Тем временем утро набирало силу. Лучи первого июньского солнца коснулись земли, покрыли траву и листья тонким слоем позолоты. Над гладью реки появилось зыбкое покрывало туманного испарения. Где-то в глубине леса запоздало ухнула ночная птица. Ударила хвостом, кинувшаяся за мальком большая рыбина. Хороши и привольно в рассветные часы у неспешной реки. Истинно — райские минуты для любителей рыбной ловли и полудрёмы неспешных размышлений…

Наши любовники покидали пляж порознь.

Окунувшись в парное «молоко» лагуны и подобрав спортивные одежды, на которых отдавалась, Зоя Александровна Ковтун ушла в кустики совершенно раскованной удовлетворённой женщиной. Она знала, что с этой ночи начинает новую жизнь совершенно другого человека, познавшего свободу общения и сладостный зуд творчества.

Пока, ещё разрозненные строки будущих стихов, впервые слагаемых, приходили в ей хорошенькую голову неоткуда, будоражили бессмысленным, но уже угадывающимся сплетением ритмичных слов. Каждое такое сочетание хотелось запоминать, найти ему нужный ряд и тогда (о боже!), непременно, что-нибудь получится!

Начинающая «поэтесса» даже начала сравнивала себя с образом Венеры, изображённой на репродукции картины итальянца Боттичелли. (Эту репродукцию Зоя видела на стене у соседки). Там белокурая красотка тоже появлялась из воды.

«Ну, точно, как я!»

Тихая улыбка счастливой блудницы, принимающей своё приятное будущее, не сходила с блаженного лица Ковтун.

А Большаков, прежде чем уйти с пляжа — рванул «стометровку» к противоположному берегу кролем! Обратно возвращался умиротворяющими, неспешными движениями пловца, получившего нужный заряд энергии.

Выйдя на берег, блаженно потянулся, подобрал свои совершенно мокрые вещи, ополоснул их от песка и, как был голышом, направился к палатке, где, грешным делом, намеревался завершить начатую в полночь баталию.

Перед входом в палатку пути наших игроков в любовь сошлись: совершенно голый физрук — с мокрым «Адидасом» на плече, в независимой позе Микеланджеловского Аполлона и, выпорхнувшая из кустиков, ещё не начавшая литературную карьеру, но уже размышляющая над возможным псевдонимом, будущая поэтесса Северной Пальмиры.

Заслышав их шаги, из палатки выглянула заспанная Наташка. Увидела перед собой голый торс с отвислой «колбасой», ойкнула и скрылась. Госпожа Ковтун невозмутимо продефилировала мимо обнажённого красотули, не забыв игриво потрогать «стрелку его часов, указывающую на полшестого». Не преминув при этом добавить:

— Доброе утречко, труженик! — нырнула под брезентовый полог к взвизгнувшей подруге.

Большаков остался снаружи, в неком замешательстве. В данный момент правил «балом» явно не он.

В палатке говорили одновременно и громко. Словно ругались.

— Получила, что хотела?

— А ты, что, не такая!

— Какая?

— Сама знаешь!

Наступила пауза. «Пора!» — решил Большаков, но разговор двух женщин возобновился, и он притормозил.

— Значит и тебя, этот уродец — тоже?

— Почему уродец?

— Снаружи – красавец, а на самом деле – сексуальный маньяк! Потому и уродец. Знаешь, что он со мною делал?

— А со мной?

— Охренеть, отдохнули!..

— Воспользовался нашей слабостью…

— Ага…

— И как с таким поступить?

— Сдать в милицию!

— Ну… Это не то…

— Тогда — не знаю…

— Простить?

— А если он снова?

— С моральным уродом это может статься запросто!

Возникла пауза бабского размышления.

— Эй! — крикнул «пострадавшим» голозадый Борис Петрович. – Сегодня первое июня, День защиты детей! Так и будите держать меня на улице, пока комары не сожрут вашего «малыша» вчистую?

В глубине палатки захихикали.

— Давай затащим этого дитяти в палатку и отомстим…

— Как?

— Мы его… — громкий шёпот достиг ухи старшего физрука матерным глаголом.

— А давай!

