В августе я уехал. Они меня провожали на вокзале, мои девочки. Мама, узнав, что они придут, не пошла, не стала мешать — проводила до порога, поцеловала, и все… На перроне поцеловались вроде даже весело, я спокойно в вагон зашел, встал у окна, поезд тронулся, смотрю – а девчонки-то мои стоят, обнявшись, на меня смотрят и ревут в четыре ручья. Ни разу до этого не видел, чтоб они плакали, и нате вам… Так мне по сердцу резануло: до этого и не задумывался, как наши отношения называть, а тут понял сразу: как не называй, а девки меня любят. Обе вместе и каждая по отдельности. Покопался в себе и не понял, кто из них мне нравится больше. Даже разозлился – ну вот еще заморочки: у всех если девушка, так одна, а меня, выходит, сразу две ждать будут, и я не знаю, кто из них мне нужнее. И что дальше-то? Если жениться, то что, на обоих сразу, что ли? Нельзя… Хотя почему нельзя, я не понимал и не понимаю. Зачем вот в такой ситуации выбор? Хоть в мусульманство подавайся… Дальше… черт…

Голос Сергея сорвался, он вдохнул, выдохнул – и продолжил дальше уже нормально, только чуть звеняще от напряжения:

— За сентябрь пришло мне от них восемь писем, от мамы два. А потом вдруг стихло все почти на две недели. Я беспокоиться начал, только было собрался телеграмму давать, и тут – письмо от мамы. Совсем коротенькое, какое-то неясное, бестолковое, а в конце –приписка: «Дядя Коля, девочки и их мама погибли. Похоронили мы их вчера. Вот так». Смотрю на дату – а письмо восемь дней шло…

Я это письмо только соседу по комнате показал, что-то в рюкзак покидал – и на вокзал. Пока добирался, чего только не передумал, все надеялся, что, может, чего не так понял… Прибегаю утром домой, мать встречает вся уреванная, в комнате бардак, соседи на цыпочках ходят… Николай Абрамович ее последней любовью был… Да и девчонки ей понравились сильно…

Поверил. Упал на кровать, и тоже реветь, как белуга. Мать про свои горести забыла, меня отхаживает… Эх… Чуть оклемался, и давай вспоминать: здесь Верку не доласкал, там Лерку не долюбил… «люблю» им ни разу, дурак, не сказал… Вокруг все черное, только мама чуть светлее…

Ну, пришел немного в себя, сели мы с мамой, помянули души невинные… Потом на кладбище поехали. Холмик, в цветах весь уже повядших, в него кол какой-то вбит, на колу дощечка, и четыре фотографии. Лерка с Веркой на них такие, какими два года тому, когда мы познакомились, были. Лица как будто светятся, глядят на меня, улыбаются, глазенки блестят… Мать как на это посмотрела, ведь не первый раз увидела, но упала на холмик, и в голос: «Коля, Коленька»… А мне впору рядом: «Лерочка, Верочка»…

Девушка какая-то остановилась чуть поодаль, я обернулся, не узнал. Подождала, пока мама чуть успокоится, встанет, подошла: «Здравствуйте, я Нина, их… одноклассница. Сережа, ты меня не узнал? Мы же у них на дне рождения виделись»…

В классе про нашу с близнятами дружбу знали, хотя, конечно, не всё…

— Здравствуй…

Она осторожно так посмотрела на маму, потом на меня:

— Сережа… мы с подружками кое-что с поминок взяли для тебя… как память. У меня дома… Здесь рядом. Если хочешь…

Я на маму обернулся, а она только рукой махнула: иди, чего уж…

Приходим к Нине домой, а там ее отец дома. Мент, он как раз выезжал туда, где они погибли. Меня за плечо, на кухню. Налили по сто грамм, выпили, не чокаясь, он на меня смотрит: «Рассказать, как погибли»? Я на него глянул, ну что тут ответишь? «Расскажите»… Ч-ч-ч-ч-ерт, лучше бы потом, но теперь уж все равно…

Они на то озеро поехали. А уже осень, дождь был, ну и на повороте «Москвича» занесло, и кювет там метра три, наверное, да с камнями внизу и на склоне… Может, и не убились бы, но на первом перевороте камень попался неудачно, стойку подломил… Все, кроме Лерки, сразу… А Лерка еще жила, из машины выбралась и доползла почти до дороги, вся переломанная… их только вечером нашли, а было утро…

Тут Нина заходит: в одной руке лиса, в другой змейка. Те, что я им тогда на день рождения подарил. Головки вытянули, на меня смотрят… Все, ребята, не могу, простите…

Сергей, откинув голову на стену, сидел, закрыв глаза и, пытаясь сдерживаться, хлюпал носом.

И Ирина с Ритой у него на груди, уже в обнимку, делали то же самое.

Так что пришлось Сергею собирать немедленно себя в кучку и, вместо того, чтобы переживать заново давнее горе, успокаивать жену и подругу.

Конец