ну, «мужская сила»! Давай: я на кухню, а вы с Леркой мне посуду таскайте.

Я подскочил, едва не выронив бокал. Какое-никакое, но совершенно конкретное занятие, а там посмотрим.

Ну не знал я, ни чего мне хотелось, ни, поэтому, как себя вести…

Помалкивая, только бросая друг на друга вроде мимолетные, но внимательные, ждущие взгляды, принялись за работу. В первый же наш поход на кухню я немного удивленно посмотрел на дверь в одну из комнат, снабженную висячим замком. Перехватив мой взгляд, Лерка односложно, отрывисто подсказала: «Сосед. Один. Еще две недели в рейсе будет». На кухне мне на шею Веркой был наброшен, а Леркой тут же сразу завязан снизу фартук, и мы минут за десять справились с немудреной транспортной задачей. После чего меня посадили в кухне на табуретку, посуда девушками была быстро, привычно и даже не без изящества домыта и перетерта, тарелки здесь же составлены в шкаф, хрустальные бокалы взяты в руки, — два досталось и мне, — и мы, все трое, вернулись в комнату.

Верка составила бокалы в сервант, подошла к огромному деревянному трофейному «Телефункену», рядом с которым, на подоконнике, лежали пластинки. Выбрала одну, и в комнате зазвучал слышанный мной до того, может быть, лишь раз или два голос Эдит Пиаф. Вроде бы быстрое по размеру, но тягучее, как мед, долгое, бесконечно волнующее танго…

А от двери уже шла ко мне стоявшая до этого, привалившись к косяку, Лерка, протягивая обе руки ладонями вниз:

— Пойдем, Сережа. Потанцуем…

Это было мало похоже на танго. Мы просто стояли рядом со столом, втроем, обнявшись, и медленно качались, не особенно и обращая внимания на музыку. Девчонки, сняв каблуки, сразу же опять оказались почти на голову меня ниже, и зарылись носами в мою грудь, прижались, теплые, доверчивые…

Мои.

Я не мог понять, куда и зачем я потратил эти три месяца. Ведь мог, мог получить это ощущение своего полного растворения в девушках, а их – во мне еще тогда, летом. Не стал… Не захотел сам.

Хотя, впрочем, может, и не мог. Время – оно не только лечит, оно и мозги вправляет. И не только нам, мужикам…

Пластинка кончилась, а мы еще долго стояли, чуть раскачиваясь. Пока Лерка не подняла на меня почему-то полные слез, совершенно счастливые глаза:

— Пойдем, Сережка, в нашу комнату. Посмотришь, как мы живем.

Так толком и не разъединившись, мы пошли к выходу. В дверях комнаты застряли, переглянулись, тихонько засмеялись, с трудом, но все же преодолели и это, и следующее такое же препятствие. Зашли в соседнюю, много меньшую комнату, — девчонки впереди, я чуть сзади.

Две узенькие, как у нас с мамой, вплотную стоящие кровати. У стены, перевернутая на бок – кровать побольше, деревянная, похоже, родительская, вынесенная сюда по случаю праздника. Сверху – свернутая вместе с матрацем постель. Трехстворчатый шкаф с зеркалом, лампа в бумажном абажуре, на подоконнике – безделушки, мои лиса со змеей на самом почетном месте, впереди всех. Книжные полки на стенах. И все. Свободного пространства, от двери до спинок кроватей – пара метров.

Впрочем, все это я разглядел потом. Сейчас передо мной стояли Верка и Лерка, и я молча любовался их лицами. А потом сказал:

— Девчонки… Я хочу увидеть, какими вы стали.

Эти две бесстыдницы, с пониманием глянув на меня и вскинув почти одинаковыми жестами руки к верхним пуговицам халатиков, вдруг опустили глаза, а потом и руки, и, кажется, даже слегка покраснели.

Чуть помолчав, на меня вскинула взгляд Верка:

— А что, изменились?

— Ох… Девчонки, вы совсем другие…

Взгляд Веры из серьезного стал куда как более мне привычным, хитрым, с чуточным прищуром:

— Какие?

