Наверно многие помнят, что в советских школах в первые дни сентября, даже в нашем уже выпускном 11 классе, была такая традиция: писать всем сочинение на одну тему «Как я провёл лето». Сидя рядом с Зиночкой, в которую я был тайно влюблён и глядя на пронзительную глубину синего осеннего неба и порхающее золото облетающей листвы, я написал, что естественно, то что требовала и советовала наша незабвенная и строгая учительница словестности. Но что ей сказать — мне было 18 лет, это был жаркий возраст юношеской гиперсексуальности

Но случись это сегодня, вполне возможно, что на чистые листы той тетради аж за две копейки пролились бы совсем другие слова, мысли и образы, сплетаясь в яркий, просто солнечный узор последнего лета моего и моих одноклассников, впереди выпускной. Именно сейчас это так ярко встало в моей памяти.

Мы двое суток ехали в плацкартном вагоне. Ехали, хорошо сказано… Папа и дядя Коля, брат отца, решили немного денег съэкономить, ведь как это -ехать в поезде и не выпить? Вот поэтому вместо купе мы наслаждались «прелестями» плацкарты. Выпив, они залезали на верхние полки и засыпали, издавая тихие или не очень бурные рулады великолепного храпа.

А я и Лиза, дочка дяди Коли, а значит моя кузина, просто изнывали в вонючей плацкарте с полным набором фирменных прелестей того вагона и того периода — с постоянной очередью в туалет, отсутствием то воды, то чая, потными, раздражёнными пассажирами и въедающимся в память и кожу запахом специфической вагонной пыли. Но самым светлом местом была ОНА…

Русоволосая, крепкая, фигуристая девчонка 18 лет, стройная и вся какая-то упругая, весёлая, живая — она просто скрасила мне все ужасы этой дороги и ввергла в состояние стойкой влюблённости. Сказочно красивая девчонка, моя ровесница, несмотря на все невзгоды, оставшись без матери, с вечно подвыпившим отцом, успевала и уроки готовить на «отлично», и в доме, как сказала моя мама, побывав там, была чистота, как в операционной, да и сама Лиза была всегда, как говорится — «как новая копейка».

Мы чинно вели себя, когда отцы наливали и пили свои напитки, а когда они засыпали, баловались без удержу. Лиза была сгустком энергии. Если была вода, она набирала немного и обливала меня. Вот тогда для меня наступали самые сладкие моменты нашего путешествия. Вагон погружался в темноту и понемногу засыпал, а мы, такие счастливые, тихонько, но упорно баловались и боролись на скомканных простынях нижней полки.

Когда её загорелые и не по-девчоночьи сильные руки захватывали меня в плен, горячее дыхание борьбы обжигало кожу, её красивые длинные ножки раздвигались, пропуская меня ближе к себе и тут же с силой сжимали мои ноги, так что упругая плоть моего восставшего члена и вздутых яичек тёрлись об её живот или об её промежность. Вот тогда в моей груди эхом отдавался стук её сердечка, когда её влажные, горячие, пухлые, полураскрытые губки оказывались в двух миллиметрах от моих, а иногда так сладко-волнующе прижимались к моим таким неумелым губам. ..

Тогда всё существо моё затоплялось сладкой тревогой и душу затягивала сверкающая паутина непередаваемого счастья. Это было так сладко-сказочно! Ты лежишь уже на её упруго-сильном теле, между её ножек и что-то такое заполняет всего тебя… И все эти ужасы дороги отступают и ты уже почти в раю! И лежал бы так долго-долго, да ей надо на свою полку, да и утро уже скоро — да когда ночь пролетела! Мы просто не замечали бег времени!

А на вторую ночь наши отцы крепко «дрыхли» внизу, а мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, на верхней полке, шепча ни о чём и радуясь неизвестно чему. Ветер и легкая копоть летели нам в лицо, а я, облитый жаром её бёдер и упругой попки, которую с удовольствием мял, перевернулся на живот, чтобы скрыть выпирающее и немного стыдное волнение в штанах.

Потом мы перед сном по очереди сходили в туалет, благо очереди не было, а когда я вернулся, Лиза лежала на животике на полке и лукаво посматривала на меня — мол, куда я залезу. А я набрался храбрости и нахально залез на её полку и, увидев её полуголые ножки, высоко открытые задравшимся халатиком, так же нахально лёг прямо на неё. Это было так волнующе-сладко! Мой член упёрся в её упругую попку, затем, просунув руки под её животик, я нахально стал мять её небольшие, но такие тугие мячики грудей. Я был на седьмом небе!

