Дженис выпила; много. Все началось с распада ее брака. Ублюдок, как она называла его, когда была добра, оставил ее. «Шутка» заключалась в том, что ей было 38 лет, а он бросил ее ради двух девятнадцатилетних. На самом деле он бросил ее ради одной девятнадцатилетней девушки, у которой есть сестра-близнец. Было ли что-то на самом деле между ними тремя, можно было только предполагать, но она не могла пройти мимо этого ублюдка.

Дженис все еще злилась из-за того, что он все эти годы заставлял ее работать, всегда жалуясь, что она слишком много тратит, хотя у него были все эти скрытые активы. Слава богу, у нее был адвокат, который их нашел. Этот ублюдок теперь заплатил ей полагаемое по брачному контракту, иаее сыну Джимми больше никогда не придется работать, но то, что она получила в денежном виде, она потеряла в самоуважении.

Вероятно, именно поэтому начались пьянки и маленькие выставки. Дженис отчаянно хотела снова почувствовать себя желанной. Она перестала носить бюстгальтер и начала носить блузки, которые «случайно» открывались достаточно, чтобы обнажить значительную часть ее полной груди. Она перестала носить также трусики и стала носить юбки на размер теснее, чем раньше. Изгиб ее задницы и вид ее груди не оставались незамеченными ее сыном Джимом.

Несколько вечеров Дженис приходила домой настолько пьяная, что ему приходилось укладывать ее спать. Он не стал ее раздевать, но долго разглядывал расстегнутую блузку и задирал юбку. Несколько вечеров она была не такой пьяной, как казалась, и наслаждалась теплотой ощущения его взгляда на себе и его рук, которые помогали ей лечь спать.

Джим был застенчивым, и его отец практически подавлял его. Если бы у него был доллар каждый раз, когда отец видел его погруженным в свои мысли и кричал: «Встань и сделай что-нибудь, бесполезный кусок говна», у него было бы достаточно, чтобы купить матери все, что она захочет.

Джим обожал Дженис. Ему нравилось ее лицо и ее добрые руки, он любил тепло ее тела, когда она его обнимала, и он любил ее запах. Несмотря на то, что ему не нравилась средняя школа, после окончания школы он четыре дня в неделю ходил на компьютерные занятия, потому что она его об этом просила.

Когда он впервые прикоснулся к матери, ему показалось, что он упадет от волнения. Она пришла домой с затуманенными глазами и направилась прямо в свою комнату. Она сняла верх и уснула на боку. Джим через несколько минут зашел проверить, все ли с ней в порядке. Когда он впервые увидел ее соски, он был ошеломлен. Они были цвета мокко и закрывали верхнюю часть ее груди. Он наблюдал, как грудь его матери мягко поднималась и опадала вместе с ее дыханием, и у него случился напряженный стояк. Чем дольше он смотрел, тем больше ему хотелось прикоснуться. Когда его желание охватило его, он почувствовал дрожь в руках и ногах. Потянувшись к ее груди, он попытался подумать, что бы он сказал, если бы она проснулась. Он не мог думать, и ему было все равно. Океан был в его ушах, а красивая грудь его матери была в его руке.

Он нежно ласкал ее и провел пальцем по большому соску. Через несколько минут его волнение росло, но в то же время его окружало спокойствие. Дженис начала осознавать эти ощущения. Она так устала, что не пошевелилась и не открыла глаза. Она томилась от прикосновений сына. Когда она проснулась, характер ее дыхания изменился, Джим выпустил ее грудь и вышел из комнаты.

В голове Дженис проносились противоречивые мысли: «Как хорошо это было, как она могла позволить ему это сделать, как приятно, что он хотел прикоснуться к ней, какая мать позволяет своему сыну ласкать ее грудь, когда она может остановить его»? Дженис замерла; он возвращался.

Ее глаза оставались закрытыми, когда он тихо вернулся. Она услышала, как он расстегнул молнию на штанах. Ее грудь снова оказалась в его руке; на этот раз потверже. Он тяжело дышал, и она открыла глаза ровно настолько, чтобы смотреть сквозь длинные ресницы в тусклый свет. Он бы все равно не увидел. Его глаза были закрыты, когда он потирал себя, пока его ладонь скользила по ее затвердевшим соскам. Она посмотрела на большой член так близко к ее лицу. Она чувствовала запах его тепла. «Боже мой, — подумала она, — неужели он изнасилует меня? Почувствую ли я горячую сперму моего сына на своих сиськах или лице»? Непроизвольный звук вырвался из ее горла, он остановился и ушел.

Ни один из них не спал хорошо той ночью, и каждый из них мастурбировал, думая о другом.Мысли обоих при пробуждении были о том, как сын трахает свою мать.