Именно такого «наказания» и ждал Большаков. Бросив мокрый «Адидас» с плеча на конёк палатки, он рыбкой нырнул в брезентовый створ. Женщины с визгом кинулись врассыпную, а затем – единовременно на влетевшего «уродца». Опрокинули на спину, навалились частями тел каждая на свою сторону: грудями на «свою» руку; ляжками на «свою» ногу.

— Попался!

— Сейчас мы с тобой не знаем, что сделаем?

— Держи его Зойка, как следует!

— Держу! Ты тоже не отпускай!

«Распятый» Большаков блаженствовал.

Женские груди приятно придавили молодой упругостью его обнажённый торс. Закинутые с каждой стороны женские колени и крепкие ляжки грели не прикрытые бёдра. Тонкие пальчики дружно «зафиксировали» качалку ночного труженика.

— Вот паскудник! Притворяется, что устал…

— Даже стоять не хочет…

— Заставим…

Два кулачка начали активно «будить» притворщика, гонять его податливую шкурку к головке и — обратно.

…

«Поможем шефу? – «высказался» сластолюбивый Я. — Объявим «малышу» подъём по тревоге?»

«Чем скорее встанет, тем быстрее впендорим», — поддержал третью ипостась ненасытный Борик.

«Ни в коем случае! – «запретил» Петрович. – Пусть сами сообразят, как следует поднимать спящий член. Это пригодится в их будущей блядской жизни…»

И девочки старались. Даже, незаметно для себя, кряхтели…

— И долго мы будем поднимать этого эгоиста? – пыхтя, усердствовала Зойка. – Ведь должен в этой колбасине пробудится природный инстинкт, когда его дрочат такие милашки, как мы!

— Ага.

— Лично я уже — на подходе…

— Чтобы проснулся женский инстинкт, нужны силы душевные. А для мужчины – силы физиологические. В этом их разница, — вспомнила выдержку из своего студенческого конспекта медсестра.

— Сама поняла, что сказала? – засмеялась Зойка. – Какие «силы душевные», когда у меня между ног уже мокро…

— Эй, физрук, ты нас, хотя бы, слышишь?

— Слышу, — не открывая глаз сказал Борис Петрович. – «Малыш» любит ласку. А вы его, как лампу Алладина трёте.

— А что прикажите делать? — хихикнула Натали.

— Сосать надо…

— Сейчас? При дневном свете? — фыркнула офицерша.

— А что, в темноте вкуснее? – Зойка отстранила прядь волос и первой потянулась губами к наполовину открытой одноглазой «клубничке»…

…

— Да, мои шлюшки, да! – подбадривал девчат Большаков. – Чей минет будет лучше, ту и угощу холостяцкой «сметанкой»… Да не толкайтесь вы! У каждой есть минута побыть соской. – в руке Бориса Петровича появились «Командирские» часы – подарок за безупречную службу от командира части, жену которого он так и не успел выебать. А знатная была армянка! Черноглазая. Волосы, что смоль. Почти на двадцать лет моложе полковника… Жаль, что «учебка» не вовремя закончилась! А так бы отметился…

– Вот, слежу, по времени, что бы всё у вас было по-честному…

Очередницы, не отрываясь от «сладкого», благодарно глянули в сторону его «будильника».

Врачиха сосала лучше. Всё-таки, студенческая практика в медицинском училище — отличная школа для профессиональной соски!

Бархатный язычок будущей майорши щекотливо порхал вокруг уздечки залупы. Крепкие губы и высокое нёбо, в которое упиралась залупа, отменно помогали натягивали кожу стоящего фаллоса до его середины. А затем, скользнув несколько раз вдоль него: вверх-вниз – пропускали вдоль языка к задней стенке раскрытого горла. При этом аккуратный носик медсестрички глубоко зарывался в волосяную растительность муды, обдавая живот и основание садило ароматным дыханием «работающей» женщины.

О, боже! Да любое описание не достойно истинного наслаждение профессионального минета!

«У такой вафляющей должна быть глубокая глотка от природы. – соображал Большаков, держа руку с часами на затылке качающейся головы с молодёжным каре. – Проглотит легко и с удовольствием…»

Невольно вспомнились партнёрши по Армии. Самые яркие минетчицы из офицерской среды. Эта ветвь блядского древа были особенно хороша при поглощении сперматозоидной смеси.

