Артём, прикрывая свой член ладонью – укрывая его от глаз Марата, невольно вдавил ладонь в напряженно гудящий ствол, и это мгновенно отозвалось всплеском остро кольнувшей сладости во всём теле, и особенно – в мышцах ануса, так что Артём помимо воли вдавил ладонь себе между ног еще сильнее, что со стороны могло выглядеть как желание укрыть, упрятать свой член еще надёжней от Маратовых посягательств…

– Блин, ну чего ты… Артём! – в голосе Марата прозвучало едва уловимое недоумение. – Тебе что – не в кайф?

– Почему мне это должно быть в кайф? – глухо проговорил Артём, глядя Марату в глаза – прилагая усилия, чтобы взгляд не скользнул, не опустился вниз.

– Блин! Да при чём здесь – «должно», «не должно»? Что ты выдумываешь всё время какую – то хрень? Мы, бля, лежим в постели – со стояками! Оба хотим… что ещё надо, чтоб ты расслабился?!

– Это ты… ты хочешь… ты, а не я! – отозвался Артём, сам не понимая, зачем он это делает – зачем возражает, зачем противится, зачем говорит он то, что он совсем не думает… да, было стыдно – стыдно и необычно было сознаваться себе в том, что ему, парню, т о ж е хочется… хочется притронуться к чужому члену – как к своему, хочется притянуть Марата к себе, стиснуть, точно так же подмять его под себя – прижаться к нему, такому горячему, с силой вдавиться членом в его тело, и – дальше, дальше… что будет дальше? В рот? В жопу? Всё это было и стыдно, и необычно, и… зачем он, Артём, противится, если всё это сейчас будет?

– Да, я хочу! – насмешливо глядя Артёму в глаза, Марат выдохнул слова легко, даже задиристо. – Я хочу! Я очень хочу! И – я ни капли этого не стыжусь! А знаешь, почему я не стыжусь? Открыть тебе секрет?

– Ну, почему? – Артём, на какой – то миг утратив контроль над собственными глазами, невольно опустил взгляд вниз… и тут же, спохватившись – словно испугавшись, торопливо прянул глазами вверх, успев машинально подумать, что Марат, наверное, уже трахал… уже кому – то вставлял – в рот или в жопу… а он, Артём, целый день с Маратом общался, ходил в кафе, пил вино, и – ничего т а к о г о не заподозрил… ничего подозрительного он не заметил – за целый день!

– А потому, что глупо… глупо стыдиться того, что естественно!»Педик», «не педик»… ты полагаешь, что это так важно – с парнем трахаться или с девчонкой, а я говорю, что важен кайф, а с парнем кайфуешь ты или с девчонкой – это всего лишь выбор объекта. Понятно, что что – то кому – то нравится больше, и потому кто – то по жизни предпочитает девчонок, а кто – то по жизни стремится к парням, но это вовсе не означает, что между этими предпочтениями лежит преграда, которую невозможно преодолеть.

Ну, то есть, бывают, конечно, случаи, когда преграда эта действительно неодолима, и парни, предпочитающие парней, даже под страхом смерти не возбудятся на женщину… ну, то есть, у них банально не встанет и даже не шелохнётся – это и есть, собственно, «педики», как ты изволил здесь выражаться. А вот парни, предпочитающие девчонок, могут без особого труда всегда перепихнуться с парнями – и получить от этого полноценный кайф, причем перепих такой может быть обусловлен чем угодно… было бы желание!

Чтоб кайфовать парню с парнем, вовсе не обязательно быть голубым или геем, то есть иметь т а к у ю «ориентацию»: парни делают это ради кайфа, и парней таких очень даже немало… это же, блин, элементарно! Кайф – он и в Африке кайф! Ты полагаешь, что для того, чтоб трахаться парню с парнем, обязательно нужно быть «педиком», а это не так: чтоб кайфовать парню с парнем, «педиками» быть совсем необязательно! Ты по незнанию своему считаешь, что однополый секс – это что – то необычное или даже постыдное, а я скажу тебе, что мысли такие об однополом сексе – это умозрительная чушь, и чушь эта не стоит выеденного яйца, если подумать об этом непредвзято… знал бы ты, сколько парней, не мороча себе голову, кайфуют в таком формате!

Полазим с тобой в интернете – увидишь сам… Так что, Артём, никакого секрета нет! Да, я хочу… я хочу кайфовать – с тобой кайфовать, с парнем, и я ничуть этого не стыжусь! А не стыжусь я этого потому, что ничего постыдного в желании сексуального удовольствия я не вижу… я ж тебя не насилую – не принуждаю! Ты сам хочешь этого – не меньше меня… даже если ты думаешь, что ты не хочешь, то это не так… это – самообман! Ты хочешь, Артём… хочешь не меньше, чем я! Ну, и чего нам стыдиться – кого бояться? Давай…

Артём слушал Марата внимательно, и когда Марат, сказав «давай», вновь потянул с него трусы, стягивая их с бёдер, Артём то ли растерялся – не успел придавить трусы задом к матрасу, то ли желание, мощно бушевавшее в теле, было сильнее стыда, слабо колупавшегося в сознании, а только трусы оказались в один миг приспущены на Артёме почти до колен; Марат, тут же выпустив из рук трусы – обхватив чуть ниже колен ноги Артёма, рывком поднял, задрал его ноги вверх, сдёргивая трусы совсем, – всё произошло так быстро, что Артём осознал произошедшее, лишь оказавшись перед Маратом совершенно голым – с ногами, поднятыми вверх…