За завтраком Дженис поцеловала его в губы, а не в щеку. Это был быстрый поцелуй, но другой, и через его тело прошла дрожь. Они легко разговаривали, и он пошел на занятия, но компьютеры были последней вещью, о которой он думал. Когда он пришел домой, Дженис приготовила ужин и уже была накрашена. «По какому случаю, мама?»

«Должен ли у матери быть повод приготовить сыну ужин?» Они оба засмеялись, потому что ответ был «да». Они уже давно ели вне дома или заказывали еду.

«Все равно ты очень хорошо выглядишь, мама». Макияж сделал ее глаза эффектными, а платье с глубоким вырезом в полной мере подчеркнуло ее грудь. Он не мог перестать думать о том, как сильно он хотел ее, и вино подогревало его чувства. Дженис выпила намного больше, чем он, и была взволнована.

Затем Джим совершил самый смелый поступок, который он когда-либо делал в своей жизни. Он начал говорить с матерью о том, что он чувствует. «Мама, может ли сын так сильно любить свою мать, что будет с ней что-нибудь делать»?

Дженис стала настороженной и широко раскрыла глаза. «Что ты имеешь в виду, Джимми, против ее воли?»

«Ну, нет, но если бы он захотел прикоснуться к ней или что-то в этом роде».

«Джимми, у всех нас есть желания, и в определенном возрасте, таком как твой, они могут быть очень сильными. В этом нет ничего плохого, но мать должна быть сильнее и никогда не позволит своему сыну что-то с ней делать, если он ее не принудит».

«Что это значит?» он задавался вопросом. Она просто пьяна и ничего не понимает, или она говорит…? Он не решил, что она имеет в виду. Они пили всю ночь.

Когда она небрежно поцеловала его на прощание, он позволил своей руке скользнуть к верхней части ее задницы. Она улыбнулась и повернулась, чтобы пойти в свою спальню. Когда он пришел через полчаса, она лежала обнаженная на животе и, казалось, спала. Она чувствовала, как он привязывает ей руки широкой лентой к медному изголовью кровати. Когда ее ноги раздвинулись, когда он привязал ее лодыжки к более тонким медным стержням в изножье кровати, она промокла: не просто мокрая, а вязкая. Он положил руку на задницу матери и проследил изгиб от ее талии до бедра. Дженис «проснулась».

«Джимми, что ты делаешь? Почему я связана?»

Сначала он не ответил; он остановился, затем глубоко вздохнул и выдохнул. Он положил руку между ног матери и держал ее влажную киску. «Мне нужно эта мама, и если это единственный способ получить тебя, то я сделаю это таким образом».

«Нет, Джимми, ты не можешь так прикасаться к своей матери. Послушай, детка, я знаю, через что ты проходишь. Развяжи меня, и мы сможем поговорить. Может быть, я могу позволить тебе трогать мамину грудь, но нам не следует этого делать». делать больше. Джимми, даже если нам обоим приятно, нам не следует делать больше, чем просто прикасаться.

«Нет, мам, я не просто прикасаюсь к твоей груди, я сделаю с тобой все. Я знаю, ты никогда этого не захочешь и, наверное, возненавидишь меня, но я так хочу тебя, что вынужден.».

«Джимми, ты мой сын, и я никогда не смогу ненавидеть тебя, что бы ты ни делал, но даже если бы я хотел тебя так же сильно, как ты хочешь меня, ты все равно не должен вставлять свой член в свою мать».

Он сел на кровать позади нее и слегка приподнял ее бедра. Как она сказала: «О нет, нет», она заняла позицию, которая давала сыну легкий доступ к ее киске. Он вошел в ее пизду и толкнул в канал с жидкостью. Если бы она не была такой мокрой, ее киска не смогла бы так легко вместить его большой член. В его жизни не было ощущения лучше, чем входить и выходить из пизды матери. Это было намного лучше, чем его рука или руки тех немногих девушек, с которыми он встречался, которые заставляли его кончить. Для его матери это было гораздо лучше, чем ее рука.

«О, о, Джимми, ты трахаешь меня… нет… о, ты в моей пизде, и тебе не следует этого делать… но ты так хорошо меня трахаешь… так хорошо трахаешь свою мать…»

На звуки ее слов он кончил. Он закачал сперму глубоко в живот своей матери, пытаясь просунуть руки между простынями и ее сиськами. Он снова и снова сжимался, и Дженис разгорелась от спермы сына в ней, но его быстрая эякуляция поймала ее прежде, чем она была готова кончить. Она была на потолке, когда из нее выскользнул большой член.