В каком бы ранге не были их мужья: командиром роты, полковым казначеем, начальником политотдела, завскладом или командиром взвода — офицерские сучки охотно глотали сперму рядового шестой роты мотострелкового полка. Были не против заполнять свои ухоженные желудки ради общение с крепким «малышом» новобранца из Ленинграда…

… Почувствовав, что булава и на этот раз проникла в майоршу на максимум, Борис Петрович придержал голову медсестры в состоянии проникновения до крайней возможности и, сказав: «Время!» — отпустил задыхающуюся от обильных слюней офицершу на свежий глоток воздуха.

Едва та отпрянула, освободившееся место заняла расторопная повариха.

Зоя Александровна сосала, как и на пляже, неумело. Но ласково. Пухлые губки обволакивали стояк, а нежный язычок облизывал его корпус, словно во рту у неё находился не хуй, а – эскимо в глазуревом шоколаде. При этом повариха старательно втягивала розовые щёчки, шумно глотала возникающую слюну и покусывала мелкими зубками плоть у основании залупы. Ощущения от этих, не взрослых действий замужней женщины, были чертовски, приятыми. И щекотливыми. Они разительно отличались от умелого сосания опытной Натали.

«Минетом мужа не балует. Возможно, и вообще сегодня начала сосать впервые…» — соображал, улыбающийся в потолок палатки, Борис Петрович.

Эта ли мысль, или просто настало время расслабиться, только именно поварихе досталась вся сила первого выстрела пряной субстанции. Заполнила рот, брызнула пузырями через носоглотку и раздувшиеся ноздри.

— Гыыы, — промычал Зойка. Прикрывая ладошкой выебанный рот, выскакивая из палатки.

Понимающая, что теряет лучший концентрат, офицерша, тут же припала к источнику натурального белка.

— Тебе тоже осталось… — гладил её, гуляющую по булаве голову, Большаков.

Он тоже старался. Напрягал «малыша». Выдавливал из мошонки в блядский рот медсестры остатки накопленной в яичках спермы.

«У этой соски наш Сенечка, тоже может кое-чему поучиться…», — размышлял в голове Большакова его верный помощник в дельном совете – Петрович.

«И даже — не как запасной вариант!» — согласился с мнением первой ипостаси его конкурент по влиянию на окончательное решение Большака, главный исполнитель страстного общения с изменщицами, всегда расторопный Я.

Борик же трудился молча. Он занимался тем, что разыскивал, те самые, оставшиеся капли шефской спермы, что так важны были для нравившейся Борику Натальи. Тратить усилия на пустую болтать ему было не с руки. Всё — для подруги! Всё — для её ротика!

…

Медсестричка ещё вылизывала не опавший член Бориса Петровича, когда за пределами палатка раздались мужские голоса:

— Интересно. Чем они тут занимаются? – сказал кто-то покашливая.

А другой, прокуренный голос предположил:

— Водку глушат. Или самогон. Вишь, как молодицу за дубом выворачивает. Перебрала лишку…

— И то, верно. Блюёт от души… Да куда же ты, дурёха? Не боись. Мы свои! Сторожить приехали…

— К реке понеслась… Кто же у них здесь за старшего? Эй! Кто-начальник-то? Отзовись, мил человек!

— Чего глотку дерёте? — вылез наружу Большаков. Снял к конька палатки подсушенные штаны, зашел с ними за палатку и стал неспешно облачаться.

Два мужичка сельского вида, опираясь на велосипеды, терпеливо ждали. Было видно, что голый вид физрука их не смутил, а наоборот – вызвал симпатию. Мужички не знали, что в палатке есть ещё одна подруга. Тогда, за подобное изобилие, зауважали бы ещё сильнее. Потому что сельские (что мужики, что бабы), больших и сильных воспринимают по-серьёзному. В их понимании — раз одарён человек здоровьем, имеет силушку то ему и — верховодить.

— Ты ль, что ли, здесь за главного?

— Ну. А вы те охламоны, что должны были прибыть ещё вчера и не явились? – вышел к сельчанам физрук.

— Они самые, — радостно признались, совершенно не обиженные на нереспектабельное обращение к ним охранники. – Загуляли чуток… Виноваты. Но сегодня – как стёклышки. Выехали чуть свет и — тута!