И хотя трусы на Артёме были свободные – они не обтягивали тело, Артём всё равно их чувствовал, а теперь тело было абсолютно свободным, и это ощущение телесной свободы странным образом перекрывало, выдавливало из головы и стыд, и неуверенность… а кроме того, нагое тело ощущалось как совершенно не защищенное, всецело доступное, так что дергаться, вырываться и прикрываться было уже бессмысленно, – Марат, опустив Артёмовы ноги на постель, быстро стянул трусы с себя, отбросил их в сторону и, ничего не говоря, вновь повалился на Артёма – голый на голого…

Голый – на голого… ощущение было совсем иное, и Артём это тут же отметил – машинально подумал, что быть под Маратом голым намного приятнее… Горячие губы Марата скользнули по шее Артёма – и это лёгкое, почти эфемерное касание жаром обжигающих губ мгновенно отозвалось во всём теле Артёма новой волной колыхнувшейся сладости, причем слаще всего было в мышцах ануса – в той самой области, которая у Артёма прочно ассоциировалась с понятием «педик»…

Ассоциация такая была объяснима: хотя сам Артём о подобном сексе никогда не помышлял, хотя на картинках, загружаемых с порносайтов, он неоднокрвтно видел, как парни в зад вставляют девчонкам, но и в школе, и во дворе пацаны, или просто прикалываясь, или друг на друга «наезжая», нередко говорили «в жопу», «в очко», «в попец», и всегда эти слова неизменно увязывались не с девчонками, а с парнями – всегда слова эти у пацанов подразумевали или секс однополый, или тех, кто сексу такому привержен…

Вот поэтому – то область ануса применительно к сексу ассоциировалась у Артёма прежде всего с понятием «педик»; конечно, в мышцах ануса сладость была и тогда, когда Артём рукодельничал, но тогда он или смотрел на девчонок, или о них, о девчонках, думал, и потому та сладость, обжигавшая мышцы ануса, не имела никакого отношения к голубизне, а теперь Артём был с парнем, был обнажен, был возбуждён, и – у него, у Артёма, именно в этой области, в туго стиснутых мышцах сфинктера, был эпицентр бушующей сладости!

Как тут было не вспомнить – не подумать: «в жопу», «в очко», «в попец»… ассоциация возникла, и снова мелькнуло в голове слово «педик», причем мелькнуло оно в голове с похабной интонацией одноклассника Владика, смачно произносившего это слово где надо и где не надо, но – в теле Артёма сейчас бушевал огонь, желание сладости было тотальным, неодолимым, и потому слово это, еще полчаса назад казавшееся Артёму едва ли не судьбоносным, на фоне полыхавшего в теле огня совершенно Артёма не тронуло; наоборот, поддаваясь безотчетному и потому совершенно искреннему порыву, Артём вновь, как это уже делал, обхватил руками Маратову спину, медленно, с осознаваемым наслаждением скользнул ладонями вниз… и – ладони замерли на пояснице Марата, словно не зная, можно ли им продвигаться дальше…

– Артёмчик… – едва слышным выдохом прошептал Марат, сладострастно стискивая, сжимая ягодицы – с наслаждением вдавливаясь своим ничем не прикрытым членом в ничем не прикрытый член Артёма.

– Я никогда так не делал… – точно так же, шепотом, отозвался Артём, и слова эти уже не прозвучала как аргумент, отрицающий саму возможность подобного… в этой фразе, а точнее, в интонации, с какой эта фраза прозвучала, было то ли признание – как свидетельство полного безоговорочного доверия, то ли было извинение за свои скользнувшие вниз руки – как отголосок ещё недавнего сопротивления… он, Артём, сам не знал, зачем он это сказал – какой смысл в слова эти он хотел вложить.

– Я это понял… – Марат, приподняв голову – глядя Артёму в глаза, улыбнулся. – Ты просто расслабься, и всё… ничего не бойся, и – всё будет классно… вот увидишь…

– Я не боюсь, – отозвался Артём, и это была правда; ну, то есть, почти правда: стыд и страх уже не доминировали ни в душе, ни в сознании, они были вытеснены ощущением удовольствия, наслаждения, бушующим в теле желанием, и только неуверенность, порождаемая незнанием, слабо тлела в душе, мешая всецело, с головой окунуться в состояние полного кайфа… впрочем, неуверенность может присутствовать в любом начинании – в любом новом деле, и потому, говоря «я не боюсь», Артём не врал.

Была неуверенность… и ещё было удивление, что всё это происходит… вот ведь как может всё повернуться! Вчера, проводив мать на вокзал – вернувшись на съёмную квартиру, где, по договоренности с хозяином, новоявленному студенту предстояло переночевать последнюю ночь, он, Артём, стоял в ванной и, сжимая в кулаке член, под струями тёплой воды с наслаждением рукодельничал, воображая, как всегда, девчонок, – ещё вчера ни о чём подобном не могло быть и речи!

Утром сегодня – и потом почти всю вторую половину дня – общаясь с Маратом, Артём несколько раз ловил себя на мысли, что с соседом по комнате ему, Артёму, явно повезло – парень по имени Марат хотя и оказался третьекурсником, но был веселым, умным и в то же время ничуть не напряжным, никаким образом не подчеркивавшим своё старшинство ни по возрасту, ни по сроку учебы, – на протяжении всего дня у Артёма о чем – то подобном ни разу не возникла даже самая отдалённая мысль! И когда они пили вино, заедая его спелым вкусным виноградом, и когда Артём вышел из душевой, и когда он ложился в постель, он, Артём, ни о чём таком не думал – ничего такого не предвидел, совершенно не предполагал!

А потом – Марат навалился сверху… и вот – он лежал под Маратом голый, возбуждённый, практически готовый познать то, о чем он никогда не задумывался… было чему удивляться!