Следом и Лерка, выйдя из смятения, подняла на меня глаза и посмотрела очень заинтересованно.

Я, чуть подумав, понял: то, что я чувствую, вот так, запросто, сформулировать смогу вряд ли. Попытался отшутиться, ухнув и поцокав языком. И сразу сам понял, что получилось совсем ненатурально.

Лерка, сделав шаг, протянула руки, взяла в них мое лицо и заглянула чуть снизу в глаза:

— Врешь… Ну и ладно…

Выдохнула, закрыла глаза, провела языком по губам и поцеловала меня. Чуть отстранилась:

— Сережка… а ведь мы хотели без тебя…

— И… что? – выдохнул я, взяв ее руками за плечи.

— И ничего… Ни один нам не понравился, ни обоим сразу, ни по одной… Так и лижемся друг с дружкой, тебя вспоминая…

— Господи, девочки вы мои…

Я притянул Верку вплотную к сестре, прижался к ним и стал целовать их лица. Сначала судорожными, только кончиками губ, прикосновениями, но потом встретился с чьими-то губами, и мы слились уже всерьез. Девчонки передавали мои губы друг другу сами, ладошками бережно чуть поворачивая мою голову к сестре, как будто это была какая-то драгоценность. Потихоньку у них почему-то слабели ноги, и они все больше и больше опирались на меня, пока я не усадил их на торец составленных вместе кроватей, и они так и замерли там с закрытыми глазами, уронив руки в подолы, тяжело, чуть ли не со всхлипами дыша.

Я встал перед ними на колени и начал пристраивать свою голову на их бедра, да растерялся: приложился к Лере, испуганно вскинул голову, поглядел на Веру – не обиделась ли, переложил голову к ней, и опять… Когда я попытался от Леры опять вернуться к сестре, Верка прижала мою голову к Лериным бедрам ладошкой и тихонько засмеялась:

— Да лежи здесь… у нас коленки одинаковые… И, помнишь, кому из нас ты больше должен?

Я неловко перевернулся, уселся на пол, посередине, спиной к их ногам, закинул назад голову, а следом и руки. Глядя на лица сестер снизу, обнял их за талии, прижал друг к другу и так же тихо, ласково, в тон засмеялся:

— Обоим?

Девушки дружно рассмеялись, но ответила по-прежнему Вера:

— Ну, и обоим тоже… В Лерку, — помнишь? – ты так и не кончил, а меня она за три месяца задолбала вопросами: как оно да как оно…

«Можно подумать, я единственный носитель спермы в городе», — мелькнула мысль, но я нещадно ее изгнал. Нити, соединявшие меня с моими милыми, были очень тонкими…

— Ну… должен – отдам…

— Н-е-е-е-т, погоди! Раньше, чем обязываться, скажи: ты знаешь, куда наш папа пошел?

Я с удивлением посмотрел наверх, на их лица. И тут же моргнул глазами, догадываясь:

— Кажется…

У Верки физиономия стала совсем хитрой, Лерка глядела на меня, скорее, с сочувствием:

— «Кажется»… Кажется, он пошел к вам в гости… – Лерка.

— И, сказал, что тебя там не ждут до завтрашнего вечера! – Верка. Причем, чуть ли не торжественно.

Я поперхнулся, а потом улыбнулся во весь рот, и зловредная Верка меня добила:

— Так что учти: главный наш подарок на день рождения – это ты! А вот теперь уже скажи: отдашь долги?

Выпрямив голову, я задумчиво пожевал губами, потом пощупал у себя в паху. Там был порядок, — все торчало, — но как-то совершенно ненапряжно, будто последняя разрядка у меня была часа три назад. А ведь прошло с тех пор два дня, я точно помнил.

Опять вскинул голову на девчонок:

— Вам, лисы-змеи? Да хоть нашинкуйте, в салат сложите и до завтрашнего вечера питайтесь!

И я улегся им под ноги навзничь, закрыв глаза и молитвенно сложив руки на груди. Точно так, как тогда, в палатке. Посередине у меня на штанах торчал бугор, но я его совершенно не стеснялся.