— Ладно, — примирительным тоном сказал Большаков, пожимая мозолистые пятерни сельских тружеников – Прибыли и — хорошо. Что-пили-то? Самогон?

— Он самый.

— Из ячменя…

— Семёновна гонит…

— Пробирает жуть как!

— Сюда тоже взяли? – деловито поинтересовался Борис.

— Как можно?

— Мы же на работе…

Пропойцы изобразили обиду.

— Хрен с вами! Захарович разберётся. Бывший пограничник! Заломает в два счёта, если что не так. Знаете, о ком говорю?

— А как же… Солидный мужчина…

— Договора с ним подписывали…

— Ясно. Идёмте, покажу, что беречь будете: склад, палатки, территорию. Ну, и остальное…

…

Пользуясь моментом, что никого нет поблизости, из «медицинского» укрытия выпорхнула Наталья, заторопилась к лагуне, где с кислым лицом и покрасневшими глазами, сидела, глотнувшая густой малафьи, Зойка.

Увидев приближающуюся медсестру, та хотела подняться, но передумала. Обречённо махнув рукой, снова плюхнулась на кроссовки, что были под ней и щадили молодую попу от холода ещё не согревшегося песка.

Наталья присела на корточки рядом. Заглянула в расстроенное лицо выебанной в рот подруге. Спросила с искренним участием:

— Глотала впервые?

— Ага – призналась повариха. – Никогда не думала, что ОНО такое мерзкое на вкус…

— Это сначала… Потом привыкнешь… Мужская сперма для женщин продукт полезный. И во внутрь, как абсолютный белок, и на лицо, в качестве косметической маски. Это я тебе, как дипломированный медик говорю.

— Брр, редкая гадость… Никогда больше в жизни… Никогда! — крутила головой повариха.

— Да ладно тебе… Не зарекайся. Будешь и сосать, и глотать. Помяни моё слово. У того же физрука. Кстати, его сперма намного лучше, чем у других. У моего мужа, например, она горьковатая, у физрука — пряная. Неужели ты у мужа не глотала?

— Никогда. Мы даже обычный минет ни делали. Коля считает, что это грязно.

— Что за архаизм! Это во всём мире делают. Ладно, ещё распробуешь… Лето, у нас с тобой, только начинается… На Косу многие приходить будут… Здесь условия не такие строгие, как в общежитии…

— Ты это о чём?

— О наших будущих партнёрах. Разве тебе не понравилось заводиться до оргазма?

Возникла минута обоюдного молчания. Девушки смотрели на скользящую перед ними воду и каждая из них думала о своём, наболевшем.

Зойка вспоминала восторженные рассказа подруг об особенностях минета.

«Бессовестно-то как врали! Но зачем? И так похоже… Неужели, Наташка права, что во всём мире? И дело — в привычке?»

Наталья же тайно радовалась, что Большаков сдержал слово – сделал повариху соучастницей развратной ночи.

«Теперь эта кукла никому ничего не расскажет!»

Наталья поднялась на ноги, оглядела приятную для глаз картину окружающего пейзажа. Вдохнул чистый воздух полной грудью:

— Раз уж вышла такая катавасия, значит будем бедовать месте, — сказала она потягиваясь. — Давай поплаваем. Пока есть возможность. Выходные наши заканчиваются. Скоро Захарыч привезёт продукты и надо работать. У нас уже и первые едоки появились, Сторожа. Из местных. Мужички так себе, но кушать тоже захотят. Да и пионерия через пару дней заявится… А эти проглодиты ещё те… Идём!

— Ты такая невозмутимая, — подняла голову повариха. – И опытная, хотя и моложе. Всё знаешь. А у меня, будто только сегодня, на многое глаза раскрылись…

— Идём же! — настаивала Наталья. — Одной не охота.

— Идём, — чисто механически согласилась Зоя и двинулась за подругой.

Подходя к реке, она наконец решила, что сохранит совершённый грех в тайне от Коли. Промолчит.

Это – само собой! Но кривить душой, всегда так мучительно! Особенно поэтической душе, которую переполняют эмоции.

И в голове изменщицы тут же сложилось горькое откровение (или оправдание?)