Дженис не знала, что делать или говорить. Она закрыла глаза и медленно начала прижимать свою пизду к мокрой простыне, лежа на животе, все еще связанная. Джимми начал гладить ее спину, поглаживать ее грудь, задницу и влагалище. Почти десять минут она чувствовала его руки, его пальцы, а затем и его язык, нащупывающий ее нежность и ее дырочки. Она больше не могла этого терпеть. «Джимми, ты же не собираешься снова трахать свою мать?»

Он ответил своим членом в ней, длинными размеренными поглаживаниями. «Снова, снова и снова», — сказал он, погружаясь в ожидающую пизду своей матери. На этот раз он трахал ее до тех пор, пока она не заболела им. На этот раз его член нашел все ее тайники. На этот раз ее оргазм пришел первым. В ее голосе выдавалось похоть, которую она чувствовала, когда она кричала: «О, черт возьми, да… ох… ох… в моей пизде… ох, ох, ох…» Это превратилось в нечто среднее между стонами и плачем: «О, Джимми, Джимми, я позволила, ты трахаешь меня… Я позволяю тебе трахать меня».

Теперь он был готов кончить снова. Его второй взрыв был более сильным, чем первый. Спермы было не так много, как в первый раз, но четыре или пять струй, которые он выпустил в нее, казалось, посылали электричество через его тело. Когда он лежал на ее спине, его член все еще был набухшим, он просто повторял: «Мама… мама… мама…»

Через несколько минут он развязал ее. Он не мог прочитать ее эмоции. Она посмотрела на сына, взяла его лицо в свои руки и сказала: «Я знаю, что это не твоя вина, мы не будем больше об этом говорить». Она достала из ящика ночную рубашку и пошла в ванную. Когда она ушла, он увидел, как его сперма стекает по бедру его матери.

Джимми надел трусы, пошел на кухню и услышал, как работает душ. Он нервно ждал. Он подошел к двери ванной и подумал, что слышит всхлипывание Дженис. «Мама, с тобой все в порядке»?

«Я в порядке, дорогая, я выйду через минуту».

Когда она вышла, ее темные волосы были зачесаны назад. На ее теле и красивом лице все еще оставались капельки влаги. На ней была нейлоновая ночная рубашка цвета Bridal White, заканчивавшаяся выше колен. Он мог лишь различить темные круги на ее сосках и пятно между ее ног. Она выглядела такой молодой и уязвимой, и грустная улыбка на ее лице почти разбила ему сердце.

«Мама, пожалуйста, приди и поговори со мной. Мне жаль, если ты считаешь, что мы сделали неправильно, но мы не можем поверить, что этого не произошло».

«Пожалуйста, Джимми… нам не обязательно… мы…» Прежде чем она успела закончить, он взял ее за руку и повел к стулу. Он усадил ее и придвинул стул как можно ближе к ней. Он взял ее руки в свои. Она запомнила его мускулистую грудь и руки и посмотрела вниз.

«Мама, это была лучшая ночь в моей жизни, и я не могу просто забыть об этом. Я нужен тебе так же, как ты нужен мне?»

«Конечно, ты мне нужен, ты мой…» Он остановил ее.

«Нет, мама, я имею в виду, нужно ли тебе, чтобы я был в тебе. Тебе нужно, чтобы я занимался с тобой любовью?» Она сидела молча, опустив глаза.

«Мама, я не позволю тебе встать с этого стула, пока ты не поговоришь со мной. Мне все равно, сколько времени это займет». Она сидела так, как ему показалось вечностью, и, наконец, глубоко вздохнула и подняла глаза. Казалось, она была на грани слез и тяжело сглотнула.

«Мама, просто скажи мне, что ты чувствовала раньше, что ты чувствуешь сейчас».

«Хорошо… мне… мне это нравилось. Мне нравилось, когда во мне был твой большой член… Я никогда не была такой мокрой и никогда не кончала так. Ты наполнил меня, и я почувствовала, что нашла то, чего так долго не хватало». Пока она говорила, он взял ее грудь в руку. «Сейчас я чувствую твою руку на себе и боюсь… потому что я никогда не захочу, чтобы ты остановился».

«Мама, я развязал настоящие ленты с твоих рук и ног, теперь тебе предстоит развязать те ленты, которые привязывают тебя к тому, что думают другие люди. Мы не можем выбросить любовь, которая нужна нам обоим».

«Иди ко мне, мама», — сказал он, открывая ей свои объятия. Глаза его матери наполнились слезами, и она подошла к нему со смешанным плачем и смехом, говорящим «Да».

Дженис оседлала сына, пока они целовались. Она ела его губы, рот и язык, как будто умирала от голода. Одна из его рук залезла под нейлон и приподняла ее грудь. Другая рука потянулась сзади, и он сунул палец ей в задницу. Они целовались поцелуем новых возлюбленных. Его член болел, потому что она прижималась к нему. Его член болел, потому что он так сильно хотел ее. Он слегка приподнял ее и стянул трусы. Дженис направила в себя его член.