Ну и естественно, тут вскоре и случилась физиологическая проза моего моего возбуждения — тихонько взревев, я сильно зажал Лизу и бурно стал кончать в трусы, даже её халатик немного промок. Я ещё долго лежал на ней, остывая и отходя от блаженства оргазма, но нужно вставать! А Лиза повела себя просто умницей! Я даже был сильно удивлён — мы вдвоём зашли в туалет, она разделась, оставшись в одних трусиках и чуть застирала свой халатик. Затем просто содрала с меня трусы, сунув мне в руки другие — когда она успела их взять! А мои «боевые» трусы также застирала, благо в кране вдруг была горячая вода. Ну и мы быстренько пошли обратно. Я залез на свою полку, а она ту же ко мне, мы обнялись и заснули.

На следующее утро поезд выбросил нас на перроне и через час мы были у мамы дяди Коли, бабушки Лизы. Её внучатый племянник, то есть я — вручил ей коробку конфет, несказанно обрадовав, а мы с Лизой после завтрака пошли на речку — лето, жара, июль! На пляже почти никого не было — сезон! Когда Лиза со своей белозубой улыбкой вышла из раздевалки, то я понял, что сердце моё остановилось и я не сразу и вспомнил, что надо дышать. Передо мной стояла юная богиня в купальнике! За два прошедших с последней встречи года эта пухлогубая худенькая пацанка расцвела в эльфоподобное существо с божественным телом, которое только и возможно в 18 лет.

Мы накупались просто вволю, отмокая от потной духоты вагона, копоти и грязи. И, когда эта юная красотка в мокрых, облипших её тугую круглую попку трусах, смеясь и радуясь неизвестно чему, выходила из воды, моё сознание плавилось от любви и невероятной страсти, бурного желания, как мороженное на солнцепёке. Лизанька была просто умницей и тихо шептала мне на ухо, чтобы я успокоился и так не пялился на неё, ну а ночью она меня «успокоит». И жар по всему телу от этих слов!

Взрослые спали прямо в саду, а мы на сеновале или чердаке. Мы лежали, тесно прижавшись, я целовал её мягкие сладкие губы, неумело, но страстно. А как она отвечала мне! А я несмело вначале, а потом распаляясь, целовал и гладил её всю, уже совсем голую, с головы до ног, упиваясь сладостью и красотой её тела, вкусом казалось созданного из солнца, летних ягод, парного, такого живого молока и мёда, который мы ели прямо из сот. Вот такой она была сладкой! А потом её горячие губки пробежали по моей груди вниз и я очутился в раю — неожиданно для меня Лиза взяла мой просто одеревеневший от прилива крови член прямо в свой ротик! Да когда бурно кончил — я просто потерял сознание! Это была сказка!

Надо также заметить удивительное — наши отцы, пребывая в степени постоянного опьянения, тем не менее ухитрялись косить траву, колоть дрова на зиму, ремонтировать дом, качать мед и собирать грибы. А мы, помогая по мере сил, конечно развлекались вовсю — купались, ходили собирать ежевику и наелись ею досыта, а ночью — я с большим нетерпением ждал ласк Лизы, которая похоже и сама очень хотела ласк от своего неожиданного ухажера. Конечно, это был инцест, но мы об этом не думали, стараясь только получить впечатлений от своих жарких поцелуев и объятий. Но какое волшебное блаженство дарил мне её ротик — это точно была сказка!

Жар нашей страсти просто обжигал нас и я только боялся, чтобы летевшие от меня искры не подожгли сено на чердаке. И вот ещё раз Лиза удивила меня, когда я распалился, а она не взяла мой колом стоящий член в свой чудесный ротик, а гибко выгнувшись и повернувшись, легла на животик, подставив мне свою сладкую попку. Я долго ласкал её тугую дырочку язычком, что она стала тихонько стонать. А я лихо всунул весь свой член в её тугую дырочку и сам застонал от наслаждения. Мой член оказался в тугом горячем плену, о котором мечтают все мальчишки моего возраста! 18 лет — это возраст мечты и страсти! Ночь вспыхивала всеми красками радуги и я почти терял сознание от небывалого наслаждения. Спали мы всего часа три ближе к утру…

Осталась неделя до нашего с папой отъезда и мы с Лизой просто бешено ласкались, желая насладиться наперёд. Ни испепеляющее солнце лета, ни комары ночью, ни усталость не могли отвлечь нас от этого самого приятного в мире занятия — ни днём в зарослях ивы, ни ночью на сеновале. А когда мы уехали, я тихонько плакал всю ночь под бодрый храп папы. Мы больше никогда не увиделись, жизнь разметала нас, но её образ, её красота, её ласки, её страсть — всё это запомнилась мне навсегда!

Тогда я не смог написать своё «сочинение» — написал его сейчас!