Когда приеду я домой

И губы дам для поцелуя,

Ты не узнаешь, дорогой,

Что есть на них «помада» куя.

Хотела, не хотела – проглотила!

Чужого фаллоса истоки.

Но изменяя, я любила,

Тебя, мой, ныне, одинокий!

И эта кара на года!

Как бы отмыться не пыталась,

Меж губ, отныне на всегда,

Чужая малафья осталась…

Стихи были ещё сыроваты, но сочинительнице они очень понравились. И чтобы их не забыть, так и не зайдя в воду, Зоя Александровна развернулась, сначала пошла, а затем — побежала в сторону палатки. Там в хозяйственной сумке лежала видавшие виды общая тетрадь, в которую она вносила кухонные рецепты и советы по готовке. Теперь талмуд понадобился и для более важного…

Ох уж эти — творческие личности! Вечно у них на первом месте — общение с Музами…

(Сочинение «Когда приеду я домой», получилось у будущей «поэтессы» гораздо более осмысленным, чем предыдущие причитание «наездницы» и сохранилось в «архивах» мадам Х — весьма популярной в Северной Голландии la femme de lettres, в виде законченного произведения, которое было включено в сборник «Свежий глоток женщины с Востока» с ремаркой — «из раннего»…

В раскрепощённом Амстердаме подобную не закомплексованность в литературе приветствуют, а значит — средств для безбедного существования мадам Х хватает, с чем я её и поздравляю.) J

Однако, продолжим наше повествование.

…

Зная подноготную событий в самых подробных деталях, не будем обсуждать «поэтессу» за столь проникновенное покаяние (тем более с позиции профессиональных поэтов), а обратим внимание на движущейся по Леваде гул автомобильного двигателя. То, к временному лагерю Речной Косы лесной дорогой пробирался лагерный ЗИЛ.

Стало быть, «дежурство» Бориса Петровича Большакова в качестве охранника и начальника временной туристской базы приближалось к завершению.

И очень вовремя. Ибо, как сообщит, спешивший на грузовике завхоз Иван Захарович, директриса «Ястребка» рвала и метал по поводу отсутствия старшего физрука на вечернем совещании нанятого ею персонала.

— Говорила без крика. Но с таким видом, что по всему было ясно, готовится разорвать тебя, как тузик тряпку, — пояснял Борису Петровичу завхоз пересказав, дословно: «В такой ответственный момент, накануне дня заезда детворы, вздумал не явиться, как был обязан, на организационные вопросы! Остался загорать на пляже!»

— Хорошо, что господь бодливой корове рогов не дал, — пошутил на это озадаченный Большаков.

— Чего? — не понял мрачный юмор старшего физрука завхоз.

— Шутка. — пояснил Борис Петрович. – Как говаривал товарищ Сталин: «В любом деле есть место для хорошей шутки!» и вернул, теперь уже ненужную вещицу, законному владельцу. – Спасибо за фонарик, выручил!

— Были проблемы? – насторожился Захарыч.

— Нет. Чисто хозяйские дела: костёр развести, ужин приготовить, устраивать ночлег и прочее… Без него было бы трудно… – и тут же поинтересовался: — Когда поедем в «Ястребок»?

— Разгрузимся и сразу…

Борис Петрович легко вскочил на зиловское колесо, заглянул в кузов. Увидел большое количество дров, ящики с картошкой и овощами, мешки с крупами, короба с консервами. Недовольно воскликнул:

— Ту работы на уйму времени! Я, пожалуй, пробегусь…

— Двенадцать километров, — напомнил завхоз. – А стервозная баба ждёт тебя, как никогда… — тут Иван Захарович заметил прислонённые в стволу дерева велосипеды сторожей. – Явились? Где они?!

— На складе. Спят, наверное, — пожал плечами Борис.

— ЧТО?! Утомились? Да я их сейчас, — Захарыч было ринулся мимо улыбающегося шофёра, приметившего выходящую из воды Наталью, но тут же вернулся к выручившему его Большакову. – Ты, это, Борис Петрович, не проболтайся насчёт меня. Бери велосипед и дуй в «Ястребок». К приезду автобусов с детворой успеешь. А я тут с этими, разгильдяями разберусь. Отдыхают, видишь ли они! Сучары! Сукины сыны! Паразиты на теле государства! Мать их грёб! Сейчас эти педерасты будут пахать у меня, как проклятые!..