Джимми вздохнул, когда его член нашел свое убежище. Он скользнул высоко в ее влажность. Его мать была полностью вокруг него. Ее сын был полностью в ней. Он стянул через ее голову белый нейлон, и она обвила его руками, прижимаясь к нему животом и грудью. Она прижалась к его рту и двигалась по его члену, пока единственное, чего ей хотелось, это кончить; и не приходить: просто чувствовать себя так навсегда.

Джимми положил обе руки под задницу матери и поднял ее, вставая. Она широко открыла глаза от удивления, но все же обвила его ногами, а он остался в ней. Он улыбнулся и сказал: «Я отведу тебя в постель».

Пока он нес ее, она сказала ему на ухо: «Всегда бери с собой в постель свою мать, мой возлюбленный, мой Джим».

Он усадил ее на край кровати и вышел из нее. Он поднес большой член к ее лицу. Она вдохнула пьянящий сексуальный запах и поцеловала основание члена. «Ты для меня всего лишь второй мужчина, и я никогда не брала его в рот. Когда мы впервые поженились, я не думал, что жены должны так поступать, а потом, когда этот ублюдок начал со мной трахаться, я не доставила ему удовлетворения иметь меня так, как он хочет; но я хочу, чтобы ты владел мной, и я хочу иметь тебя».

Дженис обхватила губами член сына и начала сосать. Ее язык инстинктивно знал, что делать. То, как она сосала, давало ему понять, что его член был там, где она хотела. Дженис отвела глаза в сторону и увидела их двоих в зеркале комода. Ей нравилось то, что она видела: мать сосет своего сына, Дженис сосет Джима, она сосет его. Он приглаживал ее влажные волосы обеими руками, пока она с любовью брала столько густого мяса, сколько помещалось у нее в рту. Джим задавался вопросом: «Как можно было чувствовать себя настолько хорошо?»

Он узнал об этом, когда кончил в рот матери. Его тело дрожало, когда поток за потоком обрушивался на ее горло. Для нее это была сладкая сперма, и она не могла насытиться. Она чувствовала его удовольствие, когда он раз за разом кричал «Ох, мама… ох, мама». Это разожгло в ней желание доставить ему удовольствие, так что она сосала все сильнее и сильнее и не останавливалась. Когда он был истощен, его член был скользким только от слюны его матери, и он рухнул в ее объятия. Они провели ночь, разжигая и удовлетворяя друг друга.

На следующее утро Джим встал рано и пошел в душ. Он стоял под теплым ручьем, чувствуя себя хорошо, пока горячая вода не кончилась. Он вернулся в то, что, как он теперь знал, было их спальней. Он был удивлен, увидев свою мать с красиво накрашенным лицом. Она села на кровать, раздвинув ноги. На ней был прозрачный бюстгальтер, едва вмещавший ее полную грудь. Ее киска была обнажена. Он улыбнулся этому зрелищу. — И к кому ты готовишься?

«Для моего сына», — игриво ответила она.

«И что твой сын собирается делать, когда увидит тебя такой?»

«Он собирается вставить в меня свой большой член. Он собирается сделать со своей матерью то же самое, что сделал с ней прошлой ночью; до тех пор, пока она не начнет плохо видеть. А потом он будет делать это снова, пока ее пизда не станет такой выебанной, что она будет умолять его остановиться»..

«Он хороший мальчик, который слушается свою мать?»

«Нет, он очень плохой; он продолжает трахать ее и делать все то, чего никогда не следует делать со своей матерью».

«Чего он не должен делать своей матери?»

«Он не должен раздвигать ее ноги и сосать киску своей матери – но он это делает. Он не должен сосать ее соски так сильно, что из них почти вытекает молоко – но он это делает. И он не должен заставлять ее принимать его в рот и сосать его, пока он не начнет лить сперму струей за струей в горло своей матери».

— Вам, должно быть, очень стыдно за него.

Ее тон изменился, и она стала серьезной. «О нет, я очень горжусь своим сыном. Я горжусь тем, как он всячески заботится о своей матери. Я горжусь тем, как хорошо он ее трахает, и я горжусь тем, как хорошо он ее любит.. «

Она поцеловала сына нежно и долго. Он любил ее долго и сильно. Она разжигала его снова и снова, пока он не утомил ее.

Их особенные первые дни привели к множеству особенных вечеров влюбленных в течение года. В годовщину их первого знакомства она приготовила ему такой же ужин, и его «подарок» снова лежал, завернутый в ленты, и связанный.