Борис не стал выслушивать матюги, какими чихвостил нерадивых сторожей, бывший пограничник, послал в сторону Натальи, что от лагуны из-под ладони наблюдала за происходящим на берегу, воздушный поцелуй и, выбрав из двух прислонённых к дубу, более-менее сносный велик, отбыл на нём в нужную сторону.

…

Вращая, что есть мочи, скрипучие педали видавшего виды изделия со звучным названием «Чайка», Борис (не без помощи первой ипостаси), размышлял на полном ходу о том, что люди чаще всего преуспевают не в мудрости, а в низменных страстях, в жажде разрушения сложившихся устоев, и в не прикрытом разврате! Естественно, что под настроение, он гнобил в этом «всеобщем дерме человечества», в первую очередь — себя.

Это было, своего рода – бичевание.

«Получай, гавнюк, если заслужил!» — говорил себе Большаков, задыхаясь от бешеной скорости и специально не смахивая солоноватый пот и лица, чтобы то, как следует, пощипал глаза, дал им помучаться…

Но угрызения оказались коротким, как и сам путь от Речной Косы до скопления детских баз летнего отдыха.

Велогонщик забыл о них напрочь, едва пересёк кованую калитку «Ястребка». К запыхавшемуся спортсмену разом вернулись привычные для Большакова потребности. Ему захотелось: есть, спать и ласкать женщинам, что «ждали» его по ту сторону ограды.

Честное слово. Я завидую этому стратегу продуманных «сражений» и получаемых побед! Его негасимому стремлению отдаваться приключениям. Но не сломя голову, а после хитроумных комбинаций. Часто не повторяющихся. Напором или лаской, хитростью или простотой, личным талантом и талантом других. Он движется к своей, не подозревающей близкой участи жертве, которая живёт и не знает, что уже попала в сферу его внимания. Завидую его умению соблазнять и упиваться покорностью, соблазнённой женщины!

Хотя о чём это я? Не о себе ли в прошлом? И в настоящем. Завидуйте себе, господа, и жизнь Вам покажется сказкой!

Алчный Борис Петрович представлял мишени для своих утех очень чётко. На сегодняшний день, их было, как минимум — три. Все три различные по характеру и комплекции. Общее лишь то, что все трое: замужем, красивы и, временно, недоступны.

Для убедительности перечисляю.

Вышедшая замуж в середине мая, юная и несравненная супруга инструктора по туризму пионерского лагеря Сенички Пархоменко. Прекрасная теннисистка. Чуткая к высокому искусству. Исполнительная и трудолюбивая. Но боящаяся змей. Девушка с безупречной спортивной фигурой. Любящая своего супруга. Верная ему до последних дней жизни — Томочка Пархоменко. Раз!

Чёрствая и чертовски элегантная вумэн — директриса пионерлагеря. Мать двоих подростков. Фигурка – изящней не бывает! Жена партийного боса областного значения. Характер Железная леди. Недруг Большакова — Людмила Сергеевна Ковальчук. Два!

И, наконец, пока только косвенно знакомая, на запавшая в душу Большакова при первой же встрече — тренер заводской сборной по волейболу. Рослая, длинноногая «девушка с веслом». Замужем за другом нашего охальника, посмевшего желать жену председателя спортивного клуба Анатолия Степановича Гржабовского. Грудастая и общительная — Ольга Ивановна. Три!

Вот на ком планировал оторваться в ближайшие дни по полной программе, вернувшийся с Речной Косы и неплохо размявшийся там Большаков Борис Петрович! Вот кого он намечал трахнуть во все возможные места!

И пусть места эти «избранных» сжимаются от предчувствия проникновения! Каждое из них ждёт не просто стальной кукан. А — Куканище! С наполнением семенем удовлетворённого самца!

И ничего им не поможет. Такова карма этих дырочек!

Так хочет наш герой!

Так желаем мы, его почитатели!

Или я излишне погорячился? И, в чём-то, не прав? Тогда сигнальте в своих комментах о пользе воздержания :-), пока ещё не остыло перо, строчащее продолжение этой летней истории о сексе, которого, «не было» в стране Советов.

Ваш Большаков.